Роль армии в немецкой истории. Влияние армейской элиты на внутреннюю и внешнюю политику государства, 1640–1945 гг.

Последующие события составляют одну из наименее славных глав в прусских военных анналах, поскольку воля к дальнейшему сопротивлению, похоже, умерла в Йене и Ауэрштедте, и лишь немногие командиры пытались сплотить свои силы для нового противостояния. Шарнхорст, в суматохе сражения отстраненный от своего поста в королевском штабе, присоединился к корпусу Блюхера в качестве начальника штаба, в то время как гусарский офицер упорно пробивался, используя спасенную им от разгрома артиллерию и поддержку егерей Йорка, через Гарц в сторону Мекленбурга, отвлекая французские силы, которые в противном случае могли бы ворваться в Восточную Пруссию. Но Блюхер и Шарнхорст вели бой практически в одиночку, и даже они, из-за отсутствия продовольствия и боеприпасов, были вынуждены сдаться французам в окрестностях Любека. В остальном крах прусской армии был полным и позорным. В Магдебурге генерал фон Клейст и двадцать три других генерала с 24-тысячным войском под их командованием капитулировали без боя, коменданты крепостей Эрфурт, Хамельн, Шпандау, Кюстрин и Штеттин сделали то же самое. Гогенлоэ, прорвавшись с 12 000 человек из Йены в Пренцлау, где он был практически в безопасности, сложил оружие по совету своего начальника штаба Массенбаха. Продемонстрировав недостаток таланта, офицерский корпус, казалось, намеревался доказать несостоятельность и в отношении доблести.

После захвата французскими войсками западных провинций Фридриха Вильгельма III он удалился в Восточную Пруссию и попытался в союзе с русскими вернуть потерянное. Однако кампания 1807 года отмечена преимущественно массой дебатов, подобных тем, что предшествовали Йене и Ауэрштадту, а прусский и русский штабы так и не смогли договориться о стратегическом плане. В феврале снова отличился Шарнхорст, когда, командуя ничтожно малым остатком прусской армии, лишил авангард Наполеона победы при Прейсиш-Эйлау. Однако союзные силы не смогли воспользоваться возможностью, предоставленной этим временным срывом планов императора, и бездействовали, в то время как Наполеон подтянул свои основные силы

. В июне французы начали крупное наступление и 14-го оттеснили главные русские силы к Фридланду. После этого царь Александр не решался на дальнейшее сопротивление и поспешил заключить мир с корсиканцем, мало заботясь о чувствах своего отчаявшегося союзника.

Брошенный на произвол судьбы Фридрих Вильгельм III встретился с Наполеоном 9 июля в Тильзите, и ему сообщили условия. Если он и ожидал мягкого отношения, то не дождался. Короче говоря, короля попросили смириться с потерей примерно половины территории и подданных, обещать платить большую дань своему противнику и содержать крупную оккупационную армию, а поскольку боеспособных воинских подразделений у него больше не было, ему не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Условия были совершенно сокрушительными, и они заключали в себе разрушение старого прусского государства. Тем не менее это не следует приписывать мстительности французского императора. В действительности Пруссия, созданная усилиями своей армии и ставшая крупной державой, теперь была разбита неспособностью этой армии приспособиться к изменяющимся методам ведения войны и нежеланием ее правителей задействовать невостребованную энергию прусского народа.

II. Реформа и реакция, 1807-1840

Народ, воспрянь! Зарницы полыхают,
Сиянье с севера несет свободы свет!

    Арндт

Хотя солдаты и надежная опора,
Природные союзники двора,
Беда царю не в меру полагаться
На преданность друзей в военной форме,
Ибо порою и солдаты мыслят…
Полковники, конечно, крайне редко…
А мыслящих среди, не суть ли розов,
Зелен ли, красен ментик на плече,
Не все (но точно девять из десяти) —
от измены в шаге.

    Томас Мур

В месяцы, последовавшие за капитуляцией Тильзита, лишь самые завзятые оптимисты сохраняли веру в дальнейшее существование Пруссии как независимого государства. Наполеон быстро раскрыл свои намерения превратить разбитую страну в сателлита своей империи, и казалось, что значительная часть прусского народа была готова покориться этой судьбе. У буржуазии и аристократии военная неудача породила широкие пораженческие и сильные оппортунистические настроения, а среди интеллектуалов вскоре раздались голоса, доказывающие преимущества приверженности новому наполеоновскому европейскому порядку, даже если это повлечет за собой уменьшение суверенитета Пруссии. В то же время в огромной массе населения было почти незаметно признаков негодования по поводу унижения Пруссии, а еще меньше народ желал за него отомстить.

