– Лорик.
– Но как… Как это может быть?
– Откуда я знаю? – с досадой воскликнул он. – Просто взяло и получилось.
В голосе Лариса уловила знакомые нотки, и они убедили ее раз и навсегда.
Перед ней действительно сидел ее муж.
– Юрка…
– Я так рад, что увидел тебя, Лорик. Как ты живешь?
– Нормально. Нормально я живу, Юрка, – и Лариса тыльной стороной ладони вытерла глаза. – А ты как…
Она запнулась, но все же договорила:
– … живешь?
– Да тоже, наверное, нормально. Только там все странно. Я очень многого не могу вспомнить. Сколько времени прошло, как я… как мы расстались?
– Восемь лет.
– Восемь лет, – задумчиво произнес он. – А ты совсем не изменилась.
– Скажешь тоже! – Лариса всхлипнула. – Смотри, какая старая стала.
– Нет, такая же. Только волосы посветлели. Раньше ты была рыжей. Рыжая Лариска. Лиска-Лариска.
Слезы ручьями катились по щекам, застилали глаза и не давали рассмотреть Юрку.
– Где ты откопал такой пуховик, горе ты мое?
Фигура мужа по-прежнему оставалась неподвижной, но Лариса знала – он растерянно пожимает плечами и смешно хмурит брови.
– Понятия не имею… Оказался откуда-то! А у меня такого точно не было?
– Точно.
– ЧуднО!
Небольшая пауза и вопрос:
– Лор… А когда это случилось? В какое время года?
– Летом. В августе. Было очень жарко, все ходили в майках… А ты не помнишь?
– Нет. Совсем не помню.
Лариса запрокинула голову. Небо опустилось совсем низко и стало еще больше похожим на подушку – старую, скомканную, серую. А снег оттуда сыпался ярко-белый.
– Тебе было очень больно? Ну тогда…
– Совсем не больно. Вот честное слово!
Лариса закусила губу. Перед глазами на тысячную долю секунды мелькнули картины, которые она изгнала из памяти навсегда. Морг. Полумрак в коридорах, а потом яркий свет и… Она смогла опознать Юрку только по остаткам одежды, которая не обгорела. Ее было немного.
– Ну вот, опять разревелась. Ты становишься плаксой, Лорик. Это к старости! Небось, на похоронах рыдала в три ручья?
– Нет, Юр… Не рыдала.
– Вот и умница. Слушай, я ничего этого не помню. Помню только, как мы ели эклеры.
– Господи, какие еще эклеры?
– Шоколадные. Не помню только, где. Там еще столы были стеклянные, зеленые. Где-то около ГУМа.
– А-а, теперь я тоже вспомнила! Но это очень давно было. Кирка был совсем крошечным.
– А сейчас ему сколько?
– Девятнадцать. В институте учится.
– Меня вспоминает?
– Да. Только не говорит об этом. Сразу после… ну, этого… он так переживал, что даже заикаться стал.
– Ну вот! Вас на секунду оставить нельзя. Один заикаться начнет, другая перекрасится в солому и будет поминутно реветь, как белуга.
– Не на секунду, Юра. Прошло восемь лет!
– Восемь, – повторил он. – Восемь… Нет, не помню… Там время какое-то странное. Я никак не могу привыкнуть.
– Я тоже.
– Ты помнишь меня?
Помнишь! Разве можно словами описать ту космическую дыру, которая образовалась в ней, тот черный вакуум, который скрутил жизнь в тугую спираль и унес все? Или рассказать, как она плакала сухими злыми слезами? Извивалась от ярости на пустой кровати, потому что он смог вот так ее оставить.
– Ну ладно, извини. Просто я очень скучаю по тебе, Лорик. А кто такой Мышовец?
Лариса осеклась, точно налетела на преграду. Утренние события оказались отделенными от сейчас на миллиарды лет.
– Мышовец?… Да сволочь одна. С работы. У меня серьезные неприятности, Юрка.
Сказала и почувствовала, что он опять улыбается.
– Все обойдется. Ты сильная, ты справишься.