Холодная комната
– Заткнуться. И успокоиться. Я всё сделаю.
Но Альбина не успокоилась. Продолжая стискивать её руки, Юлька тихо и коротко изложила ей основные перипетии своей истории, не забыв коснуться и Соньки с её подругами.
– Так я тоже стану бомжихой? – ужаснулась Альбина, – мне тоже отрежут ногу?
– Речь не о том, станешь ты бомжихой или не станешь! И уж, конечно, не о ноге, которую никому пока не отрезали. Тебе нужно сейчас решить, когда ты умрёшь – в ближайшие сутки или…
– Через шестьдесят лет, – не стала тянуть Альбина с решением, – ровно через шестьдесят лет. Мне больше не нужно. Я не хочу быть дряхлой старухой.
– Наконец-то я слышу речь умной женщины, – облегчённо вздохнула Юлька, – и это радует. А теперь давай помолчим. Я очень устала.
Такси уж ехало по Рублёвке, вылизанный асфальт которой блестел под звёздами, как расшитый золотом чёрный бархат.
– Говори, куда дальше? – крикнула Сонька.
– Следующий поворот направо, – отозвалась Альбина, – перед шлагбаумом тормози.
Таксист так и сделал. К машине приблизились два охранника.
– Это я, – сказала Альбина, приоткрыв дверь. Охранники изумились. Один из них, заглянув в машину, спросил:
– Так вас не похитили?
– Что за бред? Кому я нужна?
– К нам сюда милиция приезжала. Сказали, что вас схватили и увезли, а вашей подруге сломали руку.
– Да это всё ерунда! Мои подруженции отношения выясняли, и мне немножко досталось. Но у меня к ним претензий нет.
Охранники недоверчиво поглядели на Юльку с Сонькой.
– Вы не могли бы выйти, Альбина? – предложил тот, что прежде молчал.
– Зачем?
– Позвольте нам убедиться, что проблем нет.
Альбина, пожав плечами, вышла, и, удалившись от «Волги» шагов на десять, остановилась.
– Всё? Убедились?
– Да. Желаете ехать дальше?
– Ну, разумеется.
Возвращаясь в машину, кинозвезда прибавила:
– Сообщите легавым, что я вернулась домой – живая, здоровая, и хочу поспать до утра.
– Мы поняли вас, Альбина. Спокойной ночи.
Остановив машину перед воротами, таксист взял у Соньки двести рублей. Все три пассажирки вышли. Такси уехало.
– Вы ночуете у меня? – спросила Альбина, нажатием кнопки пульта открыв ворота.
– Шестьдесят лет ещё не прошли, – напомнила Юлька. До дома она смогла дойти лишь с помощью Соньки, положив руку ей на плечо. Альбина шла рядом, также оказывая посильную помощь, которая заключалась в прикосновении к рукаву. Свой сотовый телефон она из кармана Юльки достала.
В спальне Юлькину ногу перевязали. При виде её распухшей и отливающей неестественной синевой ступни Альбина скривила ротик. Но она всё же помогла Соньке распаковать пузырёк с перекисью и бинт. Завершив работу, Сонька сказала, что надо вызывать Скорую. Юлька молча откинулась на подушку и улыбнулась. Весь её лоб был покрыт испариной.
– Очень сильное воспаление, – продолжала Сонька, потрогав его ладонью, – антибиотики не помогут. Если промедлим, то пальцы начнут чернеть. Ты так потеряешь ногу, Юлечка!
– Завтра.
– Что – завтра?
– Завтра будет больница. После прокуратуры. Её нельзя оставлять одну.
– Я могу поехать с вами в больницу, – подала голос Альбина, – а завтра утром все вместе поедем в прокуратуру. Пусть тебе хоть укол какой-нибудь сделают или капельницу поставят!
– Нет, это слишком опасно. Дайте антибиотик!
Сонька дала. Альбина, тем временем, извлекла из бара бутылку виски. Сев на ковёр около тахты, они с Сонькой выпили по бокалу.