Тем примечательнее, что в течение шести лет апатичное отношение народа к поражению удалось преодолеть, а Пруссия оказалась первой среди тех государств, которые объединились ради победы и изгнания корсиканца. Это возрождение было делом рук небольшой группы преданных и патриотичных реформаторов, главными из которых были Штейн, Шарнхорст, Гнейзенау, Бойен и Грольман. Признавая военные недостатки, приведшие к разгрому под Йеной, эти люди ясно понимали более глубокие причины краха Пруссии – ту пропасть, которая существовала между государственной машиной и прусским народом, не дав народу возможности отождествлять себя со своим правительством и лишив государство народной поддержки во время кризиса. Преодоление этой пропасти и пробуждение нового чувства преданности прусскому государству было конечной целью социальных, политических и военных реформ, начатых Штейном и его коллегами после 1807 года, и непосредственные результаты их усилий отразились в успешной войне против Наполеона в 1813–1814 годах и в народном энтузиазме, с которым ее поддержал прусский народ.

Несмотря на успех в освобождении Пруссии от иностранного господства, реформаторы в конечном счете не смогли достичь своих целей. Возможно, как писал Герберт Росински, они переоценили способность прусского государства отказаться от своих фундаментальных традиций

.

Разумеется, они не смогли предвидеть, что, едва Пруссия будет освобождена от чужеземного ига, правящий класс предпочтет вернуться к своим давним привычкам. Когда после 1814 года эта тенденция утвердилась, реформаторы не проявили большого политического умения ей противостоять и к 1819 году оказались отстранены от власти, их политическая и социальная программа была сорвана и искажена, а их надежда на то, что Пруссия может стать прогрессивным государством с представительными учреждениями, потерпела поражение. После 1819 года период реформ сменил период реакции, на его протяжении старые разочарования прусского народа проявились в новых формах, а армия, которую Шарнхорст и Бойен стремились превратить в предмет народной гордости, вновь стала объектом народного возмущения.

Штейн, Шарнхорст и реформы

Можно сказать, что период реформ начался в июле 1807 года, когда король Фридрих Вильгельм III назначил Военно-реорганизационную комиссию и поручил ей расследовать недавнюю кампанию, назвать и наказать тех офицеров, чье поведение было ненадлежащим, и предложить изменения в организации армии, снабжении, уставах, подборе офицеров, воспитании и обучении. Создание таких комиссий не было чем-то новым, и после такого крупного поражения, как йенская катастрофа, следовало ожидать некоего расследования. Гораздо меньше ожиданий связывали с тем, что комиссия предложит какие-либо разительные изменения в существующей системе. В глазах многих старших офицеров, в том числе графа Лоттума, одного из первых членов комиссии, и генералов Йорка и Кнезебека поражение 1806 года было вызвано не фундаментальными недостатками военной или политической системы, а скорее сочетанием некомпетентного командования и невезения. Таким образом, хотя они и полагали, что следует исправить как можно больше очевидных злоупотреблений, они не видели никакой необходимости в фундаментальной реорганизации и реформе".

От такого поверхностного латания тришкина кафтана прусское государство спасли два обстоятельства. Во-первых, тот факт, что в Военно-реорганизационной комиссии после некоторых начальных внутренних разногласий наибольшее влияние получили Шарнхорст и его ученики Гнейзенау, Бойен и Грольман

. Вторым было настойчивое требование Наполеона в июле 1807 года об увольнении Гарденберга, главного министра короля, событие, побудившее Фридриха Вильгельма призвать к себе на службу барона фон Штейна и доверить ему руководство всеми внутренними и внешними делами

. Доминирование Шарнхорста и Штейна придало послевоенной реорганизации особый характер и сделало 1807–1815 годы одним из самых многообещающих периодов реформ в истории Германии

.

