Батыева тропа

Пролог

Звали её Герда. Она не умела драться. И угрожать не умела. Ведь начиная с того момента, когда раскрылись глаза, её за любой намёк на желание пустить в ход зубы или когти жестоко били. Пока была совсем маленькая – ногами, позже – арапником и железной палкой. Из всех молочных зубов ни один не выпал сам по себе. Но куда страшнее, чем получать удары, было смотреть, как приводят в чувство других. Когда твоя злость сталкивается с болью, первая отступает медленно. Очень медленно. Да, конечно же, бьют и после того, как падаешь на пол и начинаешь пищать, но не всегда долго. Это зависит и от того, за что бьют, и от настроения избивающих. В любом случае, пока злость ещё горяча, боль не так сильна. Её начинаешь чувствовать в полной мере после десятка ударов. А вот когда на твоих глазах бьют других, страх и боль берутся за тебя сразу, одновременно. Откуда при этом боль? Непонятно. Но она есть, да притом такая же, как во время собственной ссоры с орущей двуногой тварью. Однажды на глазах Герды и остальных до смерти избили тигрёнка, который начал капризничать и рычать. Его убивали несколько тварей, так как он дрался мужественно, свирепо. Не отступал ни на шаг. Это было страшно. Но ещё более страшным образом поступили с медведем, который обратил в бегство целый десяток тварей. Им было велено наказать его за оплошности перед публикой. Всякий раз, когда Герда об этом случае вспоминала – а это чаще всего бывало глубокой ночью, в вольере, при неожиданном пробуждении, у неё вырывался стон. На утренних репетициях после этого её били, так как она работала плохо из-за чрезмерной готовности угождать. В такие минуты к ней относилась холодно даже Ася, помощница самой главной двуногой твари. Эта последняя – то есть, этот последний, всегда державший в руке арапник, кажется, внушал страх не только медведям, тиграм и Герде, но и двуногим, работавшим вместе с ним. И неудивительно – самый рослый из них был ниже его на полголовы. Рост Аси был вовсе маленьким, но она вела себя с самым главным более смело, чем остальные. И те, конечно, могли ему возражать, но всё же не так резко и упрямо, как Ася. Нет-нет, она никогда не вступалась за избиваемых, никогда не подбадривала их после репетиций, и отношения её с Гердой нельзя было назвать дружескими. Она просто не боялась Герду, как остальные помощники, и ни разу не попыталась внушить страх ей. Это уже было немало. Поэтому, когда в тот злополучный день Ася тоже стала кричать на Герду, та растерялась вконец.

Всё произошло на утренней репетиции. Ночью Герда видела сон, связанный с медведем, который умер от пытки. Она работала хуже, чем остальные. А номер был очень сложным. Требовалось сделать прыжок с одной тумбы на другую – но не обычный, а между ногами Аси, стоявшей в виде рогатки. Это была стойка на руках, но руки помощницы укротителя упирались не в пол, а в холки двух тигров – Рошфора и Спартака. Приняв эту ношу, тигры бок о бок шли к тумбе Герды, и Герда под барабанную дробь делала прыжок поверх Аси, ноги которой были раскинуты не особенно широко. Всё было бы ничего, не будь двух вещей – ночного кошмара, который посетил Герду перед зарёй, и странного запаха. Он был связан с этим кошмаром. А исходил он от всех, кто был на манеже. Едва его ощутив, Герда начала поскуливать и дрожать. За это её ударили в первый раз. Арапником, по ушам. Но это не помогло ей прийти в себя. Она ошибалась, то делая прыжок раньше, чем требовалось по времени, то срываясь со второй тумбы. Ни окрики дрессировщика, ни удары не помогали. Ночной кошмар стоял в голове, и перед глазами был лишь медведь – то плачущий и ревущий, то уже мёртвый. И всё это было неотделимо от запаха, потому что Герда чувствовала его и в тот жуткий день. Она не могла понять природу этого запаха, но запомнила, что тогда двуногие говорили друг другу: «Христос воскрес!» Сегодня же говорили про день какой-то победы.

Когда она сорвалась в очередной раз, Ася и двуногий с арапником подошли к ней с разных сторон. Герда моментально уселась как полагается, но арапник стегнул её по глазам. Конечно, она зажмурилась, но под правое веко натекла кровь. Запах заструился и спереди и с боков, так как подошли ещё трое. Они все что-то кричали, из-за чего запах уже просто стоял стеной. Ася не была на себя похожа. Она ударила Герду. Слабо, рукой. Но странное дело – именно её крик и её удар были нестерпимыми. Нет, Герда не шевельнулась. И она даже не поняла, за что человек с арапником начал снова хлестать её со всей силы, брызжа слюной и крича:

– Ах, сука! Ты на кого, тварь, скалишься? На кого?