– И ты одна живёшь в таком большом доме? – спросила Сонька, глядя по сторонам. Альбина кивнула. Юлька, лежавшая на тахте, закрыла глаза и сразу увидела безобразные, разноцветные, злые рожи. Они то скалили зубы, то надували щёки, то усмехались. Юлька хотела с ними заговорить – спросить, что им нужно, но вместо слов с её губ сорвался лишь слабый стон.
– Юлька, что с тобой? – встревожилась Сонька. Голос её звучал как будто издалека.
– Нет-нет, ничего! Нога немножко болит. Но антибиотик скоро подействует.
– У неё горячечный бред, – шёпотом сказала Альбина, – надо вызывать Скорую.
Сонька жестом дала согласие. Встав, Альбина ушла. Через три минуты она вернулась и приняла прежнее положение. Сонька снова налила виски.
– Сонечка, – тихо позвала с тахты Юлька.
– Что?
– Ты меня не бросишь до моей смерти?
– Ах, твою мать! Я сдохну от тебя раньше! Лежи, молчи. Ты от разговора силы теряешь.
– Позвони Бровкину.
– Кому?
– Бровкину. Кириллу. Пусть он приедет.
– Ты что, с ума сошла?
– Пусть приедет. Тогда ты вызовешь Скорую. Мы с тобой поедем в больницу. Он тут, с Альбиной останется. Утром он отвезёт её к следователю. Другого выхода нет.
– Пожалуй, что так, – согласилась Сонька и встала на ноги, – диктуй номер.
Юлька продиктовала. Нажав названные цифры на своём сотовом телефоне, Альбина передала его Соньке. Та вышла с ним, взяв также бокал. Вскоре её голос донёсся из коридора. Слов было не разобрать, хотя эмоциональная трескотня порой приближалась. Видимо, Сонька ходила взад и вперёд. Юлька продолжала смотреть на рожи. Они кривлялись. Закончив переговоры, Сонька вернулась. Подошла к Юльке и ещё раз положила руку на её лоб. Юлька широко открыла глаза.
– Приедет?
– Да, но не быстро. Часа через полтора. Скорая приедет гораздо раньше. Делаем так. На «Скорой» довозим Альбину до поворота, где пост охраны. Там, на посту, Кирилл её заберёт и сделает всё, что нужно. А мы с тобой поедем в больницу.
– Что он ещё сказал?
– Чтоб ты не боялась. Так и сказал: «Пускай не боится».
– Я всё равно боюсь, – прошептала Юлька, закрыв глаза, – мне просто ужасно! Они опять пришли, эти глупые, злые рожи! Мамочка! Где ты, мамочка?
Экипаж Скорой помощи состоял из двух молодых парней. По очереди коснувшись головы Юльки, они размотали бинт и сразу сказали, что нужна госпитализация.
– Неужели всё так серьёзно? – спросила Сонька.
– Как вам сказать? Если ей нога не нужна, то, в принципе, нет, не всё так серьёзно. Где телефон?
Альбина дала мобильник.
– Где её паспорт?
– Она его потеряла, – сказала Сонька. И тихо-тихо прибавила, – мы заплатим! Мы хорошо заплатим. Вы только нас отвезите туда, где лечат.
– Лечат в Швейцарии. Говорите возраст, имя, отчество и фамилию.
Сонька назвала Юльку Новиковой Светланой Марковной, двадцати восьми лет. Пока один фельдшер созванивался с диспетчерской, другой сделал Юльке укол, затем – перевязку.
– Тридцать шестая, – сообщил первый, кладя мобильник на стол.
– Это где такая? – спросила Сонька.
– В Измайлово.
– А она хорошая?
– Я уже ответил на ваш вопрос. Пожалуйста, одевайте её. Чем быстрее тронемся…
– Тем быстрее отрежут ногу! – внезапно подала голос Юлька, и, призывая на помощь все свои силы, встала с постели, – не прикасайтесь ко мне! Я самостоятельный человек!
Тут её качнуло. Она упала. Сонька помогла ей одеться. Фельдшер, который делал укол, легко, как пушинку, взял её на руки и понёс к машине. Его напарник нёс саквояж.