По темпераменту Штейн и Шарнхорст были полными противоположностями. Министр был жестким, эмоциональным и настолько страстным в отстаивании своих взглядов, что предыдущий раз король уволил его с должности как «строптивого, наглого, упрямого и непослушного чиновника»

. Шарнхорст был молчалив и замкнут и больше походил на школьного учителя, чем на королевского офицера, чья спокойная выдержка в неблагоприятных ситуациях резко контрастировала со свирепой яростью Штейна

. Однако в политической и социальной философии, а также в отношении к недавнему поражению их взгляды были на удивление схожи. Оба понимали, что Йена и Ауэрштедт представляли собой нечто большее, чем военную катастрофу, что на самом деле это страшный приговор политической и военной системе прошлого. Кроме того, оба считали, что самым постыдным аспектом недавнего поражения был тот факт, что прусский народ столь явно отмежевался от судьбы своего правительства и своей армии. Это прискорбное отсутствие народного чувства долга и самопожертвования в чрезвычайных обстоятельствах было, по их мнению, ясным доказательством того, что массы населения считали государство простым орудием угнетения, а армию – чуждым учреждением, служащим королю, а не стране

. Чтобы Пруссия выжила, необходимо было пробудить интерес масс к своему государству и убедить их добровольно служить ему. Как писал Штейн после первой аудиенции у короля в августе 1807 года: «Главной идеей было пробудить в нации нравственный, религиозный и патриотический дух, вновь вселить в нее мужество, уверенность, готовность на любые жертвы во имя независимости от иностранцев и за национальную честь, чтобы воспользоваться первой благоприятной возможностью и начать кровавую и опасную борьбу»

.

Однако реформаторы были единодушны во мнении, что в существующих условиях это возрождение маловероятно, если вообще возможно. Каким образом можно ожидать, что крестьянин в Бранденбурге будет вести себя как ответственный гражданин, пока он продолжает оставаться в наследственной кабале у местного землевладельца? Каким образом можно ожидать, что городская буржуазия признает свои обязанности перед государством, если ей запрещено какое-либо участие в местном самоуправлении? И каким образом, в первую очередь, можно ожидать, что призванные под знамена прусские подданные будут верно и храбро сражаться в армии, которая не выказывала уважения к их личному моральному достоинству, которая не давала им возможности для продвижения по службе и относилась к ним без уважения, не как к гражданам, а как к пушечному мясу?

Безусловно, предпосылками возрождения, необходимого для освобождения Пруссии от французского господства, было облегчение бремени прошлого и предоставление основных социальных и политических привилегий всем прусским подданным. И поскольку реформаторы считали это истиной, они не могли удовлетвориться той поверхностной реформой, которую полагали адекватной более консервативные представители правящего класса. Штейн приступил к реализации программы, должной привести к отмене наследственного крепостного права в октябре 1807 года и учреждению местного самоуправления в городах в ноябре 1808 года и, как он надеялся, увенчаться основательной реформой центрального правительства и установлением некоей формы народного представительства, которая «гармонизирует дух нации и дух государственных учреждений»

. Шарнхорст и его коллеги из Военно-реорганизационной комиссии намеревались не только исправить выявленные в Йене недостатки, но и, по словам Шарнхорста, «поднять и воспламенить дух армии, сплотить армию и народ в более тесный союз и подвести его к особой и возвышенной судьбе»

.

Однако прежде рассмотрения всех этих далекоидущих планов комиссии требовалось посвятить свою энергию тому предмету, который представлял наибольший интерес для короля, а именно наказанию офицеров, нарушивших в недавней кампании прусский кодекс чести, капитулировав перед врагом без причины или без должного сопротивления. Дело это обещало быть мучительным и сложным, и комиссия, ввиду других стоявших перед ней задач, старалась в него не ввязываться. В этом она преуспела. После того как ее члены официально выступили за строгое наказание всех офицеров, признанных виновными в бесчестном поведении, король поручил анализ причин неудачи в Йенской кампании отдельной комиссии по расследованию. Работа этого органа затянулась до 1814 года, отчасти из-за трудностей с поиском свидетелей, отчасти из-за потери в ходе отступления армейских планов и документов. В конце концов, всего 208 офицеров были признаны виновными, в том числе все те, кто сдал крепости, за исключением Блюхера, капитулировавшего в Любеке только после того, как у него подошли к концу запасы продовольствия и боеприпасов. Кроме того, чистка недееспособных и отставных офицеров, о которой горячо писала печать сразу после поражения, была гораздо менее масштабной, чем нередко считается, и многим из обвиняемых в дезертирстве в 1806 и 1807 годах позволили восстановить репутацию в войне 1813 года

.

