Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Одиссея
Автор:
Жанр:
Год написания книги: 2017
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Песнь седьмая
Так божественный, стойкий в беде Одиссей там молился.Сила мулов меж тем Навсикаю доставила в город.Славного дома достигнув отца своего Алкиноя,Остановилась в воротах она, и тотчас окружилиБратья ее, на бессмертных похожие. Выпрягши мулов,Сняли с повозки белье и внесли во внутренность дома.А Навсикая в покой свой пошла. Разожжен был огонь тамГорничной Евримедусой, старухой, рабой из Анейры.В давнее время ее на судах привезли, из добычиВ дар отобрав Алкиною: ведь всею страною феаковОн управлял, и народ подчинялся ему, словно богу.Евримедусой была Навсикая воспитана в доме.Ей и огонь разводила она и носила ей ужин.Встал между тем Одиссей и направился в город. Афина,Об Одиссее заботясь, в густом его облаке скрыла,Чтоб кто-нибудь из феаков отважливых, с ним повстречавшись,Не оскорбил его словом, не стал бы выспрашивать, кто он.Только успел он вступить в пленительный город феаков,Вышла навстречу ему совоокая дева Афина,Девушке юной, несущей кувшин, уподобившись видом.Стала пред ним – и ее вопросил Одиссей богоравный:«Не проводила б меня ты, дитя мое, в дом Алкиноя –Мужа, который над всеми людьми в этом властвует крае?Странник я, много несчастий в пути претерпевший; сюда яПрибыл из дальней земли; и здесь никого я не знаю,Кто у вас в городе этом и в этой стране обитает».И отвечала ему совоокая дева Афина:«Дом, о котором спросил ты, отец чужеземец, сейчас жеЯ покажу: в соседстве живет мой отец безупречный.В полном молчаньи иди. Я дорогу указывать буду.Ты же на встречных людей не гляди и не делай вопросов.Очень не любят у нас иноземных людей и враждебно,Холодно их принимают, кто прибыл из стран чужедальных.На корабли полагаясь свои быстролетные, бездныМоря они испытуют, – им дал это бог Земледержец.Быстры у них корабли, подобны крылу или мысли».Кончив, пошла впереди Одиссея Паллада Афина,Быстро шагая. А следом за ней Одиссей богоравный.И между славных судами феаков никто не заметил,Как через город он шел. Это сделала дева АфинаВ косах прекрасных, богиня могучая: скрыла чудесноВ облаке темном его, всем сердцем любя Одиссея.Шел Одиссей и дивился на пристани их с кораблямиИ на просторные площади их, на высокие стены,Крепким везде частоколом снабженные, – диво для взоров!После того как пришли они к славному дому цареву,Так начала говорить совоокая дева Афина:«Вот тебе дом тот, отец чужеземец, который велел тыМне указать. Ты увидишь царей там, питомцев Зевеса, –Пир пируют они. Войди к ним вовнутрь и боязньюСердца себе не смущай: наиболе во всяческом делеПреуспевает смельчак, если даже пришел издалека.Прежде всего подойди к госпоже, как в столовую вступишь.Имя ее Арета; от предков она происходитТех же, которые мужа ее Алкиноя родили.Прежде всего родили Навсифоя Земли КолебательИ Перибея, средь жен наиболе прекрасная видом,Самая младшая дочь отважного Евримедонта,Бывшего в давнее время властителем буйных гигантов:Но погубил он народ нечестивый, а также себя с ним.С ней Посейдон сочетался и сына родил Навсифоя,Духом высокого. Царствовал он над народом феаков.От Навсифоя-царя родились Рексенор с Алкиноем.Но Рексенор, не имев сыновей, после краткого бракаБыл Аполлоном застрелен, оставивши дочь лишь АретуВ доме. Ее Алкиной супругою сделал своеюИ почитал, как нигде не была почитаема в миреЖенщина, в мужнином доме ведущая ныне хозяйство.Так почиталась она и теперь почитается так жеМилыми всеми своими детьми и самим Алкиноем,Как и народом, который глядит на нее, как на бога,Дружно приветствуя всюду, когда ее в городе встретит,Ибо она и сама умом не бедна благородным.Ласковым словом Арета и споры мужей разрешает.Если, скиталец, к тебе отнесется Арета с вниманьем,Можешь надеяться близких увидеть и снова вернутьсяВ дом благозданный к себе и в милую землю родную».Так сказав, отошла совоокая дева АфинаПо беспокойному морю, покинувши остров прелестный.До Марафона дойдя и до улиц широких афинских,В прочный дом Ерехтея богиня вошла. Одиссей жеК славному дому пошел Алкиноя. Пред медным порогомОстановившися, долго стоял он, охвачен волненьем, –Так был сиянием ярким подобен луне или солнцуДом высокий царя Алкиноя, отважного духом.Стены из меди блестящей тянулись и справа и слеваВнутрь от порога. А сверху карниз пробегал темносиний.Двери из золота вход в крепкозданный дворец запирали,Из серебра косяки на медном пороге стояли,Притолка – из серебра, а дверное кольцо – золотое.Возле дверей по бокам собаки стояли. ИскусноИз серебра и из золота их Гефест изготовил,Чтобы дворец стерегли Алкиноя, высокого духом.Были бессмертны они и бесстаростны в вечные веки.В доме самом вдоль стены, прислоненные к ней, непрерывноКресла внутрь от порога тянулись: на них покрывалаМягко-пушистые были наброшены – женщин работа.В креслах этих обычно вожди восседали феаков,Ели и пили обильно, ни в чем недостатка не видя.Юноши там золотые стояли на прочных подножьях,Каждый в руке поднимал по пылавшему факелу, яркоКомнаты дома в ночной темноте для гостей освещая.В доме его пятьдесят находилося женщин-невольниц;Те золотое зерно жерновами мололи ручными,Пряжу пряли другие и ткани прекрасные ткали,Тесно одна близ другой, как высокого тополя листья.С плотно сработанной ткани струилося жидкое масло.Как между всеми мужами феаки блистают искусствомПо морю быстрый корабль направлять, так и жены искусныБолее прочих в тканье: одарила их щедро АфинаЗнаньем прекрасных работ рукодельных и разумом светлым.Сад у ворот вне двора простирался огромный, в четыреГия пространством; со всех он сторон огражден был забором.Множество в этом саду деревьев росло плодоносных –Груш, гранатных деревьев, с плодами блестящими яблонь,Сладкие фиги дающих смоковниц и маслин роскошных.