Оба медработника разместились в кабине, рядом с водителем, а Альбина, Юлька и Сонька – в задней части машины. Юлька легла. Автомобиль тронулся. Благодаря тому, что Альбина заблаговременно установила автоматический режим работы ворот, их створки раздвинулись перед «Скорой помощью», а потом закрылись за ней. Лёжа на боку, с прижатыми к животу коленями, Юлька не отрывала глаз от сапог Альбины, с которой ей, скорее всего, вряд ли предстояло ещё увидеться. Нужно было что-нибудь ей сказать. И Юлька сказала:
– Альбина! Если я сдохну, ведьма тебя не тронет. А если я вдруг не сдохну – сдохнет она. Так что, будь спокойна.
– Заткнись, – был ответ Альбины, – тебе нельзя разговаривать.
– Что ты видела?
– Где?
– В том доме.
– Юлька, у тебя уже нет ни сил, ни гроба, ни тёмной комнаты, чтоб заставить меня о чём-то тебе рассказывать.
– Тогда слушай! Если Ленка и Танька завтра… то есть, сегодня уже не выйдут – я не умру. Клянусь, я тебя найду и с одной ногой. Спроси у Кирилла, за что я мотала срок и за что я в розыске.
Тут машина остановилась перед шлагбаумом.
– До свидания, девки, – сухо произнесла Альбина, вставая, – с вами ужасно весело было.
И, открыв дверцу, вышла к охранникам. Те подняли шлагбаум. «Скорая» неуклюже тронулась, и, с опасным завалом влево выкатившись на тёмную полосу шоссе, помчалась к мерцавшему вдалеке багряному зареву. Его отсвет вскоре заполнил внутреннее пространство «Скорой». Юлька не понимала, почему Сонька зевает, почему фельдшеры так спокойно переговариваются с водителем и смеются. Ведь это – отсвет геенны огненной! И она надвигается на неё, на Юльку, которая никому за все три десятка лет своей жизни не причинила зла, кроме мамы! Да как такое возможно? Ведь это просто немыслимо! Неужели это не сон?
Ровный гул мотора ледяной проволокой наматывался на Юльку, сдавливая ей рёбра и заставляя откусывать воздух ртом.
– Юленька, не плачь! Тебе это не идёт. Мне тебя не жалко, когда ты плачешь.
Это был голос Соньки.
Глава непронумерованная, которую можно и не читать
Матвей где-то слышал, что счастлив тот, кому дано распознать звёздные минуты жизни своей ещё до того, как этот период из настоящего уйдёт в прошлое, а грядущее озарит бессмысленной и безбрежной звёздной тоской. Исходя из этого, он, Матвей, был счастливчиком. Да, он ясно осознавал, что этот весёлый и шарлатанский рынок – пик его жизни. Больше того – пик жизни целой страны, и скоро она с него сковырнётся в такую цивилизованность, что все будут дрожать от страха и этому страху радоваться. Как скоро? Многие полагали, что года через два-три.
Уже поздней ночью, поставив «Форд» на стоянку, Матвей заскочил домой, чтоб смыть макияж и снова переодеться в мальчика, а потом на такси поехал к своей знакомой. Девушка жила в Химках. Почуяв запах женских духов, она стала драться. Словом, поспать Матвею не удалось. В семь тридцать утра он был на своей родной Электрозаводской и отпирал свой склад, маленький гараж возле института. Ночью Москву глубоко завьюжило. Чтоб тащить телегу через сугробы, пришлось окликнуть местного деда-пьянчугу, который проходил мимо, что-то рассержено бормоча и блестя очочками. Этот дед был отчаянный. Он всё время пасся на рынке, и молодые любили с ним побухать. Он мог рассмешить, мог дать недурной совет, как окрутить девку или наладить какой-нибудь агрегат в машине. Сейчас он шёл батрачить на Славку, но дал согласие уделить Матвею с его телегой десять минут за две сигареты. Взяв гонорар авансом, он закурил и спросил:
– А ты разрешение на сегодня брал?
