Живот у Лыкина раздувался.
– Изюм с гнильцой попался, – объяснил доктор присутствующим в операционной, – во как прет. Так еще и не успеем, сам вскроется.
– Начинайте, доктор, – скомандовал Палыч.
– Промедление смерти подобно, – голосом вождя из революционного кинофильма подтвердил политически подкованный понятой.
Лыкин заорал от резкой боли в животе и проснулся. Настенные часы у соседей откуковали пять часов. Лыкин, скрючившись от боли, босиком заспешил в туалет.
Опорожнившись, сказав «ух», он хотел было расслабиться, но другая напасть заставила его зажать рукой рот и кинуться в ванну. Добежать не успел. Остатки вчерашнего вырвались из его измученной груди и обделали дверь, порог и пол в коридоре.
– Ё-ё-ё-ё… – застонал Лыкин, споткнулся, ткнулся головой в сотворенное и, теряя сознание, повторил почему-то въевшуюся фразу вождя про промедление.
Проснулся Лыкин от яркого голубого света. Над ним стояли милиционер в парадной фуражке и хирург со скальпелем.
– Да… редкий случай, – набивал себе цену врач. – Рак груди, матки, мочевого пузыря и задницы. Такое не каждый день встретишь.
– Палыч, нам пора – понятые на всякий случай отступили на шаг назад и заспешили на работу.
– Стоять, граждане понятые, а то быстро у меня в подозреваемых превратитесь.
Грузчики замерли, однако, чтобы не подцепить заразу, дышать стали пореже.
– Не бздите, мужички, сейчас отрежу каждому по куску, прожарим, и под самогоночку за милую душу пойдет, – обнадежил хирург.
– Мы тебе чего, Робинзоны Крузы, что ли, по пятницам людей жрать?! – ответил начитанный понятой.
– Ты не Круза, а хренуза, – объяснил милиционер. – По пятницам евреи мясо человеческое едят, а не Крузы.
– Евреи не едят по пятницам человечину, они ее вообще не едят, – присоединился к разговору врач, – они по субботам не работают.
– Евреи умные, – согласился милиционер. – У нас в ателье один портной был, мне китель сшил. Я в нем десять лет ходил, а он как новенький. Влитой. Жалко, форму сменили, а то бы и сейчас ходил. Сносу не было. Теперь в Израиле живет.
– Да, утекают из страны мозги, – поддакнул начитанный понятой.
Все замолкли. Лыкин застонал, открыл глаза, потом снова закрыл.
– Да хрен с ними, с евреями, а у этого, может, и не рак вовсе, – сменил тему другой понятой.
– Может, и не рак, – согласился хирург.
– Раки они с пивом хороши, – вступил очнувшийся Лыкин, – холодненьким. «Жигулевским». По двадцать две копейки за кружку. В хорошей компании. С лещом или вяленой щучкой.
Все вздохнули, вспомнив времена социализма. Глаза подобрели, повлажнели.
– Да ты садись, мужик, чего лежать, – предложил Палыч, – в ногах правды нету.
Врач спрятал за спину скальпель.
– А мы тебя разрезать хотели, – не к месту брякнул начитанный понятой.
Врач поглядел на него с укоризной и покачал головой. Другой понятой покрутил у виска пальцем и присвистнул.
Милиционер приложил руку к фуражке:
– Извините, гражданин, ошибка вкралась. Мы предполагали, что вы евреев по пятницам едите, а у нас, сами понимаете, с этим делом строго, в Европейский союз и ВТО вступаем, потому что стране деньги нужны.
– В куда вступаем? – не понял Лыкин.
– В Европу, ? продвинулся на передний план другой понятой, стоявший до этого подальше и молча. – Ты, мужик, не суетись. Сейчас тебе доктор пятьдесят граммов ректификату даст, и ты быстренько придешь в себя.
Доктор действительно плеснул в протянутый граненый стакан спирту и передал Лыкину. Тот, повинуясь условному рефлексу, выдохнул в сторону, заглотнул содержимое и еще раз выдохнул.
– Вступали в Европу, а вступили в говно, – подытожил он. – Знакомая история. У нас всегда так. А ректификат у вас хороший.
Народ дружно закивал.
– То, что от социализма осталось, просвистели демократы первой волны, которые нас от социализма, как детей малых от сиськи, оторвали, а то, что в долг назанимали во всемирных и прочих банках, разворовали демократы, пришедшие им на смену, – подытожил доктор, с горя хлебанувший спирт прямо из бутыли.
Приняли и милиционер с понятыми.
– Теперь, конечно, пива много стало, – вернулся к началу разговора милиционер, – однако мы его на Родину менять не договаривались.
– Не договаривались, – подтвердили все, включая Лыкина.
– Так что, гражданин, раку у вас нет, самогонки тоже, поэтому можете быть свободны, ? подытожил милиционер.
– Благодарю за внимание, – ни к селу ни к городу ответил Лыкин.
Понятые разочарованно опустили стаканы и головы. Уважение к блюстителю порядка начало падать. Он чутким профессиональным ухом почувствовал это и перехватил инициативу:
– Однако проверить вас мы все же должны. Предъявите ваши документы.
Лыкин опешил:
– Какие документы, я голый?! У меня одна простыня и больше ничего нету.
Понятые оживились.
– А я, Палыч, видел по телевизору, показывали террориста. На нем, как и на этом, тоже простыня была, а под ней гранатомет РПГ и «калаш» с тремя рожками, – доложил начитанный.
– Разберемся. – Милиционер опять был в центре внимания и уважения. – Попрошу ваши документы, гражданин. – Голос блюстителя стал железен, вежлив и нарочито четок.
– Вы чего, мужики, – не понимал ситуации Лыкин, – мы же только что пили вместе!
– А ты мне не тыкай, – продолжал Палыч, – я с тобой гусей не пас.
– Товарищ старшина, что же это такое? – воззвал к здравому смыслу Лыкин.