Три креста

– Как торговля?

– Да одни презики покупают, – махнула тонкой рукой смазливая молдаванка, – а у тебя?

– А мне их приходится выдавать бесплатно, – вздохнула Рита, – прикинь, на прошлой неделе вдруг оказалось, что нет у меня бесплодия!

– Поздравляю.

– Дай мне бутылочку «Каберне», – попросила Рита, достав из кармана деньги, – как Светка?

– Светка не знает уж, кому дать, чтоб нас не закрыли. Но всё равно – закроют, я думаю, даже если она Собянину даст.

– Скорее всего, – согласилась Рита и, взяв пакет с вином, вышла.

Дождь не стихал. Дорога была пуста. Тротуар безлюден. Бледные фонари, возможно, лишь притворялись мёртвыми, потому что чьи-то глаза жгли Рите затылок. Она была уже очень близко от переулка, нужного ей, когда её вдруг нагнал патрульный автомобиль. Он затормозил, и Риту окликнули.

– Что тебе? – спросила она, сердито взглянув на лицо сержанта, которое появилось вместо стекла, скользнувшего вниз.

– Ритка, за тобой кто-то шёл, – сообщил сержант.

Рита огляделась.

– Кто за мной шёл?

– Откуда я знаю? Как только мы его зацепили фарами, он нырнул в какую-то подворотню. Но шёл он именно за тобой. Обочиной крался – за фонарями, за остановками. Ты оглядывалась – он прятался. Будь внимательна.

– Как он выглядел?

– Виден был только силуэт – даже непонятно – женский или мужской. Тебя подвезти?

– Не надо, – решительно отказалась Рита, – спасибо, мальчики! Я вас очень люблю.

Свернув в переулок, она втянула голову в плечи. Вышеупомянутый дом и его двойник стояли неподалёку от улицы, но к ним нужно было идти в обход гаражей и детской площадки. Двор был освещён слабо. Рита пересекла его быстрым шагом, держась подальше от припаркованных вдоль бордюра машин и прочих предметов, могущих скрыть опасность. Патруль её запугал.

Код подъездной двери был ей известен. Открыв её, Рита поднялась в потёмках и затхлости на площадку первого этажа и особым ритмом забарабанила в дверь квартиры спасателей. Ей никто не открыл. Тогда она вынула из кармана ключ и сама открыла. Теперь настало самое время в двух-трёх словах объяснить без лишних подробностей, кто такие эти спасатели.

Рита их называла спасателями в честь улицы, близ которой располагался дом – Большой Спасской. Конечно же, никого они не спасали, разве что некоторых – от ломки. Но это вряд ли можно было назвать спасательством. Их самих спасать было поздно. И жильцы дома, и полицейские уж давно махнули на них рукой: первые – осознав бесполезность всякой борьбы, вторые – её невыгодность. Жильцы, впрочем, продолжили бы борьбу, но у них была крепкая надежда на скорый снос и переселение. Полтора десятка спасателей занимали целую коммуналку из пяти комнат, сданную им последним живым жильцом этой коммуналки, который оформил собственность на все комнаты. Побудить его выселить таких квартирантов никто не мог – он боялся. Кроме того, один из спасателей, погоняло которого было Веттель, кем-то ему ещё доводился – не то внучатым племянником, не то сыном.

Веттелю было двадцать четыре года. Окончив Суриковку, он год рисовал на Старом Арбате. Именно там с ним Рита закорефанилась. А когда вдруг из-под красного зубчатого забора, что возле ГУМа, всплыла идея сделать Москву культурной столицей мира, для чего нужно было прежде всего очистить её от уличных музыкантов и живописцев, Веттель решил смотреть на всё это со стороны – я, дескать, вне времени. Но смотреть на всё это со стороны трезвыми глазами было никак невозможно. Когда с Арбата выжили окончательно и снимать квартиру стало проблематично, он с четырьмя такими же бедолагами снял ту самую коммуналку на Большой Спасской. Но и она им довольно скоро стала не по карману, так как работать на улицах не давали, а вот спиваться и скуриваться никто не мешал – тут полиция оказалась вполне сговорчивой. Подтянулся ещё десяток вневременных мастеров культуры возрастом от семнадцати до двадцати девяти. Вот так и образовалась на Большой Спасской целая банда этих спасателей.

Рита тихо вошла. Задвинув щеколду, она вгляделась в сумрак просторного коридора, поблескивавший рядами пустых бутылок. Их выставляли вплотную к плинтусу, чтобы они не путались под ногами. Двери всех комнат были закрыты. Обычно это являлось признаком крупной ссоры. Полоса света с кухни предупредительно демонстрировала большую дыру в линолеуме, которая в темноте творила немало бед, о чём говорили пятна засохшей крови вокруг неё. На кухне курили. Вдруг из неё выскочил малюсенький чёрный пёс – похожий на скотч-терьера, но беспородный. С лаем подбежав к Рите, которая замерла посреди прихожей, он замолчал и начал её обнюхивать, дружелюбно помахивая хвостом. Это был щенок. Две двери чуть приоткрылись, и из-за них с Ритой поздоровались.