– Нет, не брал. А что?
– Тогда и не выставляйся. Я не советую.
– Почему?
– Да я сейчас видал Ирку, Женькину пассию. У неё на морде написано, что сегодня будут проверки.
– Дед, ты уверен?
– Слушай, Матвей! Я двадцать пять лет таксистом оттарабанил, тачку могу на два колеса поставить! Баб этих знаешь сколько перевозил? Тебе и не снилось!
Матвей задумался. И вот тут как раз Ирка нарисовалась. Вдруг появившись из-за угла, она зашагала к своему складу, возле которого ждали грузчики. На Матвея царица рынка взглянула милостиво и даже ему кивнула, а поравнявшись со стариком, выплюнула в снег длинную и тонкую сигарету, едва начатую – так от деда разило дешёвой водкой. Но, тем не менее, Матвей внял его доводам. Заперев гараж, он мрачно направился к забегаловке, что стоит напротив МАМИ. За шпилем Макдональдса, за мостом и платформой станции пламенела на жёлтом небе заря. Под белыми фонарями Большой Семёновской, под усиливающийся шум транспортного потока на ней расставлялся рынок. Из чёрной «Шкоды» Лариски, в которой вместе с её владелицей грелась Верка-клоповница, как обычно, гремела песня про упоительные российские вечера. Видимо, Лариске с утра пораньше всосалась в сердце печаль, которую утолить могла лишь заря вечерняя и не валенки на прямых и тонких ногах, а бальные туфли. Коллеги со всех сторон орали Лариске, чтобы она убавила звук. Очень глубоко плевать ей было на это.
В уютненькой забегаловке посетителей оказалось меньше, чем персонала, и взгляд Матвея сразу упал на Вадима. Тот с очень грустным лицом сидел у окна и аристократично ел пиццу, пользуясь ножичком, вилочкой и салфеточкой. Перед ним на столе стояла пустая рюмка. Матвей подсел к приятелю.
– Ты пьёшь водку в такую рань? Как это понять?
– Ты всё понимаешь, только когда вынимаешь, – холодно огрызнулся Вадим, даже не взглянув, – так что, тебе лучше поговорить не со мной, а с моей сестрой тупорылой! Иди и поговори.
– Что произошло?
– Ничего. Пока ещё ничего.
– Понятно. Лариска опять какого-нибудь мента обложила матом?
– Сказал уже, отвали!
Матвей подозвал одну из официанток, которую звали Таня, и заказал дорогую водку. Целый большой графин.
– И томатный сок, как обычно? – спросила Танечка.
– Да.
Пока ждали водку, в кафе ввалились студенты. Целая дюжина. Парни, девушки. Стало шумно. Уличные часы показывали пятнадцать минут девятого. К институту, к Макдональдсу, к остановкам шли от метро светлеющие потоки людей. Рынок наполнялся размеренным снежным хрустом. За полчаса вознеслись почти все палатки. Бомжи, разгрузив телеги, поплелись пьянствовать к продуктовым ларькам. Матвей и Вадим запивали мало, а пили много. Вадим рассказывал, как Лариска два дня назад умудрилась втюхать секретарю Лефортовского суда очень дорогой испанский смеситель с браком. Сказала она об этом только сейчас, когда продавец спросил у неё, почему этого смесителя в специально помеченной упаковке на складе нет.
– Представляешь? – шептал Вадим, взволнованно чиркая зажигалкой перед концом сигареты, которая вся тряслась у него во рту, – ты можешь себе такое вообразить?
– Легко, – отвечал Матвей, – Лариска сумеет втюхать песок в Сахаре и лёд на Северном Полюсе. Секретарь – мужик или баба?
– Баба! Блондинка лет тридцати, на спортивном «Мерсе».
– Ну, так забей! Блондинки, как правило, не скандалят из-за своей блондинистости. Ну а если даже эта спортсменка тебе с Лариской горло перегрызёт, велика ли важность? Ведь сволочизм – не болезнь, а значит и смерть от него – не смерть. Пример – Гоголевская панночка. Или Боря. Я никогда не поверю, что Борю хотя бы пятьдесят раз уже не убили! Это немыслимо, согласись.
