* * *
Битва на холме достигла решающей стадии. Пастор сражался плечом к плечу вместе с солдатами своего отряда против отступавших обезьян, которые сдавались совсем не так легко, как он надеялся. Ему раньше доводилось видеть сражения, но такие яростные – никогда. Обезьяны вели прицельный огонь по людям, которые преследовали обезьян с единственным желанием – уничтожить их всех до последней, несмотря на пули, стрелы и копья, летевшие в них со всех сторон. Мертвые тела, человеческие и обезьяньи, валялись по всему лесу, а стоны и завывания раненых с разных сражающихся сторон странным образом не отличались друг от друга. Паника начала овладевать Пастором, но дезертиром он никогда не был. Найдя укрытие за стволом гигантской секвойи, он раз за разом стрелял из своего арбалета, вынимая стрелы из колчана на бедре. Он попадал в цель чаще, чем промахивался, валя на землю одну обезьяну за другой. Потянувшись за очередной стрелой, он с ужасом обнаружил, что колчан пуст.
Как получилось, что они кончились так быстро?
Он начал лихорадочно оглядываться в поисках Рыжего, который вместе с другими носильщиками упал на землю, чтобы не попасть под огонь. Пастор заорал во всю глотку:
– Стрелы давай!
Рыжий помчался к нему на четвереньках, неся сумку с амуницией. Пастор быстро извлек из рюкзака снаряженный колчан, выбросил пустой. Кивнул головой горилле, благодаря за расторопность, и тут же заметил, что обезьяна смотрит мимо него на передние линии битвы, где отступавшие обезьяны падали, сраженные выстрелами из ружей и арбалетов. Гориллы, такие же, как Рыжий, валились замертво или умирали на склоне холма, орошая кровью зеленую растительность. Рыжий наблюдал за битвой холодными коричневыми глазами и с непроницаемым выражением лица, которое ни единым намеком не выдавало то, что творилось в его обезьяньем разуме.
«Что он чувствует? – подумал Пастор. – Винит себя за то, что предал своих? Или он рад быть на стороне победителя?»
Даже если это кровопролитие и тревожило Рыжего, его лицо ничего не выражало.
Пастор пристегнул новый колчан к бедру и осторожно выглянул из-за ствола дерева, готовый присоединиться к бою. Рыжий остался рядом с ним. Они сделали несколько шагов, как вдруг поразительное зрелище заставило их задрать головы вверх.
Две – нет, три спирали белого дыма прорезали воздух высоко над их головами. Конденсационные следы от падающих снарядов дугой прочертили холодное серое небо. Шмякнувшись на землю, снаряды покатились по ней в направлении Пастора и его товарищей, заливая все вокруг густым клубящимся дымом. Молодой солдат громко охнул, не понимая, что происходит, но уже догадываясь, что ничего хорошего в этом не было. Он бросил непонимающий взгляд на Рыжего, который, кажется, был так же удивлен и дезориентирован этим дымом.
«Какого черта?»
Зарядив арбалет и взяв его наизготовку, Пастор бесстрашно осмотрелся, но плотный лиловый дым смазал линии прицела и скрыл все цели. Он не мог выстрелить из арбалета, опасаясь, что попадет в человека вместо обезьяны.
А потом он услышал оглушительный стук копыт.
Множества лошадиных копыт.
«Вот дерьмо».
Рот Пастора внезапно пересох, как пустыня Мохаве, когда он вспомнил того шимпанзе, который недавно удрал от них.
«Да, это тебе не просто мартышка на лошади».
* * *
Обезьянья кавалерия прогрохотала вниз по склону, выскочив из леса чуть выше разрушенных укреплений. Всадники с пращами снова швырнули дымовые бомбы через головы отступавших обезьян, и вторая волна дымящихся ракет ударила в землю возле нападавших, вызывая смятение. Дротик, находившийся в первых рядах кавалеристов, с удовольствием заметил среди солдат явное удивление и замешательство. Этого было недостаточно, чтобы отомстить за смерть и кровопролитие, которые люди принесли в лес, но для начала это было неплохо. В памяти Дротика все еще всплывали лица друзей, и волосы на его загривке стояли дыбом от ярости.
«Мы только начинаем заставлять их платить, – подумал он. – Если им кажется, что когда-то они напугали обезьян…»
Всадники натолкнулись на волну спасавшихся бегством обезьян, пребывавших в совершенно плачевном виде. Дротик был поражен и раздосадован тем, как серьезно поредели ряды выживших и до какой степени многочисленны и страшны были их раны. Искалеченные и истекающие кровью обезьяны, многие из которых до конца своих дней будут носить следы от ран, полученных во время предательского нападения людей, сломя голову бежали прочь с места побоища. Вот раненый шимпанзе, вцепившийся в хромающую гориллу, которая с ног до головы покрыта множеством ожогов и ран. Еще одна обезьяна, прижимающая к груди сломанную руку и поэтому вынужденная ковылять на трех конечностях. Кривящийся от боли орангутанг, в боку у которого застряла арбалетная стрела; одна из его круглых щек разрезана в клочья. Обезьяны, способные двигаться, взбирались на деревья и стреляли оттуда в людей из ружей и луков. Дротик восхищался их отвагой и даже поблагодарил Провидение за то, что он привел кавалерию не слишком поздно.
«Мы спасем наших братьев, – подумал он, – и отомстим за павших!»
Он громко завизжал, перекрывая шум. Высоко подняв свое копье, он с гордостью наблюдал, как объятые паникой обезьяны прекратили отступление. Едва они увидели кавалерию, страх сошел с их лиц, и они поняли, что теперь они не в меньшинстве. Паника сменилась яростью, все обернулись к людям и оскалились. Обезьяньи военные кличи слились в яростный хор.