Будь то зима или лето, всегда там плоды на деревьях;Нету им порчи и нету конца; постоянно там веетТеплый Зефир, зарождая одни, наливая другие.Груша за грушей там зреет, за яблоком – яблоко, смокваСледом за смоквой, за гроздьями вслед поспевают другие.Дальше, за садом, насажен там был виноградник богатый.В части одной на открытой для солнца и ровной площадкеГроздья сушились, а в части другой виноград собирали.Там уж давили его, там едва только он наливался,Сбросивши цвет, а уж там начинал и темнеть из-под низу.Вслед за последней грядой виноградной тянулись рядамиТам огородные грядки со всякою овощью пышной.Два там источника было. Один растекался по саду,Весь орошая его, а другой ко дворцу устремлялсяИз-под порога двора. Там граждане черпали воду.Так изобильно богами был дом одарен Алкиноев.Долго на месте стоял Одиссей в изумленьи великом.После того как на все с изумлением он нагляделся, –Быстро шагнув чрез порог, вошел он во внутренность дома.Там феакийских вождей и советников в сборе застал он.Зоркому Аргоубийце творили они возлиянья:Был он идущими спать всегда призываем последним.Быстрым шагом пошел через дом Одиссей многостойкий,Облаком скрытый, которым его окружила Афина.Прямо к Арете направился он и к царю Алкиною,Обнял руками колени Ареты, и в это мгновеньеРазом божественный мрак, облекавший его, расступился.Все онемели вокруг, пред собою увидевши мужа,И изумлялися, глядя. А он говорил, умоляя:«Дочь Рексенора, подобного богу, внемли мне, Арета!Много страдав, я к царю, я к коленям твоим прибегаю,К вашим гостям на пиру! Да пошлют им бессмертные богиПолное счастье на долгие дни, да наследуют детиВсе их имущество с частью почетной, им данной народом.О, помогите, молю вас, домой мне скорей воротиться!Очень давно уж от близких вдали страданья терплю я!»Так сказав, подошел к очагу он и сел там на пепелВозле огня. В глубочайшем молчаньи сидели феаки.Заговорил наконец старик Ехеней благородный.Всех остальных феакийских мужей превышал он годами,Опыт имел и богатый и долгий, блистал красноречьем.Добрых намерений полный, сказал Ехеней пред собраньем:«Нехорошо, Алкиной, и совсем неприлично, чтоб странникВ пепле сидел очага твоего на земле перед нами!Эти же медлят вокруг, приказаний твоих ожидая.Тотчас его подними, пригласи в среброгвоздное креслоСтранника сесть, а глашатаю дай приказанье в кратереВоду с вином замешать, чтоб могли мы свершить возлияньеЗевсу, который сопутствует всем, о защите молящим.Ключница ж пусть чужеземцу поужинать даст из запасов».Эти слова услыхав, Алкиноя священная силаРуку взяла Одиссея разумного с выдумкой хитрой:Встать принудив с очага, усадила в блестящее кресло,Храброму Лаодаманту велев уступить ему место –Рядом сидевшему с ним, наиболе любимому сыну.Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водоюВ тазе серебряном был перед ним установлен служанкойДля умывания. После расставила стол она гладкий.Хлеб перед ним положила почтенная ключница, многоКушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.Тотчас взялся за еду и питье Одиссей многостойкий.Вестнику после того Алкиноева сила сказала:«Воду в кратере с вином замешай, Понтоной, и сейчас жеЧашами всех обнеси, чтоб могли мы свершить возлияньеЗевсу, который сопутствует всем, о защите молящим».И замешал Понтоной вина медосладкого тотчас,Всем им по чаше поднес, возлиянье свершая из каждой.Как возлиянье свершили и выпили, сколько хотелось,С речью к ним Алкиной обратился и вот что промолвил:«К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!Выскажу то я, к чему меня дух мой в груди побуждает.Кончился пир наш. Теперь на покой по домам разойдитесь.Завтра же утром, сюда и других пригласивши старейшин,Гостя мы станем в дворце угощать и прекрасные жертвыТам же богам принесем, а потом нам пора и подумать,Как чужеземцу отсюда без лишних трудов и страданийВ сопровождении нашем вернуться в родимую землюСкоро и радостно, как бы оттуда он ни был далеко, –Чтобы во время пути ни печали, ни зла он не встретил,Прежде чем в край свой родной не вернется. А там уж пускайПолностью вытерпит все, что судьба и зловещие пряхиВыпряли с нитью ему, когда родила его матерь.Если ж кто из бессмертных под видом его посетил нас,То очевидно, что боги замыслили новое что-то.Ибо они нам обычно являются в собственном видеКаждый раз, как мы славные им гекатомбы приносим,Там же пируют, где мы, и с нами совместно садятся.Даже когда и отдельно идущий им встретится путник,Вида они своего не скрывают пред ним, ибо оченьБлизки мы им, как циклопы, как дикое племя гигантов».Так Алкиною в ответ сказал Одиссей многоумный:«Прочь отгони эту мысль, Алкиной! Я и видом и ростомНе на бессмертных богов, обладающих небом широким,А на обычных людей похожу, рожденных для смерти.Нет меж бессчастных людей, которых вам знать приходилось,Ни одного, с кем бы я поравняться не мог в испытаньях.Даже больше других я бы мог рассказать о несчастьях,Сколько их всех перенес я по воле богов олимпийских.Как ни скорблю я, однако, но дайте, прошу вас, поесть мне.Нет подлей ничего, чем наш ненавистный желудок.Хочешь – не хочешь, а помнить велит о себе он упорно,Как бы ни мучился кто, как бы сердце его ни страдало.Так же и я вот: как сердцем страдаю! А он непрестанноПросит еды и питья и меня забывать заставляетВсе, что вытерпел я, и желает себя лишь наполнить.Вас прошу я не медлить и завтра, как утро настанет,В милую землю родную доставить меня, несчастливца.Много терпел я, но пусть и погибну я, лишь бы увидетьМне достоянье мое, и рабов, и дом мой высокий».Слово одобрив его, согласилися все, что в отчизнуДолжно его проводить, ибо все справедливо сказал он.Сделав богам возлиянье и выпивши, сколько хотелось,Все поднялись и для сна по жилищам своим разошлися.В зале, однако, остался сидеть Одиссей богоравный,Рядом с ним – Алкиной, подобный богам, и Арета.Всю между тем со стола посуду убрали служанки.Тут белорукая так начала говорить с ним Арета.