– Да, да, да, понятно, – нетерпеливо мотнул головой Вадим, стряхивая пепел, – но я – технарь, не философ. Слушай, Матвей! Давай говорить серьёзно. Если она на меня попрёт через свои связи, ты сможешь меня отмазать?
– Я? – охренел Матвей, – ты что, издеваешься? Каким образом?
– Что ты косишь под идиота? – снова вскипел Вадим, – тебе разве трудно будет позвонить следователю по особо важным делам! Ты ведь с ним сдружился!
– В смысле? Ты про кого? Про Мальцева, что ли?
– Не знаю я, как его зовут! Но ты меня понял. Ты ведь ему дал важные показания, и в суде будешь выступать по линии следствия. Помоги, Матвей! Я тебя хоть раз подводил, хоть раз я тебе в чём-нибудь отказывал? Помнишь, как ты весной у Юрки хотел взять «Фольксваген Гольф» за двенадцать тысяч? И взял бы! И делал бы через год капремонт движка! Но я тебе первым тогда сказал, что там пробег – скрученный…
– Ладно, ладно, – прервал Матвей. Он был разозлён. Его мысли путались, потому что водка уже ударила по мозгам. Кабы не она, всё было бы очень просто, ясно, логично. А вот Вадим ни капли не опьянел. Он был на четыре года старше Матвея, имел диплом инженера и изворотливый ум. Такой изворотливый, что спиртные напитки взять его не могли.
Между тем, опять распахнулась дверь, и в маленьком заведеньице стало ещё теснее, так как вошли продрогшие торгаши. Это были Женя, Игорь, Серёга и три фаната «Локомотива» в зелёных, длинных шарфах. Пятеро направились к пивной стойке, где разливали также и водку, а Женя сразу подсел к Вадиму и затуманенному Матвею.
– Привет, друзья! Как дела? Что это у вас во втором графине? Томатный сок?
– А первый графин у тебя вопросов не вызывает? – спросил Матвей, делая знак Танечке подать рюмку, – напрасно, друг мой, напрасно! Вдруг в нём вода? Я где-то читал, что любая жидкость теоретически опасна для организма, который с ней не знаком.
– Если там вода, то святая, – был ответ Жени, – это заметно по твоему лицу.
– А что с ним не так?
– На нём появились признаки нравственного развития и зачатков здравого смысла. Но это – не аномалия. Я всегда утверждал, что потенциал того и другого в людях неисчерпаем.
– Что подтверждается всей историей человечества, – подхватил Вадим, а Матвей прибавил:
– И Танечкой. Не все, впрочем, согласны с тем, что она – высокоморальное существо.
Танечка поставила на стол рюмку и налила во все три.
– Мы это не про тебя, – объяснил ей Женя.
– И очень жаль, – вздохнула официантка, – мне ужас как надоело то, что меня считают приличной и скромной девушкой!
– Это очень легко исправить, – сказал Вадим, – бери за минет не двести рублей, а триста.
Танечка дала ему по лбу и горделиво уцокала. Народу всё прибавлялось. Какой-то длинноволосый хипарь припёрся с гитарой, и, расчехлив её, стал играть мотив песни «А ты не знал». Три видные девушки, насосавшись пива, запели. Сергей и локомотивщики, выпив водки, пожали Матвею руку и вновь отправились торговать, а конкурент Игорь вместо рукопожатия обозвал Матвея гнусной скотиной и интриганом с чёрной, низкой душонкой. Потом и он покинул кафе.
– Кстати, об интригах, – произнёс Женя после того, как выпили, – наш шанхай опять оказался в центре большой бандитской разборки. Солнцевские его отжимают у балашихинских.
– Чем это нам грозит? – поинтересовался Вадим.
– Новыми расходами.
– А менты?
– Менты? Что – менты? При чём здесь менты?
– На чьей они стороне?