Сердце Дротика наполнилось гордостью. Опустив копье, он движением ног послал лошадь вперед, возглавляя атаку. Объятые яростью обезьяны бросились к покрытому дымом полю битвы, следуя за наступавшей кавалерией.
Люди пожалеют о том, что они приблизились к этим холмам.
* * *
«Мы облажались, – подумал Пастор. – По-крупному».
Вместе с остатками отряда он, спотыкаясь, словно слепой, медленно пробирался сквозь дым, не в состоянии увидеть что-нибудь перед собой на расстоянии полуметра. Резкие клубы дыма застилали глаза, лезли в горло и в легкие, отчего он кашлял и хватал ртом воздух. Крепко сжав в руке свой арбалет, он оглядывался по сторонам, не в состоянии понять, откуда могла прийти опасность. Слезящиеся глаза беспомощно высматривали цель, в которую можно было выстрелить. Лес наполнился сердитыми криками и проклятьями, он слышал, как другие солдаты проклинали дым, наталкиваясь на деревья и друг на друга. Рыжий и остальные носильщики предупредительно визжали и несли тарабарщину. Пастору стало интересно, не пожалели ли они о том, что не перебежали к врагам.
«Будь я таким, как они, я бы перебежал».
Грохот копыт стал громким, пугающим. Внезапный свистящий звук заставил его взглянуть вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть тучу деревянных стрел и дротиков, дождем падавших на них. Вокруг закричали. Едва различимые фигуры, не больше чем смутные силуэты в дыму, падали на землю и больше не вставали. А смерть продолжала падать с неба, выбирая все новые и новые жертвы. Копье с каменным наконечником ударилось в землю рядом с его ногой, и он отпрыгнул назад, наткнувшись на дерево. Шлем сильно ударился о ствол, было больно, но Пастор почти не ощутил удара. Он чувствовал себя так, как будто застрял в каком-то дьявольском чистилище, где смерть разила наугад и без предупреждения. Он не мог поверить, что военная удача так быстро отвернулась от них.
«Ведь мы побеждали, черт возьми! Мы заставили их бежать!»
В метре от него еще кто-то вскрикнул от боли. Потом чей-то хриплый голос отчаянно закричал:
– ОТСТУПАЕМ!
Пастор понятия не имел, кто отдал приказ, но повторения не ждал. Согнувшись, чтобы не быть слишком большой целью и не стать в любой момент дичью на вертеле, он бросился бежать, спасая свою жизнь. Путь юноше преградил покрытый мхом ствол дерева, и он, ища укрытия, упал за него, а потом, поскользнувшись, съехал головой вперед по мокрому склону холма в канаву с водой. Земля бросилась ему в лицо, вышибая дыхание, его мутные глаза уставились вверх, на кроны возвышавшихся над ним деревьев. Одна часть его существа хотела просто лечь там, закрыть глаза и надеяться, что бой будет продолжаться без него, но ужасной перспективы остаться в кишащем обезьянами лесу оказалось достаточно, чтобы убедить его продолжить движение. Он с трудом поднял голову и осмотрелся.
На него взглянули мертвые глаза.
Пастор подавился готовым вырваться изо рта воплем, столкнувшись нос к носу с безжизненным телом своего капитана, одним из нескольких мертвых солдат, валявшихся в канаве, которая теперь напоминала братскую могилу. Пастор узнал всех мертвецов – Ворд, Чэмберз, Чавес, Роббинс, Шимода. В горле капитана торчала стрела. Остекленевшие глаза безучастно уставились в небытие.
Обезьяны убили их. Обезьяны убили их всех.
Пастор испугался, что и он тоже покойник. Лежа в могиле вместе со своими павшими товарищами, он услышал, что обезьяны приближаются. Они визжали и ухали друг на друга, как животные, которыми они, впрочем, и были. Возбужденные лошади ржали и фыркали. Совсем рядом слышались ружейные выстрелы – это был признак того, что бой еще продолжался, или это обезьяны добивали последних оставшихся людей? Пастор спросил себя, смогли ли спастись Рыжий и другие «хорошие» обезьяны, и внезапно понял, почему его это волновало.
Насколько Пастор мог понять, он единственный из солдат остался в живых.
Он схватился за свой арбалет, который потерял, когда катился вниз по холму, но не обнаружил его. Большая часть стрел также выпала из колчана, так что он остался без оружия. Ему не хотелось вот так вот умирать – в одиночестве, в лесу, когда рядом нет никого, кроме мертвецов, кто бы мог разделить с ним его последние мгновения. Страх грозил подавить все, чему его учили на занятиях по военной подготовке, но он пытался сдерживаться, хотя и дрожал, как осенний лист. Он вытянул вперед трясущиеся руки и снял с трупа капитана наушники с микрофоном, они еще были теплыми на ощупь. Кровь мертвеца испачкала ему пальцы.
«Простите, капитан, – подумал он, – мне это сейчас нужнее, чем вам».
Он очень надеялся, что эта штука работала. С перекошенным лицом он надел наушники на голову и включил рацию.
– Полковник? Полковник, вы слышите меня?
В ушах захрипели статические помехи, лишая его надежды. Прошел бесконечный томительный момент, прежде чем ему ответил хриплый властный голос. Пастор с облечением вздохнул, узнав знакомые модуляции голоса своего командира.
– Кто это? – спросил Полковник.
У Пастора пересохло во рту. Ему пришлось подождать, прежде чем он снова смог заговорить.
– Пастор… это Пастор, сэр.
Он понятия не имел, известно ли было Полковнику его имя. Он был просто никем, просто одним из рядовых бойцов на этой войне.
– Где вы находитесь, солдат? Определите свое местоположение.
– Я не знаю!