Только взглянула царица на платье – и сразу узналаПлащ и хитон, что сама соткала со служанками вместе.Так обратилась она к Одиссею со словом крылатым:«Вот что прежде всего у тебя, чужеземец, спрошу я:Кто ты? Откуда ты родом? И кто тебе дал это платье?Ты говорил ведь, что прибыл сюда, потерпевши крушенье?И, отвечая Арете, сказал Одиссей многоумный:«Трудно подробно тебе обо всем рассказать мне, царица.Слишком уж много я бед претерпел от богов Уранидов.Это ж тебе я скажу, что спросила и хочешь узнать ты.Есть Огигия-остров средь моря, далеко отсюда.Там обитает Атлантова дочь, кознодейка Калипсо,В косах прекрасных богиня ужасная. С нею общеньяНи из богов не имеет никто, ни из смертнорожденных.Только меня, несчастливца, привел к очагу ее домаБог враждебный. Блистающей молнией быстрый корабль мойНадвое Зевс расколол посреди винно-чермного моря.Все у меня остальные товарищи в море погибли.Я же, за киль ухватясь корабля двоехвостого, девятьДней там носился. В десятый к Огигии-острову богиНочью пригнали меня, где та обитает Калипсо,В косах прекрасных богиня ужасная. Ею радушноПринят я был, и любим, и кормим. Она обещалаСделать бессмертным меня и бесстаростным в вечные веки.Духа, однако, в груди у меня не склонила богиня.Семь непрерывно я пробыл там лет, орошая слезамиПлатье нетленное, мне подаренное нимфой Калипсо.После того же как год и восьмой, приближаясь, пришел к нам,Вдруг мне она приказала домой отправляться, – не знаю:Зевса ль приказ получила, сама ль изменилася в мыслях?Крепкий велела мне плот приготовить, снабдила обильноПищей и сладким напитком, одела в нетленное платье,Ветер потом мне попутный послала, не вредный и мягкий.Плыл семнадцать я дней, свой путь по волнам совершал,На восемнадцатый день показались тенистые горыВашего края. И мне, несчастливцу, великая радостьСердце объяла. Но много еще предстояло мне горяВстретить: его на меня обрушил Земли Колебатель,Загородил мне дорогу, подняв бушевавшие ветры,Море вокруг возмутил несказанно, никак не дозволив,Чтоб на плоту меня волны терпели, стенавшего тяжко.Буря мой плот наконец раскидала по бревнам. ОднакоВплавь перерезал я эту пучину морскую, доколеК вашей земле не пригнали, неся меня, волны и ветер.Но одолели б меня, когда б выходил я на сушу,Волны прибоя, ударив о скалы и гибельный берег,Если бы, вынырнув в бок, не поплыл я, покамест до речкиНе добрался. Показалось мне место удобным. СвободноБыло оно и от скал и давало защиту от ветра.На берегу я упал, набираяся сил. С наступленьемНочи бессмертной ушел я от Зевсом питаемой речкиВ сторону, в частом кустарнике лег и глубоко зарылсяВ листья. И сон на меня божество излило бесконечный.Милым печалуясь сердцем, зарывшись в увядшие листья,Спал я всю ночь напролет до зари и с зари до полудня.Солнце к закату склонилось, и сон меня сладкий оставил.Тут на морском берегу я заметил игравших служанокДочери милой твоей, и ее между них, как богиню.К ней я с мольбою прибег. Так мудро она поступила,Как и подумать никто бы не мог, что при встрече поступитДевушка столь молодая. Всегда молодежь неразумна.Пищи она мне дала и вина искрометного вволю,И искупала в реке, и эту дала мне одежду.Хоть и с печалью в груди – всю правду тебе рассказал я».Снова тогда Алкиной, отвечая, сказал Одиссею:«Нехорошо это очень придумала дочь моя, странник,Что со служанками вместе тотчас тебя следовать в дом нашНе пригласила. Ведь к первой ты с просьбою к ней обратился».Так он сказал. И ответил ему Одиссей многоумный:«Нет, герой, не сердись на невинную деву за это.Мне и велела она идти со служанками вместе,Только я сам отказался: мне было и стыдно и страшно,Как бы ты, вместе увидевши нас, не разгневался сердцем.В гнев легко на земле впадаем мы, племя людское».Снова тогда Алкиной, отвечая, сказал Одиссею:«Странник, в груди у меня совсем не такое уж сердце,Чтоб по-пустому сердиться. Во всем предпочтительней мера.Если бы – Зевс, мой отец, Аполлон и Паллада Афина!Если б такой, как ты есть, и взглядов таких же, как сам я,Дочь мою взял ты и зятем моим называться бы начал,Здесь оставаясь! А я тебе дом и имущество дал бы,Если б ты волей остался. Держать же тебя против волиЗдесь не посмеет никто: прогневили бы Зевса мы этим.Твой же отъезд назначаю на завтра, чтоб знал ты об этомТочно. Ты будешь лежать себе, сном покоренный глубоким,Наши же будут грести по спокойному морю, доколеТы не приедешь в отчизну и дом иль куда пожелаешь,Будь это дальше гораздо, чем даже Евбея, которойНет отдаленней страны, по рассказам товарищей наших,Видевших остров, когда с белокурым они Радамантом,Тития, сына Земли, посетившим, там побывали.Путь по глубокому морю они без труда совершилиВ сутки одни, до Евбеи доплыв и назад воротившись.Вскоре увидишь ты сам, как мои корабли быстроходны,Как гребцы по волнам ударяют лопатками весел».Так говорил он. И в радость пришел Одиссей многостойкий.Жарко моляся, воззвал он, и слово сказал, и промолвил:«Зевс, наш родитель! О, если бы все, что сказал Алкиной мне,Он и исполнил! Была бы ему на земле хлебодарнойНеугасимая слава. А я бы домой воротился!»Так Одиссей с Алкиноем вели меж собой разговоры.Велено было меж тем белорукой Аретой служанкамВ сени для гостя кровать принести, из подушек красивых,Пурпурных ложе устроить, покрыть это ложе коврами,Сверху пушистым застлать одеялом, чтоб им покрываться.С факелом ярким в руках поспешили рабыни из залы,Быстро на прочной кровати постель для него постелили,После того подошли и приветливо гостю сказали:«Странник, иди почивать! Постель для тебя уж готова».Радостно было ему идти, чтоб предаться покою.Так отдыхал многостойкий в беде Одиссей богоравныйПод колоннадою гулко звучащей, в сверленой постели.Сам Алкиной же в покоях высокого дома улегся,Где с госпожою супругой делил и кровать и постель он.Песнь восьмая