Женя рассмеялся и закурил «Честерфилд» с ментолом.
– Когда дерутся коты, тебе очень важно, чью сторону занимают мыши и тараканы? Ты бы уж лучше спросил, на чьей стороне чеченцы! Кстати, о них… Или сперва выпьем?
– Да, наливайте мне до краёв! – обрадовался Матвей. Его просьба тут же была исполнена. Когда рюмки стали опять пустыми, три девушки уже пели под звон гитары песенку «Целый город мокнет под дождём». Это было очень красиво, и все заслушались. Матвей плавал в каких-то мыслях, глядя в окно на низкие облака и сумрачный город. Он не заметил, как песня кончилась, как умолк последний аккорд и как отзвучали рукоплескания. Он очнулся после того, как Женя старательно погасил окурок и стал рассказывать:
– В прошлую субботу, когда вас обоих не было, подваливает к моей Наташке – ну, к той, которая краску у меня продаёт, какой-то бугай. И жёстко хамит. Наташка ему, естественно, отвечает. Он начинает на неё бычить – я, говорит, на Кавказе кому-то головы резал, вот и тебе сейчас пасть порву! А мимо шли два чеченца, молодых парня. Кому ты, спрашивают, на нашем Кавказе головы отрезал? Он возьми да ляпни: «Таким, как вы!» Они ему – руки за спину, затолкали его в какую-то неприметную «Аудюху» и увезли.
– Увезли? Куда? – небрежно спросил Матвей, глядя на девчонок.
– Трудно сказать. Но предполагаю – туда, откуда не возвращаются.
– Твою мать! – прошептал Вадим, – во дела! А что это за чеченцы? Ты их не знаешь?
– Да как же мне их не знать? – улыбнулся Женя, – если бы я их не знал, они бы тут не посмели руки выкручивать! Я бы такую наглость не потерпел.
– Женька, Женька, Женька! – внезапно затараторил Матвей, который давно уже собирался, но не решался кое-что выяснить для себя, – зачем тебе нужна Ирка?
– В смысле – зачем?
– Ну, она ведь страшная, злая! Скажи, тебе не обидно смотреть на таких вот девочек? Погляди, погляди на них!
Женя поглядел и задал Матвею встречный вопрос:
– Тебе сколько лет?
– Двадцать три.
– А мне уже тридцать два. Ирка мне нужна для того, чтоб больше хотеть таких, как вот эти. Всё понял?
– Нет.
– Значит, ты нарезался, как скотина!
Вошли Алёшка с Денисом. Увидев, что Матвей пьян, они тихо затесались в студенческую компанию. Иной стиль поведения, как обычно, продемонстрировали смешные – Димка и Ванька, которые вошли следом. С ними была какая-то остроумная дама лет под пятнадцать. Они втроём вцепились в графин, дабы вкусить святости из него и благодаря этому стать ещё более высоконравственными людьми. Но были отогнаны. Расплатился с Танечкой Женя. Он иногда любил блеснуть щедростью. У Матвея возникла мысль подружиться с девушками, которые пели песенки, поиграть на гитаре, подраться с тремя студентами, но смешные при помощи своей дамы выманили его из кафе и взяли ему такси до Новокузнецкой. Когда такси проезжало мимо родного рынка, Матвей опять услышал там песню про вечера. Лариска гоняла её на диске, трепля всем нервы.
Путь занял сорок минут. Оказавшись дома – то есть, не совсем дома, Матвей снял только ботинки с курткой и завалился спать на венский диван. Ровно через час его разбудил телефон. Он вышел на связь. На том конце провода была Сонька.
Глава четырнадцатая.
– Пока мы её прокапаем и поколем пенициллинчиком, – сказал Соньке дежурный врач, – в случае отсутствия положительной динамики будем думать, что делать дальше. Возможно, вскроем стопу.
– И всё?
– Послушайте! Плюньте в глаза тому, кто даст вам гарантии. Положение непростое. Тот образ жизни, который она вела, мягко говоря, её не оздоровил. И иммунитет, и сосуды, и кровь – ни к чёрту.