Остальные тоже что-то кричали. Только Рошфор и Спартак безмолвно стояли рядом, опустив головы. И, возможно, всё бы закончилось как обычно, если бы на нос Герды вдруг не попала слюна изо рта того, кто полосовал её, входя в раж. Запах стал убийственным. Герда взвыла и перестала соображать. От её удара свалился бы вверх копытами буйвол весом в полтонны. Что ж говорить про двуногого, даже рослого и широкого, как медведь! Конечно же, он летел через всю арену. Когда он рухнул без вздоха и без движения, все уставились на его лицо, залитое кровью. Потом взглянули на Герду. И сразу ринулись кто куда.

Часть первая

Глава первая

Поезд прибыл в Великий Новгород в семь утра. Выспаться Маринке не удалось – все девять часов она то ворочалась, то сидела с опущенными ногами на верхней полке, боясь свалиться с неё. Порой отвечала на сообщения, благо что возможность подзарядить телефон была. Когда проводница уведомила о скором конце пути, Маринка оделась незамедлительно и, простившись с соседями по купе, выбежала в тамбур. Сильно хотелось курить, однако состав замедлялся и останавливался ещё двадцать пять минут. За окнами проплывали то деревенские домики, то панельные развалюхи в несколько этажей. Спрыгнув на платформу, Маринка сразу отдала дань пагубной привычке, а уж затем сориентировалась по карте, в какую сторону ей идти.

Стоял конец мая. Древнейший город страны только начинал просыпаться, и не было ощущения, что занятие это будет доведено до конца. Идя через парк к Кремлю, Маринка успела всласть накуриться и надышаться северной самобытностью. Птицы пели не совсем так, как в Москве. Судя по всему, они обсуждали на свой степенный провинциальный лад высокую девушку с рюкзаком, которую видели здесь впервые.

Кремль был открыт. Подойдя к собору святой Софии, Маринка вежливо поздоровалась с двумя женщинами, стоявшими у дверей, и спросила, можно ли войти в храм. Женщины ответили, что нельзя, но через пятнадцать минут уже будет можно. Так как и музеи Кремля тоже ещё были закрыты, пришлось потратить эти пятнадцать минут на ознакомление с самым главным памятником России, стоявшим посреди площади. Ошиваясь вокруг него, Маринка отметила про себя, что здесь, рядом с главным памятником и самым древним собором, в пределах стен, видевших рождение русского государства, нет никого, кроме двух унылых пожилых сплетниц.

Однако, войдя в собор вместе с упомянутыми особами, она там застала ещё двоих – столь же пожилого, сгорбленного священника в старомодных очках, который читал молитвы, и женщину средних лет за узким прилавком. Женщина продавала свечи и ладанки. Ни того ни другого Маринке не нужно было. Она прошлась по собору, желая выяснить, кто лежит в роскошных мраморных усыпальницах. Оказалось, что в них лежат разные князья и княгини. О некоторых из них Маринке не раз доводилось слышать от своего отца, который был культурологом и историком. Обойдя весь храм, она примостилась на лавочку близ дверей, чтобы отдохнуть и понаблюдать за людьми, вошедшими вслед за ней. Но вдруг перед нею остановился священник, который уже закончил читать молитвы и направлялся к дверям. Глядя на Маринку поверх очков, он с ней поздоровался.

– Добрый день, – сказала в ответ Маринка. – Точнее, доброе утро! У меня всё перепуталось в голове. Всю ночь не спала.

– Вы, я вижу, с поезда?

– Да, – кивнула Маринка, тотчас задавшись вопросом, по каким признакам можно было это определить.

– Из Москвы приехали?

На сей раз Маринка кивнула молча. Она была в изумлении.

– Да всё просто, – заулыбался батюшка. – Те две женщины, у которых вы спрашивали, открыт ли храм, по вашему говору распознали москвичку. Ну а по времени вашего появления да по вашим вопросам и рюкзаку легко было догадаться, что вы с вокзала. Поезд-то из Москвы прибывает в семь!

– Я не сомневаюсь, что Шерлок Холмс взял бы этих женщин себе в помощницы, – улыбнулась Маринка. – Впрочем, не знаю, насколько бы он одобрил ту быстроту, с которой они делятся своими открытиями.