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.Встала с постели своей Алкиноя священная сила,Встал и потомок богов Одиссей, городов разрушитель.Гостя тотчас повела Алкиноя священная силаК площади, где невдали корабли находились феаков.К месту пришедши, уселись на гладко отесанных камняхРядом друг с другом. Паллада ж Афина пошла через город,Вестника образ приняв при царе Алкиное разумном,В мыслях имея своих возвращенье домой Одиссея.Остановившись пред каждым, Афина ему говорила:«Ну же, скорее, вожди и советники славных феаков!Все собирайтесь на площадь, чтоб там чужеземца послушать.Только недавно он в дом Алкиноя разумного прибыл,Вытерпев в море крушенье. Бессмертным подобен он видом».Так возбудила она любопытство и рвение в каждом.Смертные быстро сошлись, заполняя сиденья и площадь.Много граждан пришло в изумленье большое, увидевМногоразумного сына Лаэрта. Афина излилаНевыразимую прелесть на плечи и голову гостя,Сделала выше его и полнее на вид, чтоб милееСтал он собравшимся всем феакийским мужам, чтоб внушил имСтрах и почтенье к себе, чтоб во всех одержал он победуИграх, в которых они испытать Одиссея хотели.После того как сошлись и толпа собралася большая,С речью к ним Алкиной обратился и вот что промолвил:«К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков:Выскажу то я, к чему меня дух мой в груди побуждает.Этот вот странник, – а кто он, не знаю, – в скитаниях прибылВ дом мой сюда из восточных иль западных стран иноземных.Просит отправки домой и срок умоляет назначить.Мы, как всегда, переезд ему этот охотно устроим:Нет никого и не будет такого, кто, в дом мой пришедши,Долго б у нас в ожиданьи сидел, об отъезде тоскуя.Спустим же черный корабль, отправляемый плавать впервые,В море священное. Юношей двух и еще пятьдесят к нимВыберем в целом народе, кто всех наиболе надежен.Все они пусть свои весла привяжут к уключинам, сами жВыйдут и, в дом наш пришедши, заботу приложат, чтоб быстроСправить обед, а уж я в изобильи всего приготовлю.Юношам это я сделать даю приказанье. Другие жВсе вы, цари-скиптроносцы, в прекрасный дворец мой придите,Там угостим мы радушно прибывшего к нам чужестранца.Ни от кого пусть отказа не будет. На пир позовитеИ Демодока, певца. Бог дал ему сердце нам песнейРадовать, как бы о чем ему петь ни велело желанье».Так он сказал и пошел. А следом за ним скиптроносцы.Вестник пошел за певцом, Демодоком божественным. ДвоеВыбранных юношей, с ними других пятьдесят, как велел он,К берегу быстро пошли всегда беспокойного моря.К морю и к ждавшему их кораблю подошли они скоро.Сдвинули прежде всего корабль на глубокую воду,Мачту потом со снастями на черный корабль уложили,К кожаным кольцам уключин приладили крепкие весла,Как полагается все, и потом паруса распустили,В месте глубоком корабль укрепили. Все это окончив,К дому большому пошли Алкиноя, разумного духом.Мужи заполнили двор, колоннады и комнаты дома.Все собрались во дворец – и старые и молодые.К пиру велел Алкиной двенадцать баранов зарезать,Восемь свиней белозубых и пару быков тяжконогих.Кожу содрали, рассекли и пир приготовили пышный.Всем дорогого певца привел в это время глашатай.Муза его возлюбила, но злом и добром одарила:Зренья лишила его, но дала ему сладкие песни.Кресло ему Понтоной среброгвоздное в зале поставилПосереди пировавших, придвинув к высокой колонне,Над головою его на гвозде он повесил формингуЗвонкую, давши слепцу до нее прикоснуться руками.Возле поставил корзину прекрасную, стол пододвинув,Рядом же – кубок, чтоб пил, как только он духом захочет.Руки немедленно к пище готовой они протянули.После того как желанье питья и еды утолили,Муза внушила певцу пропеть им сказанье из рядаПесен, молва о которых до самых небес достигала.Пел он о ссоре царя Одиссея с Пелеевым сыном,Как, на пиршестве пышном бессмертных, неистово обаМежду собой разругались; владыка ж мужей АгамемнонРад был безмерно, что ссора меж лучших возникла ахейцев;Знаменьем добрым была эта ссора: в Пифоне священномТак ему Феб предсказал, когда чрез порог перешел онКаменный с целью спросить оракула: бедствий началоЗевс в это время как раз накатил на троян и ахейцев.Вот про это и пел знаменитый певец. Свой широкийПурпурный плащ Одиссей, мускулистыми взявши руками,Сдвинул чрез голову вниз и лицо в нем прекрасное спрятал.Стыдно было ему проливать пред феаками слезы.Каждый раз, лишь кончал певец тот божественный пенье,Плащ спускал Одиссей с головы своей, вытерев слезы,Чашу двуручную брал и творил возлиянье бессмертным.Только, однако, опять начинал он и знатные гостиПеть побуждали его, восторгаясь прекрасною песней, –Снова вздыхал Одиссей, плащом с головою покрывшись.Скрытыми слезы его для всех остальных оставались,Только один Алкиной те слезы заметил и видел,Сидя вблизи от него и вздохи тяжелые слыша.К веслолюбивым феакам тотчас обратился он с речью:«К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!Дух свой насытили мы для всех одинаковым пиром,Также формингою звонкой, цветущею спутницей пира.Выйдем отсюда теперь, к состязаньям различным приступим,Чтоб чужестранец, домой воротившись к друзьям своим милым,Мог рассказать им, насколько мы всех остальных превосходимВ бое кулачном, в прыжках, в борьбе и стремительном беге».Так он сказал и пошел. А следом за ним остальные.Вестник повесил на гвоздь формингу певца Демодока,За руку взял Демодока и вывел его из столовой.Той же дорогою вел он его, какой и другиеЗнатные шли феакийцы, желавшие игры увидеть.Все они к площади шли. А за ними народ несчислимыйСледом валил. И тогда благородные юноши встали.Встали и вышли вперед Акроней, Окиал с Елатреем,Следом Навтей и Примней, за ними Понтей с Анхиалом,Также Анабесиней и Прорей, Фоон с Еретмеем,И Амфиал, Полинеем, Тектоновым сыном, рожденный.Вышел еще Евриал Навболид, с людобойцем АресомСхожий; и видом и ростом он всех превышал феакийцев.С Лаодамантом одним он ни тем, ни другим не равнялся.На состязание вышли и трое сынов Алкиноя:Лаодамант, Клитоней, подобный бессмертным, и Галий.Было объявлено первым из всех состязание в беге.