– Кто пришёл? – громко спросил с кухни контрабасист Мишка Шульцер, судя по всему, трезвый.

– Я, – отозвалась Рита, гладя щенка, – а что это за щенок? Откуда он здесь?

– Его зовут Тишка, – послышался из-за третьей двери, также чуть приоткрывшейся, голос девушки, – Клер его притащила с какой-то выставки. Привет, Ритка!

– Привет, Маринка.

Поцеловав щенка в мокрый нос, Рита распрямилась и отдала девушке пакет с бутылкой вина.

– На, возьми для Клер. Она дома?

– И да, и нет.

Эти удивительные слова Рите оказались вполне понятны. Она прошла со щенком на кухню. У этой кухни был такой вид, что Фёдор Михайлович Достоевский, очень любивший описывать мрачные и убогие помещения, посвятил бы ей две страницы. За хромоногим столом уныло курили Веттель, Михаил Шульцер, Юра Щеглов – компьютерный композитор, не знавший нот, музыку которого было слушать менее интересно, чем размышления о бессмысленности теории музыки, да ещё две скрипачки – Инга и Малика. Обе девушки и Щеглов курили, к неудовольствию Риты, не сигареты. Она терпеть не могла лёгкие наркотики. Тишка также их не любил. Принюхавшись к дыму, он расчихался.

– Тебя ещё здесь не видели, – раздражённо произнёс Веттель, взглянув на Риту. Все остальные, казалось, были согласны с его ядовитым выпадом. Риту это нисколько не удивило.

– Я поняла, – сказала она, садясь рядом с Ингой, – Клер принесла щенка, и вы недовольны. Точнее, мнения разделились, и дело чуть не дошло до драки. Бедный щенок! Я его у вас заберу, чтобы найти ему более достойных хозяев.

– Ему здесь нравится, он прикольный! – неистово уцепилась за щенка Малика, – лично я его не отдам! Он – самое адекватное существо в этой коммуналке.

– Малика, Гитлер тоже любил собак больше, чем людей, – заметил Щеглов, глубоко затягиваясь, – подумай об этом.

– Гитлер наверняка пользовался туалетной бумагой! – вскричала Малика, – что ж мне, жопу не вытирать?

Щеглов возразил, что это – демагогический трюк уровня детсада, и предложил Рите дунуть. Та разозлилась.

– Я двадцать раз тебе объясняла, что на меня не действует эта дрянь! Ну никак не действует, вообще! Меня от неё тошнит, вот и весь эффект.

– Учёные доказали, что нет людей, на которых марихуана не действует, – не унялся Щеглов, – ты просто не так затягивалась!

– Да ты ещё поучи меня затягиваться, придурок! Но я – не Инга, которую ты вчера пытался учить на скрипке играть. Могу натравить собаку!

Тишка, будто поняв, о чём идёт речь, рявкнул на Щеглова. Всем стало весело. И все поняли, что щенка обижать не надо, так как он с Ритой спелся.

– Ты ещё не ушла из книжного магазина? – осведомился контрабасист, когда тишина отчасти восстановилась. Рита ответила, что уволилась.

– Почему? – удивилась Инга, передавая Малике косячок, – тебе ведь ужасно нравилось там работать. Это – твоё!

– Вот моё опять стало ихним, – вздохнула Рита, – через два месяца этот маленький магазинчик – кстати, один единственный на район, закроют. Вместо него будет магазин женского белья. Мне грустно их дорабатывать, эти месяцы.

– Чем ты будешь платить за хату? – обеспокоился Мишка Шульцер. Этот вопрос с его стороны был закономерен – именно он рекомендовал Риту Ирке, хозяйке комнаты. Они вместе учились в консерватории, где он так и не доучился.

– Деньгами, – дал ответ Веттель, который знал Риту лучше, чем остальные, – она работала в книжном не ради денег, так что едва ли особенно обеднела, уволившись из него.

– Я знаю, зачем она там работала, – усмехнулась Малика, – для того, чтоб впаривать людям книги своих стихов! И правильно делала. У неё – крутые стихи.

– Спасибо за комплимент, но ты – идиотка, – вспылила Рита, – моих стихов в магазинах нет! Я не издавалась и никогда нигде не публиковалась в печатном виде.

– Значит, идеи никакой не было? Веттель врёт?

– Нет, на этот раз он не врёт. Идея была. Я впаривала Цветаеву, Блока, Маркеса и Есенина.

– Мандельштама, – подсказал Веттель, бросая взгляд на Щеглова, который категорически расходился с Ритой в оценке некоторых поэтов. Щеглов напрягся, даром что накурился до стратосферного воспарения. И не зря сверкнули его глаза. Мандельштама Рита резко отвергла.

– Я его не люблю, – призналась она.