– Но мы все здесь друг друга знаем более или менее! И охотно знакомимся с приезжающими.

– Любопытно. Ведь городок, насколько я знаю, вовсе не маленький! Не Москва, конечно… Кстати, и я не совсем москвичка. Мой городок ещё меньше этого. Вы про Павловский Посад слышали?

– Разумеется! Это город в Московской области. Так вы, значит, оттуда родом? А к нам приехали по делам? Или познакомиться с колыбелью русской культуры в её первозданном виде?

– Так уж и в первозданном? – насмешливо закатила глаза Маринка. – Скажете тоже!

– Я уверяю вас, так и есть. Ведь даже Батый не дошёл до Новгорода.

– Батый?

– Да, конечно. Так называемая Батыева тропа оборвалась здесь. Ну, в ста километрах к югу.

– О! Вы уверены?

Видя, что старый батюшка не совсем её понимает и не желая менять это положение дел, Маринка ответила на вопрос:

– Приехала я по делу. У моего двоюродного брата, который живёт в деревне недалеко от Новгорода, недавно умерла бабушка. Он остался совсем один. Парнишка самостоятельный, но подросток. Шестнадцать лет ему.

– Вот как? А где же его родители?

– Отец умер очень давно. А мать, мою тётю, убил сожитель, который вернулся с фронта. Теперь вот Лёньку могут забрать в детдом. Мне нужно оформить над ним какую-нибудь опеку.

– Господь вас благословит и окажет помощь, – вздохнул священник и вновь заспешил к дверям. Похоже было на то, что его ждало какое-то дело огромной важности, о котором он вспомнил при слове «фронт».

– Погодите, батюшка! – крикнула ему вслед Маринка. – Можно я вам скажу ещё пару слов?

Священник остановился и повернулся.

– Слушаю вас.

– А вы ничего такого во мне не видите?

– Вы о чём?

– Я несколько лет провела в инвалидном кресле. Потом вскочила с него и стала ходить. Наш местный священник предположил, что не обошлось без нечистой силы.

– Господь вас благословит, – тихо и невнятно повторил батюшка. И Маринка дальше не стала его удерживать. Посидев ещё несколько минут, она сама вышла, чтобы часок-другой погулять, а затем позавтракать и пуститься в дальнейший путь.

Завтрак состоялся в скромном кафе на берегу Волхова. Там Маринка разговорилась с официантками, от которых услышала ряд советов, где что купить и каким мощам поклониться, чтобы был толк. Запивая сэндвичи медовухой из деревянной кружки, она вызвала такси. Минут через пять такси подоспело. Это был «Опель» восьмидесятых годов двадцатого века. Расположившись рядом с водителем, седовласым интеллигентом лет сорока восьми или чуть постарше, Маринка вскрикнула:

– Ой!

– Что-нибудь забыли в кафе? – снял водитель ногу с педали газа, не дав своему авто стартовать.

– Да нет, нет, езжайте! Вы просто очень похожи лицом на моего папу. Да и не только лицом! Примерно такой же у вас и голос.

– Серьёзно?

Вырулив на проезжую часть, таксист разогнал древнюю машину до девяноста. На перекрёстке горел зелёный, так что и притормаживать не пришлось. Слева замелькали домишки частного сектора, справа тёк в естественных берегах широкий и прямой Волхов.

– Да, серьёзно! – несколько раз кивнула Маринка. – Точно такой же пробор, глаза, нос с горбинкой! И даже усы такие же. Как вас звать?

– Сергей.

– А меня – Марина.

– Очень приятно. Послушайте, а мы с вами не родственники? Знаете, почему я вызвался отвезти вас в Ершовку? Я из соседней деревни родом. Из Любеховичей.

– Нет, едва ли я вам довожусь роднёй, – задумчиво почесала Маринка нос. – У меня в Ершовке тётя жила, сестра моего отца. Она вышла замуж за паренька из этой деревни. У них родился сын Лёнька. Муж тёти Тани вскоре погиб, а в прошлом году погибла и тётя Таня. Её убил второй муж, который вернулся с фронта.

– Я что-то об этом слышал. А ваш двоюродный брат совершеннолетний?

– Лёнька-то? Ещё нет. Я как раз по этому поводу туда еду.

– То есть?

– Ну, после гибели тёти Тани Лёнька жил с бабушкой по отцу. И вы представляете, три недели назад она умерла!