Бег с черты начался. И бросились все они разомИ по равнине помчались стремительно, пыль поднимая.На ноги был быстроходнее всех Клитоней безупречный:Сколько без отдыха мулы проходят под плугом по пашне,Ровно настолько других обогнал он и сзади оставил.Вышли другие потом на борьбу, приносящую муки.В ней победил Евриал, превзошедший искусством и лучших.В прыганьи взял Амфиал преимущество перед другими,В дискометаньи искуснее всех Елатрей оказался,В бое кулачном же – Лаодамант, Алкиноем рожденный.После того как насытили все они играми сердце,Лаодамант, Алкиноем рожденный, к ним так обратился:«Спросим-ка с вами, друзья, чужестранца, в каких состязаньяхОпытен он и умел. Ведь ростом совсем он не низок,Голени, бедра и руки над ними исполнены силы,Шея его мускулиста, и сила как будто большая.Также годами не стар он, лишь бедами сломлен большими.Думаю я, ничего не бывает зловреднее моря:Самого крепкого мужа способно оно обессилить».Так он сказал. Евриал, ему отвечая, промолвил:«Лаодамант! Весьма произнес ты разумное слово!К гостю сам подойди и свое предложение сделай».Доблестный сын Алкиноя едва только это услышал,Вышел, и встал в середине, и так Одиссею промолвил:«Ну-ка, отец чужеземец, вступи-ка и ты в состязанье,Если искусен в каком. А должен бы быть ты искусен.Ведь на земле человеку дает наибольшую славуТо, что ногами своими свершает он или руками.Выйди, себя покажи и рассей в своем духе печали:Твой ведь отъезд уж теперь недалек. Корабль быстроходныйНа воду с берега спущен, товарищи наши готовы».И, отвечая ему, сказал Одиссей многоумный:«Лаодамант, не в насмешку ль вы мне предлагаете это?Не состязанья в уме у меня, а труды и страданья, –Все, что в таком изобильи пришлось претерпеть мне доселе.Нынче же здесь, вот на этом собраньи, тоскуя сижу я,О возвращеньи домой и царя и народ умоляя».Прямо в лицо насмехаясь, сказал Евриал Одиссею:«Нет, чужестранец, тебя не сравнил бы я с мужем, искуснымВ играх, которых так много везде у людей существует!Больше похож ты на мужа, который моря объезжаетВ многовесельном судне во главе мореходцев-торговцев,Чтобы, продав свой товар и опять корабли нагрузивши,Больше нажить барыша. На борца же совсем не похож ты!»Грозно взглянув на него, отвечал Одиссей многоумный:«Нехорошо ты сказал! Человек нечестивый ты, видно!Боги не всякого всем наделяют. Не все обладаютИ красноречьем, и видом прекрасным, и разумом мудрым.С виду иной человек совершенно как будто ничтожен,Слову ж его божество придает несказанную прелесть;Всем он словами внушает восторг, говорит без запинки,Мягко, почтительно. Каждый его на собраньи заметит.В городе все на него, повстречавшись, глядят, как на бога.С богом бессмертным другой совершенно наружностью сходен,Прелести ж бедное слово его никакой не имеет.Так и с тобою: наружностью ты выдаешься меж всеми,Лучше и бог бы тебя не создал. Но разумом скуден.Дух мне в груди взволновал ты своей непристойною речью.Нет, не безопытен я в состязаньях, как ты утверждаешь.Думаю я, что на них между первыми был я в то время,Как еще мог полагаться на юность свою и на руки.Нынче ж ослаб я от бед и скорбей. Претерпел я немалоВ битвах жестоких с врагами, в волнах разъяренного моря.Все же и так, столько бед претерпев, в состязанье вступаю!Язвенно слово твое. Разжег ты меня этим словом!»Так он сказал, поднялся и, плаща не снимая, огромныйДиск рукою схватил, тяжелее намного и толщеДиска, которым пред тем состязались феаки друг с другом,И, размахавши, его запустил мускулистой рукою.Камень, жужжа, полетел. Полет его страшный услышав,К самой присели земле длинновеслые мужи феаки,Славные дети морей. Из руки его вылетев быстро,Диск далеко за другими упал. Уподобившись мужу,Знаком отметила место Афина и так объявила:«Даже слепой отличил бы на ощупь твой знак, чужестранец!Ибо лежит он не в куче средь всех остальных, а гораздоДальше их всех. Ободрись! За тобою осталась победа!Так же, как ты, или дальше никто из феаков не бросит!»Так сказала Афина, и радость взяла Одиссея,Что на собраньи нашелся товарищ, к нему благосклонный.На сердце сделалось легче, и так продолжал говорить он:«Юноши, прежде добросьте до этого диска: а следомБрошу другой я, и так же далеко; быть может, и дальше.Я и других приглашаю к другим состязаньям, которыхТолько их дух пожелает. Уж больно я вами рассержен!Бег ли, борьба ли, кулачный ли бой – на все я согласен!С Лаодамантом одним я ни в чем состязаться не стану:Здесь ведь хозяин он мне: кто станет с хозяином биться,Должен быть дураком, ни на что человеком не годнымТот, кто в чужой стороне хозяину сделает вызовНа состязанье: себе самому только вред принесет он.Из остальных же на всех я пойду, никого не отвергну.Каждого рад я при встрече познать и себя испытать с ним.Сколько ни есть средь мужей состязаний, не плох ни в одном я.Руки недурно мои полированным луком владеют:Прежде других поражу я противника острой стрелоюВ гуще врагов, хоть кругом бы и очень товарищей многоБыло и меткую каждый стрелу на врага бы нацелил.Луком один Филоктет меня побеждал неизменноПод Илионом, когда мы, ахейцы, в стрельбе состязались;Что же до прочих, то лучше меня никого, полагаю,Нет теперь между смертных людей, кто питается хлебом.Против же прежних людей я бороться никак не посмел бы –Против Геракла иль против Еврита, царя Эхалии.Луком не раз состязались они и с самими богами,Вот почему и погиб великий Еврит, не достигнувСтарости в доме своем; умертвил Аполлон его – в гневе,Что его вызвать посмел он в стрельбе состязаться из лука.Дальше могу я достигнуть копьем, чем иные стрелою.Только боюсь, чтоб ногами меня кто-нибудь из феаковНе победил: истощили меня не совсем, как обычно,Ярые волны морские: не всю ведь дорогу проделалНа корабле я сюда. И члены мои ослабели».Так говорил он. Молчанье глубокое все сохраняли.