Пальчиков у меня нет, поэтому приходится играть пальцами. Думаю, что справляюсь неплохо, хотя моментами проскальзывает ощущение, что пальцы играются сами по себе, независимо от моего желания. Это ощущение отвлекает меня и от бирки, и от её обладателя, но он не даёт отвлечься.
– Прекрасно! – восклицает мужик, – рука и пальцы хорошо прижились, поздравляю!
– В каком смысле? – в голове стоит такой же туман, что и в глазах, поэтому соображаю я примерно так же как вижу, то есть плохо.
– В прямом, голубчик, в прямом, – вторит сам себе мужик, – у вас была полностью отморожена правая рука, и нам пришлось её отрезать.
– А левая?
– Левая пострадала гораздо меньше, ведь Вы лежали на ней и согревали её своим телом. Поэтому с Вашей левой рукой нам возиться почти не пришлось. А вот с правой были проблемы, но мы их полностью разрешили. Конечно, Вам повезло, что в нашем распоряжении оказалось сразу два подходящих материала. Такое бывает не часто, так что Вы, в определённом смысле, везунчик.
– Почему? – в голове было всё также туманно и нужные вопросы не находились.
– Потому что нам удалось пришить Вам чужую руку и чужие пальцы и, как видите, они прекрасно прижились.
– А нельзя было мне пришить только чужую руку?
– Вы предпочитаете иметь правую руку без пальцев? – удивляется доктор.
– Нет, руку я хочу с пальцами, только не понимаю, зачем к чужой руке нужно было пришивать пальцы, чтобы потом её пришить ко мне? Она что, была без пальцев?
– Вы на удивление хорошо соображаете, – доктор радуется как ребёнок, – это надо отметить в истории болезни.
Он вынимает из кармана диктофон и что-то говорит в него на латыни. А может быть, на каком-то другом языке, которого я тоже не знаю. Заметив выражение моего лица, доктор улыбается:
– Не обижайтесь, голубчик. Я не хотел Вас обидеть, я просто не до конца выразил свою мысль. Вы удивительно хорошо соображаете для Вашего нынешнего состояния, вот что я имел в виду.
– Из-за чего я должен плохо соображать, доктор?
– По правде сказать, я не знаю, как именно Вы должны соображать, – в голосе доктора появляется некая торжественная нотка, – Ваш донор, конечно, не был идиотом, но такая операция была проведена мной впервые и я не знаю, насколько быстро Ваши новые части тела найдут общий язык между собой. Но я уверен, что всё будет в порядке.
Меньше всего мне сейчас хочется думать о порядке.
– Что значит «новые части тела»? – спрашиваю я не своим голосом.
– Мы пересадили Вам новые пальцы и новую руку, – говорит доктор.
– Это я уже знаю, – говорю я. Несмотря на туман в голове, я всё же понимаю, что ни рукой, ни пальцами я раньше не думал.
– А также новую почку, и я должен сказать, что это было самой простой частью нашей операции. Если попадается подходящий донор, с пересадкой почки никогда не бывает никаких проблем. А Ваш донор идеально Вам подходил, так что теперь у Вас есть новая почка, которая прекрасно работает и прослужит Вам долгие годы.
– Я не почками думаю, доктор. Ни левой, ни правой.
– Вы, безусловно, правы, голубчик. Кроме почки мы пересадили Вам новую голову.
– Что?! – мой голос снова мне кажется не моим.
– Новую голову, голубчик, – отвечает милый доктор и ещё раз повторяет, – Мы пересадили Вам новую голову.
Моя новая голова отказывается верить в то, что она слышит.
– Это же бред, – говорю я.
– Это не бред, голубчик, это нобелевская премия в области медицины.
У меня новая голова, а он думает о какой-то премии!
– Чья у меня теперь голова? – спрашиваю я, понимая, что это глупый вопрос. Ведь того, о чём говорит мой чёрный доктор, не может быть. Или может?