– Может быть, нужно купить лекарства какие-нибудь хорошие?
– Может быть. Но с этим вопросом лучше вам обратиться к лечащему врачу.
– А когда он будет?
– В девять утра.
С этими словами врач убежал в операционную. Сонька, покурив в туалете, вернулась к Юльке. Ввиду отсутствия мест в палатах Юльку расположили около лифта. Она уже лежала под капельницей, разглядывая гудящие лампы на потолке.
– Короче, он мне сказал, что жопе твоей сильнее достанется, чем ноге, – сообщила Сонька, присев на краешек койки, – сорок уколов сделают.
– Пусть, – ответила Юлька так, как будто ей сообщили о грандиозных, но глупых планах её врагов.
В шесть часов пришла медсестра. Она отсоединила Юльку от капельницы и сделала ей укол. Врачебный обход состоялся в десять. Заведующий, к которому была прикреплена Юлька, порекомендовал Соньке приобрести очень дорогой швейцарский антибиотик для внутривенного вспрыскивания. Сонька из ординаторской позвонила Матвею, и через два часа он привез лекарство. Пронаблюдав, как Юльке вкололи первую дозу, Матвей и Сонька поехали на Новокузнецкую, отсыпаться. Обедать Юлька не стала. Под гром тарелок в буфете, который располагался рядом, она уснула, невзирая на то, что мимо неё всё время ходили люди, а позади гремел лифт. Её разбудил Кирилл. Заведующий принёс ему стул. Кирилл очень долго молча смотрел на Юльку. Она смотрела на потолок. Наконец, молчание было прервано.
– Хорошо, что ты позвонила, Юля. Я очень рад.
– Тебе позвонила Сонька.
– Да, точно, Сонька. Короче, я спешу тебе сообщить: Альбина сделала то, что ты от неё хотела. Эти две девушки скоро выйдут.
– А где сама Лоховская?
– Я отвёз её к какой-то подруге, на Маросейку.
– Что за подруга?
– Понятия не имею. Этих подруг у неё не меньше, чем у меня – начальников.
Юлька хорошо поняла значение этой фразы. Она другого и не ждала.
– Ты ко мне с браслетами?
– Пока нет.
– А с чем?
Кирилл огляделся.
– Тебя оформили, как бомжиху?
– Да. Я и есть бомжиха. Как будто ты об этом не знаешь!
– Я ничего про тебя не знаю. Вообще ничего.
– Ах, вот оно что! Когда ж, интересно, ты стал незнайкой? Не после ли разговора с Лоховской?
– Разумеется, нет.
– Кирилл!
– Что?
– Я очень сильно устала. Ты просто не представляешь, Бровкин, как я устала!
Кирилл молчал, внимательно глядя на свои ногти. По коридору шли доктора, медсёстры, больные в серых пижамах. С лестницы наползал сигаретный дым.
– Кирилл, мне нельзя мешать. Я почти закончила.
– Я не собираюсь тебе мешать.
– Но ты собираешься трясти Соньку, Ленку и Таньку. Этого нельзя делать.
– Я и не буду.
– Да?
– Да. Меня это не касается.
– В каком смысле?
– Ни в каком смысле.
– Мальцев в отставку, что ли, подал?
– Пока ещё нет.
Взяв с тумбочки кружку с простой водой, Юлька стала пить большими глотками. Утолив жажду, она сказала:
– Мне нужно только три дня.
– А что ещё?
– Ствол.
– Юленька! Ты знаешь, что пистолет я тебе не дам.
– А что ты мне дашь?
– Скоро Новый год.
Сказав так, Кирилл достал из кармана какой-то пластиковый футляр и дал его Юльке.
– Не знаю, когда мы ещё увидимся. Вот подарок.
В футляре был замечательный маникюрный наборчик – ножнички, щипчики, кисточки, пилочка для ногтей. Последняя заинтересовала Юльку. Юлька взяла её и ощупала. Пилочка была длинная, очень острая. И не гнулась. Совсем не гнулась.