Только один Алкиной, ему отвечая, промолвил:«Странник, сказать ничего нам обидного ты не желаешь,Но лишь присущую хочешь тебе показать добродетельВ гневе, что этот вот муж тебя оскорбил пред собраньем.Нет, добродетели, странник, твоей ни один не оспорит,Слово умеющий молвить, согласное с здравым рассудком.Выслушай слово теперь и мое, чтоб мужам благороднымМог ты его повторить, когда, со своею супругойИ со своими детьми у себя беззаботно пируя,О добродетелях вспомнишь, какие Зевес-промыслительИздавна, с самых еще отцовских времен, даровал нам.Мы ни в кулачном бою, ни в борьбе далеко не отличны.На ноги быстры зато, мореходцы же – первые в мире.Любим всем сердцем пиры, хороводные пляски, кифару,Ванны горячие, смену одежды и мягкое ложе.Ну-ка, идите сюда, танцовщики лучшие наши,Гостю искусство свое покажите, чтоб, в дом свой вернувшись,Мог он друзьям рассказать, насколько мы всех превосходимВ плаваньи по морю, в ног быстроте и в пеньи и в пляске.Для Демодока же пусть кто-нибудь за формингою сходитЗвонкою – где-то она у меня здесь находится в доме».Так Алкиной боговидный сказал, и тотчас же глашатайК царскому дому пошел и с полой вернулся формингой.Распорядители, девять числом, избранцы народа,Встали. Для игрища все приготавливать было их дело.Выровняв место, они от площадки народ оттеснили.Вестник пришел между тем и принес Демодоку формингуЗвонкую. Вышел певец в середину. Его окружилиЮноши в первой поре возмужалости, ловкие в плясках,И по площадке священной затопали враз. Одиссей жеВзглядом следил, как их ноги мелькали, и духом дивился.Тот играл на форминге и голосом начал прекраснымПеть, как слюбились Арес с Афродитой красивовеночной,Как они в доме Гефеста в любви сопряглися впервыеТайно; Арес, ей немало даров подарив, обесчестилЛоже Гефеста-владыки. Тотчас Гелиос к нему с вестьюЭтой явился, – он видел, как те, обнимаясь, лежали.Только услышал Гефест это боль приносящее слово,В кузню к себе он пошел, на обоих замыслив худое,И, наковальню на плаху поставивши, выковал сетиНерасторжимые, чтобы их крепко держали, поймавши.Хитрый окончивши труд и злобой к Аресу пылая,В спальню к себе он пошел, где ложе его находилось,Ножки кровати вокруг отовсюду опутал сетямиИ с потолка эти сети спустил паутиною тонкой,Так что не только никто из людей увидать их не мог бы,Но и из вечных богов, – до того их искусно сковал он.Эти тончайшие сети вкруг ложа коварно раскинув,Сделал он вид, что на Лемнос отправился, в тот благозданныйГород, который меж всех он земель наиболее любит.Не был слеп, следя за Гефестом, Арес златокудрый.Только что прочь удалился Гефест, знаменитый художник,Быстро направил Арес шаги свои к дому Гефеста,Жаждая страстно любви Кифереи красивовеночной.Та лишь недавно вернулась домой от родителя ЗевсаИ, отдыхая, сидела. Вошел он во внутренность дома,За руку взял Афродиту, по имени назвал и молвил:«Милая, ляжем в постель, насладимся с тобою любовью!Нету ведь дома Гефеста. Вершины Олимпа покинув,К синтиям грубоголосым на Лемнос отправился муж твой».Так ей сказал он. И с радостью с ним улеглась Афродита.Лежа в постели, заснули они напоследок. ВнезапноТонкие сети Гефеста с такой охватили их силой,Что ни подняться они не могли, ни двинуться членом.Тут они поняли оба, что бегство для них невозможно.Близко пред ними предстал знаменитый хромец обеногий.Прежде чем в Лемнос прибыть, с дороги домой он вернулся:Зорко следивший за всем Гелиос известил его тотчас.Милым печалуясь сердцем, вбежал во дворец он поспешно,Остановился в дверях, охваченный яростью дикой,И завопил во весь голос, богов созывая бессмертных:«Зевс, наш родитель, и все вы, блаженные, вечные боги!Вот посмотрите на это смешное и гнусное дело, –Как постоянно бесчестит меня, хромоногого, ЗевсаДочь, Афродита-жена, как бесстыдного любит Ареса!Он крепконог и прекрасен на вид, а я хромоногимНа свет родился. Однако виновен-то в этом не я же, –Только родителей двое, родившие так меня на свет.Вот посмотрите, как оба, любовно обнявшись друг с другом,Спят на постели моей! Как горько смотреть мне на это!Но я надеюсь, что больше им так уж лежать не придется,Как ни любили б друг друга. Пройдет у них скоро охота!Будут теперь их держать здесь искусные сети, доколеВсех целиком не отдаст мне родитель супруги подарков,Мною врученных ему за бесстыдную женщину эту!Дочь хоть прекрасна его, но как же разнуздана нравом!»Так он сказал. Во дворец меднозданный собралися боги.Тотчас пришел Посейдон-земледержец, пришел и владыкаФеб Аполлон дальнострельный, пришел и Гермес-благодавец.Что до богинь, то они из стыдливости дома остались.Вечные боги, податели благ, столпились у входа.Смех овладел неугасный блаженными всеми богами,Как увидали они, что Гефест смастерил многоумный.Так не один говорил, поглядев на стоявшего рядом:«Злое не в прок. Над проворством тут медленность верх одержала.Как ни хромает Гефест, но поймал он Ареса, которыйВсех быстротой превосходит богов, на Олимпе живущих.Взят он искусством – и вот с него пеня за брак оскорбленный!»Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.Зевсов сын, Аполлон-повелитель, Гермесу промолвил:«Ну-ка, скажи, сын Зевса, Гермес, Благодавец, Вожатый!Не пожелал ли бы ты, даже крепкой окутанный сетью,Здесь на постели лежать с золотой Афродитою рядом?»Аргоубийца-вожатый тотчас Аполлону ответил:«Если бы это случилось, о царь Аполлон дальнострельный, –Пусть бы опутан я был хоть бы втрое крепчайшею сетью, –Пусть бы хоть все на меня вы глядели богини и боги, –Только бы мне тут лежать с золотой Афродитою рядом!»Так он сказал. Поднялся меж богами бессмертными хохот.Смех одного Посейдона не брал. Умолял он Гефеста,Славного дивным искусством, чтоб дал он свободу Аресу.Громко к нему со словами крылатыми он обратился:«Освободи. Я тебе за него поручусь, как прикажешь;Плату тебе при богах свидетелях всю он заплатит».Но, возражая, сказал знаменитый хромец обеногий:«Этого – нет, не проси у меня, Посейдон-земледержец!Плохо, когда поручитель поруку дает за плохого.