– Голова, безусловно, Ваша, – серьёзно отвечает доктор.
Значит, всё же не может. «Оно и к лучшему, – думаю я, – моя голова мне определённо нравится и у меня нет никакого желания менять её на другую.
– Теперь Ваша, – продолжает доктор, – после того, как операция закончилась, все новые органы стали целиком и полностью Вашими. Конечно, в научном мире до сих пор продолжаются дискуссии по поводу такой части тела, как голова, но какой бы теоретической точки зрения мы сейчас не придерживались, результат будет один.
– Какой? – моя новая голова, по всей видимости, всё же не очень хорошо соображает.
– Единое тело, разумеется, – улыбается чёрный мужик, – поэтому кому бы ни принадлежали его части в прошлом, в настоящем дело обстоит так, что все эти части суть единое целое и это целое – Вы, поэтому все части тела Ваши, чьими бы они не были в недалёком прошлом.
Было бы отлично, если бы этот мужик так же хорошо жонглировал частями тела, как словами. Нужно это проверить. Новой почкой я подвигать не мог, новой рукой и новыми пальцами уже подвигал, пришла пора поиграть новой головой. Думать о том, что она не моя, не хочется, посему интеллектуальные развлечения я оставляю на потом и слегка приподнимаюсь на постели. Доктор бросается мне помогать.
– Правильно, голубчик. Вам нужно понемногу начинать двигаться, а то мышцы без движения могут атрофироваться, и вся наша работа пойдёт насмарку.
«Ну, не лишать же человека нобелевской премии», – думаю я и с помощью эскулапа кое-как сажусь на кровати. Сидеть почему-то не очень удобно, но голова двигается хорошо, как пришитая. «Чёрт с ней, – решаю я, – раз уж мне её пришили, придётся с ней жить». Однако, прежде чем взглянуть на свою новую голову, неплохо было бы всё же узнать её родословную.
– А кому моя голова принадлежала раньше? – абсурднее вопроса я в жизни никому не задавал.
Но доктор, возвратившись на стул, снова смотрит на меня одобряюще-ободряющим взглядом и всем своим видом показывает, что мой вопрос вполне естественен и ни капельки не абсурден.
– Вашему брату.
Хорошо, что я сижу. Но, наверное, было бы лучше, если бы я продолжал лежать, а не шёл на поводу у премии доктора. Мало того, что у меня теперь новые органы, мужик в чёрном халате парой слов легко одаривает меня и новым родственником.
– У меня нет братьев, – я отказываюсь от дарёного коня.
– Теперь действительно нет, – соглашается со мной доктор. Видимо, им читали курс психологии больных людей, который предписывает по возможности соглашаться с тем, что говорят их подопечные.
– Но раньше у Вас был брат-близнец, его голову мы Вам и пришили, – доктор продолжает театр абсурда, как ни в чём ни бывало.
– Вам пришлось меня убить? – спрашиваю я и понимаю, что не понимаю, чьей головой я задал этот вопрос.
Доктор, по всей видимости, всё прекрасно понял.
– Нет, конечно. Вашего брата мы не убивали. Он попал в автокатастрофу, в результате чего потерял все свои конечности, кроме головы. Не выдержав такого удара судьбы и не желая быть растением в человеческом обличье, он покончил жизнь самоубийством, предварительно вызвав к себе нотариуса, который заверил его завещание. По этому завещанию Ваш брат пожелал, чтобы остатки его тела после смерти заморозили и использовали в медицинских целях, то есть для пересадки его органов всем нуждающимся. К моменту, когда Вы поступили в нашу клинику, от Вашего брата осталась только голова.
– Очень удачно получилось, – говорю я, слегка двигая тазом. Мне определённо неудобно сидеть на этой кровати, – Вы не находите?
– Безусловно, нам с Вами очень повезло, – отвечает доктор, – это единичный, уникальный случай в медицине, и мы с Вами войдём в историю.