Реформаторы в комиссии были очень довольны тем, что избавились от этого аспекта военной реорганизации, поскольку их главный интерес заключался не в вынесении суждений об офицерском корпусе прошлого, а в улучшении качества офицеров будущего. Партия реформ в целом считала, что лучший способ добиться этого – положить конец аристократической монополии офицерского корпуса. Шарнхорст указывал, что прусское дворянство в прошлом не отличалось образовательным рвением или интересом к повышению военного мастерства, и подвергал критике теорию, упорными приверженцами которой были такие офицеры, как Йорк и Марвиц

, о том, что средний класс по темпераменту непригоден к военному делу

. Еще откровеннее своего начальника был Грольман. «Чтобы воевать, – писал он, – не обязательно принадлежать к особому классу. Меланхолическая вера в необходимость для защиты родины принадлежать к особому классу многое сделала для того, чтобы погрузить ее в нынешнюю бездну, и только противоположное начало может вновь ее вытащить»

. С этими взглядами был полностью согласен Штейн. Конечно, Пруссию из ее нынешнего крайне тяжелого положения спасет не класс юнкеров. «Чего можно ожидать, – писал министр, – от обитателей этих песчаных степей, от этих хитрых, бессердечных, заскорузлых, недоучившихся людей, на самом деле способных стать только капралами или счетоводами?»

Пришло время, утверждали он и другие реформаторы, открыть офицерский корпус для талантливых представителей среднего класса и сделать образовательный ценз решающим фактором для получения офицерского звания.

Несмотря на свою естественную антипатию к смелым нововведениям, в этом вопросе прямых препятствий на пути реформаторов король не ставил. Возможно, правда, тут сказалась его обида на поведение аристократии, в особенности офицерского корпуса, заставившая его отнеситесь к среднему классу с большей симпатией, чем можно было ожидать

. Грольману было предложено проработать детали новой системы отбора офицеров, и его усилия привели к приказу от 6 августа 1808 года, в котором говорилось: «Отныне притязание на должность офицера должно подтверждаться в мирное время знаниями и образованием, в военное время исключительной храбростью и сметливостью. Таким образом, из всего народа все лица, обладающие этими качествами, могут претендовать на самые высокие почетные должности в военных структурах. Все социальные предпочтения, существовавшие в военных структурах прежде, отменяются, и всякий, независимо от происхождения, имеет равные обязанности и равные права»

.

Чтобы претворить в жизнь эту радикальную декларацию, были изданы уставы, положившие конец системе, по которой юнкерам в возрасте 12 и 13 лет разрешалось служить капралами до тех пор, пока они не получали право на производство в офицеры. Отныне любой юноша, достигший 17 лет и прослуживший в строю три месяца, мог сдавать полковые экзамены на звание корнета (Portepeefahnrich), на каждый пехотный полк таковых полагались четырнадцать, а на каждый кавалерийский полк – восемь. Новая экзаменационная система применялась и для продвижения в более высокие чины. Прежде чем корнетов допускали к званию лейтенанта, им требовалось пройти повторный экзамен перед комиссией в Берлине, и предполагалось, – по крайней мере, первоначально – что все офицеры должны сдать экзамены перед повышением в звании

.

Офицеры старой закалки восприняли эти новшества с ужасом. Допуск буржуазии в офицерский корпус они расценивали как наступление на свой собственный класс и несправедливое лишение принадлежащих ему привилегий. Говорят, что, когда принц Вильгельм попытался защитить новые уставы, генерал Йорк вспылил и мелодраматично воскликнул: «Если ваше королевское высочество лишает наших прав меня и моих детей, какое основание остается для ваших собственных?»

Консерваторы, в том числе такие члены или бывшие члены комиссии, как Лоттум и Борстель

, считали, что упор на книжное обучение сделан опрометчиво, ибо «слишком много знаний убивает характер»

, и они, не колеблясь, намекнули королю, что сложная система экзаменационных комиссий разрушит тесные узы, которые всегда связывали государя и его офицеров. Эти доводы не остались без внимания, и уже в самом начале новой системы были сделаны важные оговорки. В инструкциях экзаменационным комиссиям указывалось, что «знания и ученость – не единственные качества, отличающие хорошего офицера, присутствие духа, быстрота восприятия, аккуратность, строгость в исполнении своих обязанностей и корректность в поведении – основные качества, которыми должен обладать каждый офицер»