– Вот беда! Не повезло парню. Он ещё в школе учится?

– Нет, он учится в медицинском колледже.

– А, в райцентре?

– Да, в посёлке Батецкий. Каждое утро ходит туда пешком.

– Ну, ничего страшного в этом нет. Идти до посёлка час, если быстрым шагом. Шесть километров для старшеклассника – это даже и не прогулка, а так, разминка перед пробежкой на физкультуре. А как звали его бабушку?

– Арина Тихоновна Юранова.

– Арина Тихоновна? Та самая? Детский врач?

С этим восклицанием, полным горечи и волнения, Сергей плавно сворачивал на шоссе за монастырём. Монастырь был слева. Справа до самого горизонта синела ширь Ильмень-озера, из которой вытекал Волхов.

– Да, она самая, – подтвердила Маринка, когда такси устремилось к северу-западу, набирая скорость. – Вы её знали?

– Господи, кто ж в районе Арину Тихоновну не знал? Она мою старшую дочь лечила, когда мы жили там, в Любеховичах! Так она, значит, умерла? И это её сноху год назад зарезали? Какой ужас! Вы представляете – краем уха я что-то слышал об этом самом убийстве, жена моя тоже слышала, но нам в голову не пришло, что это была невестка Арины Тихоновны! Конечно, мы в Любеховичах дом продали и родственников там нет, но надо ведь было всё же хоть как-нибудь…

Таксист не договорил. Маринка не поняла, что, на его взгляд, он должен был сделать, чтоб как-нибудь что-нибудь исправить-переиначить. И не хотела понять. Он вдруг перестал даже отдалённо напоминать ей отца, несмотря на орлиный нос и пробор. Дав ему минуту побултыхаться в каких-то нелепых мыслях, она задала вопрос:

– Сколько километров от Новгорода до этой самой Ершовки?

– Семьдесят, получается, – неохотно отвлёкся от своих мыслей Сергей, – если до райцентра – шестьдесят пять.

– До посёлка?

– Да.

– Значит, приблизительно час езды?

– Ну, плюс-минус.

– А там, в посёлке, психиатрическая больница есть?

Вот этот вопрос заставил таксиста сразу же позабыть про Арину Тихоновну. Он быстро взглянул на Маринку.

– Психиатрическая больница? В Батецком?

– Да.

– Вроде, нет. А что? Зачем вам психиатрическая больница?

– Мне она не нужна. Но моя подруга мне говорила, что не то в Новгороде, не то в окрестностях есть какой-то стационар для очень опасных психов. Она по образованию фельдшер, и ей хотелось бы там работать.

Сергей гнал свою машину под сто. На Маринку больше он не поглядывал, хоть дорога вышла за городскую черту и не изобиловала машинами. С обеих её сторон были перелески и деревушки.

– Ну и подруга у вас! Где она живёт?

– В Москве, как и я. Ну, точнее, я-то живу в Подмосковье, а вот она – именно в Москве.

– А что, в Москве психи кончились?

– Их там много! Но Женьку интересуют психи особенные.

– Понятно. То есть, не очень. Кажется, в Батецком подобной клиники нет. В Чудове, возможно, имеется.

– Это город?

– Да, тоже районный центр, гораздо более крупный. Чудовский район граничит с Батецким, и он восточнее. Там хватает всяких больниц. Я не исключаю, что есть и психиатрическая. Ну а в Боровичах-то она есть наверняка! Это ведь второй по величине город в области.

– А про первый вы тоже определённо не знаете?

– Вот про первый я как раз знаю. В Новгороде большая психиатрическая больница. Она находится близко к центру. Быть может, ваша подруга как раз её имела в виду?

– Наверное. Сейчас выясню.

И, достав телефон, Маринка стала писать Женьке сообщение. Выходило как-то нескладно. Не завершив писанину, Маринка всю её стёрла и просто сделала звонок Женьке.

– Да! – отозвалась та людоедским голосом.

– Ты что, спишь? – спросила Маринка.

– Нет, я не сплю! Я курю сигару.

– Куришь сигару? Да где ты её взяла?

– У тебя из задницы вынула, твою мать! – завизжала Женька. – Ты что, тварь, делаешь? Время – восемь утра! Я только легла после ночной смены!

– Женька, хватит орать! Одиннадцать часов скоро. Короче, я уже в Новгороде! Точнее, еду из Новгорода в Ершовку.

– Да провались ты с ней вместе! Чего ты от меня хочешь?