Как же тебя при богах свидетелях мог бы связать я,Если б Арес ускользнул и от сети моей и от платы?»И, отвечая, сказал Посейдон, сотрясающий землю:«Если даже Арес, ускользнув от условленной платы,Скроется бегством, то все тебе сам за него заплачу я».Быстро на это сказал знаменитый хромец обеногий:«Просьбу твою я никак не могу и не смею отвергнуть».Это ответивши, сеть распустила Гефестова сила.Освободившись от уз неразрывных, и бог и богиняОба мгновенно вскочили. Арес во Фракию умчался,В Кипр унеслась Афродита улыбколюбивая, в Пафос.В Пафосе есть у нее алтарь благовонный и роща.Там искупали богиню хариты и тело натерлиМаслом нетленным, какое обычно для вечно живущих,И облекли ее в платье прелестное, диво для взоров.Так им пел знаменитый певец. Одиссей его слушалИ наслаждался в душе. Наслаждались равно и другие –Славные дети морей, длинновеслые мужи феаки.Лаодаманту и Галию дал Алкиной приказанье,Чтоб в одиночку сплясали: никто с ними спорить не смог бы.Взяли тотчас они в руки пурпуровый мяч превосходный;Был этот мяч изготовлен для них многоумным Полибом.Мяч тот, откинувшись сильно, один под тенисты тучиБыстро бросал, а другой, от земли подскочивши высоко,Ловко ловил его прежде, чем почвы касался ногами.После того же как в мяч они, прыгая вверх, наигрались,Стали оба уж просто плясать по земле многодарной,Часто сменяясь: другие же юноши, их обступивши,Хлопали мерно в ладони. И шум получался немалый.Тут Алкиною-царю сказал Одиссей богоравный:«Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший!Ты похвалился, что с вами никто не сравняется в пляске, –Правда твоя! Это видел я сам и безмерно дивлюся!»В радость при этом пришла Алкиноя священная сила.К веслолюбивым феакам тотчас обратился он с речью:«К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!Этот странник, как кажется мне, чрезвычайно разумен.Надобно нам предложить по обычаю гостю подарки.Правят ведь в нашей стране двенадцать царей превосходныхНашим могучим народом: меж ними тринадцатый сам я.Свежевымытый плащ и хитон и еще по талантуЦенного золота каждый из них пусть для гостя доставит.Тотчас же эти дары принесем, чтоб, в руках их имея,С радостным духом пошел чужестранец на пиршество наше.А Евриал пусть вину перед гостем искупит как словом,Так и подарком: весьма говорил неприлично он с гостем».Так сказал Алкиной. И одобрили все его слово.Вестника каждый послал за подарком своим чужестранцу.А Евриал, отвечая царю Алкиною, промолвил:«Царь Алкиной, меж всех феакийских мужей наилучший!Гостю доставить я рад возмещение, как приказал ты.В дар я вручу ему меч целомедный с серебряной ручкой,В крепких ножнах из недавно распиленной кости слоновой,Много будет достоин подарок блистательный этот!»Так сказав, ему в руки вложил он свой меч среброгвоздныйИ со словами крылатыми громко к нему обратился:«Радуйся много, отец чужеземец! И если сказал яДерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет!Пусть тебе боги дадут и жену увидать и в отчизнуСкоро вернуться: давно уж вдали ты от близких страдаешь».И, отвечая ему, сказал Одиссей хитроумный:«Радуйся, друг мой, и ты, да пошлют тебе счастие боги!Пусть никогда и потом не раскаешься ты, что прекрасныйМне этот меч подарил, словами со мной примирившись».Так он ответил и меч среброгвоздный накинул на плечи.Солнце зашло, и ему доставлены были подарки.Славные вестники все их в жилище внесли Алкиноя.Там сыновья Алкиноя могучего взяли подарки.К матери их отнесли, уважаемой всеми Арете.Всех за собой повела Алкиноя священная сила.В дом вошедши, они в высокие кресла уселись,И обратилась тогда Алкиноева сила к Арете:«Ну-ка, жена, принеси нам сундук, изо всех наилучшиий!В этот сундук свежевымытый плащ и хитон ты положишь,Жаркий огонь под котлом разожгите и воду согрейте,Чтобы, помывшись и видя лежащие в полном порядкеВсе дары, что феаки сюда принесли чужестранцу,Пиршеством он наслаждался у нас и слушал бы песни.Я ж ему эту чашу прекрасную дам золотую,Чтобы, все дни обо мне вспоминая, творил возлияньяВ доме своем и Крониду отцу и прочим бессмертным».Так сказал Алкиной. И рабыням велела АретаМедный треножник большой на огонь поскорее поставить.Те, поставив треногий котел на пылавшее пламя,Влили воды до краев и дров под котел подложили.Брюхо сосуда огонь охватил. Вода согревалась.Из кладовой между тем сундук превосходный АретаВынесла гостю, в сундук дорогие сложила подарки –Платье и золото все, что феаки ему надавали.А от себя еще плащ положила прекрасный с хитоном.К гостю Арета потом обратилась со словом крылатым:«Крышку теперь огляди и сундук завяжи поскорее,Чтобы в дороге чего у тебя не украли, покудаСладким ты будешь покоиться сном в корабле чернобоком»,Это когда услыхал Одиссей, в испытаниях твердый,Тотчас крышку приладив, сундук завязал поскорееХитрым узлом, как Цирцея его обучила когда-то.Тут же ключница в ванну ему пойти предложила,Чтобы помыться. И радость его охватила при видеВанны горячей. С тех пор как дом он Калипсо покинул,Видеть заботу ему о себе приходилось не часто.Там же забота о нем постоянна была, как о боге!Вымывши в ванне, рабыни всего его маслом натерли,В плащ прекрасный потом и хитон облекли его плечи.Выйдя из ванны, пошел он к мужам, уж вино распивавшим.Дочь Алкиноя, красу от богов получившая вечных,Возле столба, потолок подпиравшего залы, стояла.На Одиссея она с большим восхищеньем смотрелаИ со словами к нему окрыленными так обратилась:«Радуйся, странник, и помни меня, как вернешься в отчизну.Мне ты ведь прежде всего спасением жизни обязан».Ей отвечая, тотчас же сказал Одиссей многоумный:«Высокодушного дочь Алкиноя царя, Навсикая!Только бы Зевс-промыслитель, супруг громомечущий Геры,Дал мне домой воротиться и день возвращенья увидеть,Там не устану тебе возносить я молитвы, как богу,В вечные веки: ведь жизнь-то мне, дева, ты сохранила!»Молвил и рядом с царем Алкиноем уселся на кресло.Было уж роздано мясо, в кратерах вино намешали.