Холодная комната

Светка изумлённо сузила глазки.

– С ума сошла? Ему девятнадцать лет!

– Я не собираюсь с ним трахаться. Он мне просто понравился.

Светка молча взяла бутылку и уронила её. Бутылка разбилась.

– Мать твою драть! Ах, мать твою драть!

– Не переживай, – утешила свою спутницу Кременцова, – нам уж пора.

Она не рискнула доверить Светке нести гитару. Дала ей сумку, а у неё взяла сумочку с ремешком. На проходной Светка умудрилась запутаться своей длинной юбкой в вертушке.

– Да ты доедешь до дому? – усомнился охранник, распутывая её.

– А ты предлагаешь с тобой остаться? Шустрый какой! За задницу, кстати, необязательно трогать!

Идя к троллейбусной остановке мимо ларьков, в которых чем только не торговали, Светка и Юлька завели спор о том, какой виски лучше – ирландский или шотландский, хотя ни тот, ни другой даже и не видели. Тем не менее, спор едва не дошёл до драки. Их примирил семьдесят четвёртый троллейбус. Он подъезжал к остановке, едва видневшейся вдалеке. С криками «Стой! Стой!» тяжелобольная и медработница со всех ног ринулись к нему. Кое-как успели. Большая, рыжая, с маленькими ушами собака, которая шла за ними от проходной, задумчиво поглядела вслед отъезжающему троллейбусу и нырнула в какую-то подворотню.

Глава десятая

От остановки пришлось ещё тащиться пешком. Это было пыткой, поскольку нежные организмы обеих дам бросили все силы на усвоение водки дурного качества. Наконец, дотащились до девятиэтажного дома с тремя подъездами, на который издалека указала Светка. Она, по счастью, жила на первом. Для того, чтобы вставить ключ в замочную скважину, ей понадобились обе руки, да ещё и рот, поскольку не матерятся, согласно народной мудрости, только те, кто ничего не делает. Дверь была металлическая, обитая дерматином. Войдя со Светкой, Юля увидела голубые обои, серый линолеум, трюмо, вешалку с двумя куртками и бухгалтера. Невысокий, невзрачный, с узкими глазками, он стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Светку он встретил пренебрежительным, косым взглядом, а Юлю – пристальным, с наглецой.

– Посиди на кухне, – сказала Светка своей попутчице, направляясь в одну из комнат, – я за полчасика упакуюсь.

– Что это значит, Светлана? – подал писклявый голос бухгалтер, – ты собираешься съехать? Имей в виду – тебе всё равно придётся вносить половину квартирной платы, пока мы эту жилплощадь не разменяем! Мне твоя комната не нужна.

В ответ прозвучали три кратких слова, после чего Светлана закрылась в комнате. Кременцова молча прошла на кухню. Та оказалась весьма просторной, но бедновато обставленной. За столом, под клеткой с унылым розовым какаду, очень симпатично сидела, закинув ножку на ножку и завернув за голень маленькую ступню, голая гражданка лет восемнадцати. Она с чавканьем пожирала прямо из сковородки жареную картошку с тушёным мясом. Юлю она приветствовала улыбкой во всю мордашку и дружелюбным взмахом руки, свободной от вилки.

– Ложки – вон там, – указала пальцем на шкафчик, – а хлеб, по-моему, кончился. Можно я ещё немножко поем? Тут много останется.

– Ешь хоть всё, – ответила Кременцова и примостилась с другой стороны стола. Девчонка разглядывала её с большим интересом.

– Меня зовут Эльсинора. А тебя?

– Юля.

– Откуда ты?

– Из прокуратуры.

Девчонка не испугалась, но изумилась.

– Вот это да! За что же тебя туда замели? Крутого начальника клофельнула?

– Я там работаю.

Эльсинора снова не испугалась, и ей как будто стало всё ясно. Набив улыбчивый, белозубый ротик картошкой, она завистливо пробубнила:

– Везёт же некоторым! И кто ж тебя там мочалит? Сам прокурор?

– Случается, что и он.

– А сколько башляют?

Юля назвала сумму своей зарплаты. Набитый ротик презрительно искривился.

– Это – за час?

– За двадцать рабочих дней.

Эльсинора выпучила глаза и стала икать. Потом она фыркнула. Содержимое её ротика оказалось на свитере Кременцовой. Но удивление Эльсиноры было столь велико, что ей совершенно не пришло в голову извиниться.

– Стало быть, у них что-то на тебя есть, – сказала она, подумав. Юля отряхивалась.

– Да, кое-что есть.

– А что? Наркота?

– Убийство и ограбление.

– Да ты гонишь! Или прикалываешься?

– Серьёзно. Два висяка. И ещё два выговора.

Из комнаты, в которую зашла Светка, вдруг донеслись яростные крики, грохот и шум борьбы. Кременцова встала.

– Не обращай внимания, – призвала Эльсинора, не успев поразмыслить над её репликой, – у него жена – дура.

Но Кременцова всё же решила выяснить, что творится. Ворвавшись в комнату, она ахнула. Коротышка-бухгалтер, держа в руках какое-то платье, зверски лупил ногами в ботинках Светку, наполовину влезшую под диван. Лицо коротышки было искажено горилльей свирепостью.

– Идиот! Скотина! Положи платье! – орала Светка из-под дивана, тщетно пытаясь вползти в убежище целиком, – его покупала мне моя мама! Положи, сволочь!

– А кто ей деньги дал? Кто, кто, кто? – хрипел коротышка и продолжал наносить удары. Юля вмешалась. Итогом её вмешательства был головокружительный вылет бухгалтера из квартиры. Скатившись по десяти ступенькам к подъездной двери, деспот вскочил, выбежал во двор, и, чуть не свалив девушку с коляской, умчался.

– Ты мне, козлина, двести долларов должен! – кричала вслед ему из открытой форточки Эльсинора, встав одной коленкой на подоконник. Судя по её тону, ей было скорее весело, чем обидно. Светка, между тем, выползла из-под дивана, разделась, и, убедившись с помощью Кременцовой, что никаких особенных повреждений на её теле нет, завершила сборы. Потом они присоединились к подло обманутой Эльсиноре. Она уже пила чай, сладостно хихикая.

– Вот козёл! Ты кто? Дзюдоистка?

– Вроде того. Он сюда ментов не притащит?

– Исключено, – отрезала Светка, бросив по ложке кофе в две кружки и наполняя их кипятком, – он – трус. Жалкий трус.

– Козёл он! – упрямо гнула своё, болтая большими белыми сиськами, Эльсинора. Её курносое личико, обрамлённое золотыми кудряшками, отражало такой триумф, будто она лично расправилась с коротышкой. Светка и Юля хлебали кофе сосредоточенно.

– Чаю хочешь? – вдруг раздалось откуда-то сверху. Юля испуганно подняла глаза. На неё смотрел какаду.

– Заткнись, пьём уже, – ответила Светка. Розовый юморист обиделся и смолчал. Его голая коллега не унималась.