– Я Эстебан.
Эстебан вывел его из здания аэропорта, более похожего на небольшой сарай. У самых дверей, в луже желтого света, стекавшего из единственного фонаря, стоял приземистый красный автомобиль. Марку Макеев определить не смог, но по острым, как плавники акулы, крыльям и сдвоенным фарам, предположил: модель года так 1958-го, если, вообще, не 1955-го.
– Неужели это корыто до сих пор ездит? – задал он риторический вопрос по-русски, и тут же перевел кучерявому другу:
– Сколько миль может проехать этот ветеран, не преставившись раньше времени?
– О, мистер, не волнуйтесь. Его купил мой отец за год до моего рождения, и ни одной проблемы. Надеюсь, проблем не будет, когда его унаследует мой внук. Разумеется, после моего сына. Отличный автомобиль.
– Что за марка?
– «Понтиак Бонневилль», – удивленно сказал Эстебан. – Мистер не узнал?
– Честно говоря, нет. У нас распространены другие марки.
– А мистер откуда?
– Из России.
– Из России? – обрадовался Эстебан. – Чудесная страна! У меня кузен учился в России. В Кишиневе. Только очень холодно. Но очень понравилось. Прошу мистера садиться.
Макеев влез в салон, с удовольствием вдохнул запах крепких сигар. Исфандияр-ака по своему обыкновению материализовался на заднем сиденье.
Кучерявый Эстебан вдавил педаль газа в пол, «понтиак» взвизгнул покрышками и рванул вперед.
Горячий ночной ветер дунул в лицо, и Макеев внезапно почувствовал, что он – это не он. Или не совсем он.
Это было трудно объяснить – даже самому себе, да Макеев и не пытался. Он мгновенно и безоговорочно принял новые ощущения. Тело действовало быстрее, чем мозг думал.
Так, правая рука сама выставила локоть за окно, а левая уперлась в бедро. Спина выпрямилась, и поза сделалась, как у одинокого рейнджера, вроде бы уставшего от забот, но в то же время полного сил для новых свершений.
А сердце Макеева словно погрузилось в прохладную, пузырящуюся, как в джакузи, воду. Изнутри приятно покалывали маленькие нежные иголочки, тормошили воображение: смотри, смотри, сейчас начнется!
Если в аэропорту Гаваны Макеев скинул пятнадцать лет, то с потрепанном салоне – еще с десяток. Даже прошел висок, который болел несколько недель подряд.
С давно забытой гибкостью он обернулся и рассмеялся. Исфандияр-ака тоже изменился. Ветер раздувал седую бороду, глаза блестели, и Макеев готов был поклясться: старик улыбался во весь свой щербатый рот.
Эстебан покосился на внезапно развеселившегося пассажира, понимающе спросил:
– Удачный день?
– Да, неплохой.
– Мистеру точно не нужен отель? Я знаю несколько хороших.
– Точно не нужен. Вези на пляж.
– О кей, поедем на Плайя Бланка.
– Там красиво?
– О, – Эстебан закатил глаза, – ручаюсь, мистер не видел ничего подобного, – и резким движением перевел рукоятку переключения скоростей.
«Понтиак» мчался по – Макеев даже не был уверен, что по шоссе, потому что не видел никакой разметки, и их основательно подбрасывало на ухабах. Фары вырывали из темноты то пышные купы деревьев, чьи листья казались маслянисто-черными, то подсохшие саксаулы причудливых очертаний. Время от времени Макеев видел на асфальте, поперек движения, какие-то движущиеся точки.
– Крабы, – пояснил Эстебан.
– Что они делают?
Эстебан пожал плечами.
– Мигрируют, что же еще? – и достал сигару.
Макеев поморщился, представив смятку из глупых крабов, размазанных даже не по шоссе, а просто по дороге.
Однако печаль была мимолетной, слишком уж много впечатлений свалилось на голову Макеева.
Особенно – океан. Макеев еще не видел его, но уже ощущал присутствие – по неповторимому запаху, по особым вибрациям, которые издает огромная масса воды, перемещаясь. Точно великан-астматик ворочается на песчаном ложе.
Эстебан лихо крутанул баранку влево, и «бонневилль» покатил по мягкому. Фары высвечивали песок, искрящийся в электрическом свете.
– Это пляж? – спросил Макеев.
– Си, Плайя Бланка к вашим услугам.
– Отлично. Останови.
– Мистер, пляж шириной больше мили. Давайте подвезу поближе.
Однако в планы Макеева не входило въехать в океан на «понтиаке» модели 55-го года.
– Не надо, дойду сам.
– О кей, – пожал плечами Эстебан и заглушил мотор.
Макеев протянул купюру.
– Без сдачи.
Тот так же, как шоколадка, не взял деньги в руки и сказал:
– Сто больше, чем семьдесят.
– Это с чаевыми.
– О кей, – Эстебан засунул купюру в нагрудный карман.
Макеев вылез из салона.