– Хочу спросить, где психиатрическая больница?

– Что?

– Ну, помнишь, ты говорила, что где-то здесь есть больница, куда ты хочешь устроиться? Та, где держат самых опасных психов! Я у таксиста спрашивала сейчас, и он мне сказал, что есть психушка обычная, в самом Новгороде. Она довольно большая.

– Ясно, – вздохнула Женька, закуривая. – А что ты сейчас пила?

– Медовуху! Две деревянные кружки. Мне официантки сказали, что она – самый популярный напиток в Новгороде.

– Реально? Тогда понятно, зачем там нужна большая психиатрическая больница.

И Женька ушла со связи. Маринка перезвонила ей и услышала, что её телефон в отключке. Тогда она закурила, сперва спросив разрешения у таксиста. Тот опустил два стекла. Стало очень шумно.

– Так ваша подруга – фельдшер?

– Типа того. На Скорой работает шестой год. Но хочет уволиться. Надоело.

– Сколько ж ей лет?

– Женьке? Двадцать семь, как и мне. Её старшая сестра – пианистка. Мой папа на днях помог ей устроиться концертмейстером в Школу-студию МХАТ. Он преподавателем там работает.

– А вы сами чем занимаетесь?

– Я снимаюсь в модных журналах. Джинсы и пиджаки рекламирую.

– Вы модель?

Маринка кивнула. Когда она докурила, водитель вновь поднял стёкла и ещё раз на неё взглянул.

– А вы в самом деле такая рыжая? Или краситесь?

– Крашусь. А что?

– На лису похожи.

Маринке стало смешно.

– Я и есть лиса! Лиса Патрикеевна. Мне наверняка здесь у вас понравится. Ведь и справа и слева, гляньте, тайга реальная началась!

– Вы правы. Восемьдесят процентов области – сплошной лес таёжного типа. Но только вам здесь опасно будет гулять, если вы – лиса.

– Это почему же?

– Ну, потому что у нас здесь не заповедник. Большая часть тайги – это личные охотничьи угодья.

– Вот как? А чьи, если не секрет?

– Какой там секрет! Вы помните, кто сказал, что без Путина нет России?

– Да.

– Вот вам и ответ.

Маринка присвистнула.

– Твою мать! Значит, хан Батый до Новгорода не смог дотянуться, а депутат Госдумы засунул себе в карман целиком всю область?

– Ну, не простой депутат, а…

Сергей не договорил. Впереди, за рощицей, подступавшей к самой обочине, показался передвижной пост ГАИ – раскрашенная машина и два инспектора. Один был в автомобиле, второй стоял у дороги, опустив жезл.

– Кажется, они нас услышали, – усмехнулась Маринка.

– Всё может быть! Вы только в глаза ему не смотрите.

– Нужен он мне! А что вы их так боитесь?

– Я ж говорю – здесь не заповедник. Когда в лесу убивают, на шоссе грабят.

– Как скажете.

Но ни «Опель» с местными номерами, ни пассажирка, уткнувшаяся в айфон, не вызвали интереса у должностного лица. Зато старый джип, двигавшийся следом, был остановлен.

– Так говорите, какая-то сучья рожа присвоила всю тайгу, чтобы убивать животных, когда заблагорассудится? – возвратилась Маринка к прежнему разговору, понаблюдав через зеркало, как инспектор подошёл к джипу и взял из женской руки, которая высунулась наружу, пластиковую карточку.

– Не какая-то рожа, а третья не то четвёртая в самом верхнем ряду, – уточнил таксист. – Это удивляет вас?

– Да, меня, вообще, легко удивить, – призналась Маринка. – Напугать трудно. Если приедет Женька, мы разберёмся с этой поганой рожей.

– А если их уже две?

– В смысле, две?

– Вы разве не в курсе, кого недавно назначили губернатором нашей области? Это песня! Они друг друга нашли.

– Женька через несколько дней тоже их поищет в лесу таёжного типа, – проговорила Маринка, вдруг ощутив усталость от затянувшейся болтовни с таксистом. – Даю вам слово.

– Господь вас благословит, – повторил водитель слова священника. У Маринки уже вовсю слипались глаза. Ей стало казаться, что линия горизонта под ослепительным синим небом висит на её ресницах, как паутинка с дохлыми мухами. «Они что здесь все, сговорились?» – мелькнула мысль. После этой мысли глаза закрылись.