Всем дорогого певца привел в это время глашатай,Чтимого целым народом слепца Демодока. Его онМежду гостей усадил, спиною к высокой колонне.К вестнику тут обратясь, сказал Одиссей многоумный,Жирный кусок от хребта белозубого вепря отрезав.Большую часть от него для себя он, однако, оставил:«Вестник, возьми это мясо, снеси Демодоку, чтоб съел он.Рад я вниманье ему оказать, хоть и очень печалюсь.Честь певцам и почет воздавать все обязаны люди,Что на земле обитают: ведь пенью певцов обучилаМуза сама, и племя певцов она любит сердечно».Вестник тотчас же пошел. И герою-певцу ДемодокуПередал мясо. И принял певец его, радуясь духом.Руки немедленно к пище готовой они протянули,После того как желанье питья и еды утолили,Так Демодоку сказал Одиссей, в испытаниях твердый:«Выше всех людей, Демодок, я тебя бы поставил!Иль Аполлоном самим, иль Музой обучен ты пенью.Больно уж верно поешь ты про все, что постигло ахейцев,Что они сделали, сколько трудились и сколько страдали,Словно иль сам ты все это видел, иль от видевших слышал.Ну-ка, к другому теперь перейди, расскажи, как ЕпеемС помощью девы Афины построен был конь деревянный,Как его хитростью ввел Одиссей богоравный в акрополь,Внутрь поместивши мужей, Илион разоривших священный.Если так же об этом ты все нам расскажешь, как было,Тотчас всем людям скажу я тогда, что бог благосклонныйДаром тебя наградил и боги внушают те песни».Так он сказал. И запел Демодок, преисполненный бога.Начал с того он, как все в кораблях прочнопалубных в мореВышли данайцев сыны, как огонь они бросили в стан свой,А уж первейшие мужи сидели вокруг ОдиссеяСредь прибежавших троянцев, сокрывшись в коне деревянном.Сами троянцы коня напоследок в акрополь втащили.Он там стоял, а они без конца и без толку кричали,Сидя вокруг. Между трех они все колебались решений:Либо полое зданье погибельной медью разрушить,Либо, на край притащив, со скалы его сбросить высокой,Либо оставить на месте, как вечным богам приношенье.Это последнее было как раз и должно совершиться,Ибо решила судьба, что падет Илион, если в стеныПримет большого коня деревянного, где аргивянеБыли запрятаны, смерть и убийство готовя троянцам.Пел он о том, как ахейцы разрушили город высокий,Чрево коня отворивши и выйдя из полой засады;Как по различным местам высокой рассыпались Трои,Как Одиссей, словно грозный Арес, к Деифобову домуВместе с царем Менелаем, подобным богам, устремился,Как на ужаснейший бой он решился с врагами, разбившиВсех их при помощи духом высокой Паллады Афины.Это пел знаменитый певец. Непрерывные слезыИз-под бровей Одиссея лицо у него увлажняли.Так же, как женщина плачет, упавши на тело супруга,Павшего в первых рядах за край свой родной и за граждан,Чтоб отвратить от детей и от города злую погибель:Видя, что муж дорогой ее в судорогах бьется предсмертных,С воплем к нему припадает она, а враги, беспощадноДревками копий ее по спине и плечам избивая,В рабство уводят с собой на труды и великие беды.Блекнут щеки ее в возбуждающей жалость печали, –Так же жалостно слезы струились из глаз Одиссея.Скрытыми слезы его для всех остальных оставались,Только один Алкиной те слезы заметил и видел,Сидя вблизи от него и вздохи тяжелые слыша.К веслолюбивым феакам тотчас обратился он с речью:«К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!Пусть играть Демодок перестанет на звонкой форминге.Радость пеньем своим он вовсе не всем доставляет.С самых тех пор, как за ужином мы и певец нам поет здесь,Не прекращает все время, как вижу я, горького плачаГость наш; большое какое-то горе его угнетает.Пусть же певец перестанет, чтоб все мы равно наслаждались,Гость и хозяева. Так оно будет намного прекрасней:Все ведь мы делаем здесь для почтенного нашего гостя –Мы и готовим отъезд и подносим с любовью подарки.Всякий просящий защиты и странник является братомМужу, который хотя бы чуть-чуть прикоснулся к рассудку.Вот почему не скрывай ты от нас осторожною мысльюТо, что тебя я спрошу. Разумнее будет ответить.Имя скажи нам, каким тебя мать и отец называлиВместе со всеми, кто в городе жил и вкруг города также.Нет никого совершенно, как только на свет он родится,Средь благородных иль низких людей, кто бы был безымянным.Каждому, только родивши, дают уж родители имя.Так назови же мне землю свою, государство и город,Чтобы, тебя отвозя, туда свою мысль направлялиНаши суда: у феаков на них не имеется кормчих,Нет и руля, как у всех остальных кораблей мореходных.Сами они понимают и мысли мужей и стремленья,Знают и все города и все плодоносные нивыСмертных людей; через бездны морские, сквозь мглу и туманыБыстро мчатся они и все ж не боятся нисколькоВред на волнах претерпеть или в море от бури погибнуть.Но от отца моего Навсифоя пришлось мне когда-тоВот что узнать: говорил он, сердит на феаков жестокоБог Посейдон, что домой невредимыми всех мы развозим.Некогда, он утверждал, феакийский корабль многопрочныйПри возвращеньи обратно по мглисто-туманному морюБог разобьет и высокой горою наш город закроет.Так говорил мне старик. А исполнит ли то ЗемледержецИль не исполнит, пусть будет по воле великого бога.Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:Как заблудился ты, что за края тебе видеть пришлося,Где побывал в городах и к людям каким попадал ты,К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды,Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?Также скажи, почему ты печалишься духом и плачешь,Слыша рассказ о судьбе аргосских данайцев и Трои?Боги назначили эту судьбу им и выпряли гибельЛюдям, чтоб песнями стали они и для дальних потомков.Может быть, кто у тебя из родни благородной погиб там,Зять иль тесть? После тех, кто нам близок по крови и роду,Эти из всех остальных всего нам дороже бывают.Или погиб у тебя благородный товарищ с приятнымНравом? Нисколько, мы знаем, не хуже и брата родногоТот из товарищей наших, который разумное знает».