Глава вторая

Ершовка стоит около ручья, который струится из лесу. Лес – дремучий, без конца-краю, и подступает он к деревушке близко да с двух сторон. Где-то в глубине того леса, среди бездонных болот, прячется исток реки Кересть, которая протекает по Чудовскому району. И несколько других рек, поменьше Керести, да ручьёв не менее сотни берут начало в болотистом том лесу, где много зверей и нечистой силы. Местные жители называют его тайгой, что, в сущности, правильно. От Ершовки тянется к западу, параллельно ручью, узкая дорога. Сказать точнее – грунтовая колея, посыпанная щебёнкой. Она приводит к райцентру. Это посёлок Батецкий на берегу небольшой и тихой реки Удрайки. В неё ручей и впадает с правого берега, прямо там же сливаясь с речкой Гусынкой. У этой самой Гусынки есть и другое название – Ковалёвка. Она немногим шире ручья.

Посёлок – можно сказать, что и городок, имеет инфраструктуру: вокзал, торговые центры, больницу, школы, кафе. В Ершовке же нет ничего похожего, потому что насчитывает она лишь девять домов. Два из них заброшены по причине смерти хозяев, ещё в одном живёт бабка Комариха. О ней рассказ впереди, но можно сразу сказать, что её изба мало отличается от бесхозных. Словом, пять семей в Ершовке живёт плюс Лёнька Юранов и Комариха. Поэтому-то из всех придуманных человечеством видов инфраструктуры Ершовка располагает только двумя – холодным водопроводом и электричеством. Газа нет. Но есть неплохое кладбище. Оно, правда, не очень близко – за рощицей, за ручьём. Точнее, наоборот – ближе к деревеньке ручей, сосновая роща дальше.

О том, что к Лёньке приехала его старшая сестра из Москвы, деревню оповестили Витька и Мишка, Лёнькины одногодки. Они коротали то утро с ним, сидя во дворе и опустошая бутыль с ягодным вином, которую Лёнька откопал в погребе после смерти Арины Тихоновны. Всё это, кроме деталей, Маринке стало понятно, когда таксист помогал ей вытаскивать из машины сумки с продуктами, купленными в райцентре. Это происходило перед высокой калиткой в ещё более высоком глухом заборе. Мальчиков сквозь забор Маринка не могла видеть, но голоса слышала отлично. Парни о чём-то спорили. Трудно было понять, о чём.

– Ну и матерщинники, – улыбнулся Сергей, прощаясь с Маринкой. – А забор даже не покосился за двадцать лет! Мой телефон у вас есть – если что, звоните.

– Всего хорошего.

Пока такси разворачивалось, Маринка, стоя у своих сумок, оглядывала деревню. При этом она заметила, что из двух домишек на неё смотрят. Почему-то чувствуя себя под этими взглядами далеко не так уверенно, как на подиуме, она закричала:

– Лёнька! Хватит там пьянствовать! Я приехала!

Стало тихо. Маринка сразу услышала миллионы кузнечиков и жуков, которые обитали в травяных зарослях. Ожидая, что будет дальше, она пыталась представить, каким стал Лёнька. Она видела его лет десять назад, когда тётя Таня с ним приезжала в гости. Было тревожно – вдруг превратился во что-нибудь неприглядное? Но когда калитка открылась, вышли три парня с рожами хоть и пьяными, но вполне себе миловидными. Своего кузена Маринка узнала сразу. Он был похож на неё – тёмные глаза, волнистые волосы, тонкий красивый нос. По носу Маринка Лёньку и щёлкнула, назвав сволочью, а его друзей просто отругала за подростковый алкоголизм и распорядилась отнести в дом пакеты. Три недоумка растерянно подчинились. Маринку несколько позабавила их серьёзность. Войдя за ними в калитку, она увидела впереди бревенчатый дом с мансардой и небольшой терраской, возле которой стояла лавочка, слева – заросли ежевики, смородины и малины, справа – сарай. Позади сарая и притулившейся к нему баньки, как и позади дома, был огород. Там росла картошка, которую можно было уже окучивать. У дальних углов забора, среди плодовых деревьев, виднелись душ и сортир. К ним вели тропинки, поблизости от которых располагались кусты крыжовника. Вёдерная бутыль с ягодным вином, в которой осталось не больше четверти содержимого, от внимательных глаз Маринки также не ускользнула. Эта посудина была спрятана под верстак, стоявший перед сараем.

– Вот поросята! – негодовала Маринка, следуя за подростками к двери дома. – Вы что, втроём столько вылакали?