Илиада. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова

А он не только главой помавал, он ещё помавал бровями.

Точно! Быть посему.

Фетида мигом низринулась к себе в пучину морскую.

Боги ждали Зевса, предвкушая начало нового пира, и, когда царь богов вошёл в чертог, все, приветствуя его, поднялись со своих престолов. Зевс занял трон.

…А с кем ты там беседовал? – спросила Гера. Сдаётся мне, что-то хочешь скрыть от меня.

…Видишь ли, Гера, есть вещи, которые лучше не знать. Это неблагоприличные вещи. Разве ты не первая узнаёшь обо всём, о чём знать, в общем-то, благопристойно? И всё же будь скромнее, не на всякое знание распространяется вседозволительность.

…Что я слышу? Владыка и повелитель играет словами!.. И это после того, как тайно от меня встречался с той нереидой? Уж не потому ли, что её сын обесславлен и не хочет сражаться? Ну конечно, ещё бы! Просит, чтобы троянцам помог!.. А мой-то, а мой… он главой помавает!..

Хмурится Зевс.

…Так. Прекрасно, прекрасно. По части соглядатайства за мною ты само совершенство. Так вот, давай прекратим. А то моя рука тяжела. Как бы кому-то потом жалеть не пришлось…

Гера примолкла. К ней Гефест подошёл и протянул кубок.

…Мать, будь покорна отцу. Разве не видишь – спорить с ним бесполезно? Можно нарваться… Помнишь, как он меня скинул с небес?.. Я всего лишь хотел за тебя заступиться… Лучше испей. Нектар пить веселее.

Мать с улыбкой кубок взяла.

Он и других богов обносил, как положено – справа.

Пировали до ночи.

Потом разбрелись по чертогам, которые Гефест построил богам – сам, соразмерно с собственным вкусом.

Зевс и Гера вместе на одре почивали.

Сон Агамемнона. Испытание войска

Этой ночью, когда спали все – и бессмертные боги, и люди, – бодрствовал только Зевс. Не до сна ему было. Думал он, как отомстить за Ахилла было бы лучше. Как бы навредить войску ахейцев, если сам оскорблённый Ахилл того захотел. Обещание Фетиде как бы лучше исполнить… Но в известных пределах…

И чтобы Гера не знала…

Придумал.

Есть божество такое, нам мало понятное, называется Сон, или – что то же – Онирос. Сын Ночи, брат Гипноса, но только не сам Гипнос. Проявляет себя в ложных и вещих сновидениях, обретая те или иные образы.

Призвал его Зевс и повелел ему быть обманчивым, ложным.

…Ложный Сон, будь вредоносным, устремись в стан ахейцев, явись Агамемнону, разлейся над ним, пусть он узнает мою мнимую волю – будто решил я победу ахейцам отдать. Будто бы все на Олимпе, преодолев разногласия, вынести смертный хотим приговор злосчастным троянцам. Пусть собирает народ и смело на Трою ведёт, теперь она ему покорится, пусть будет уверен в победе!

Сон, Зевсу послушный, будучи ложным, помчался к ахейцам, к их кораблям, прозябавшим на суше.

Сон, овладев предводителем войска ахейцев, образ Нестора ловко обрёл – старца, которого чтит больше других Агамемнон-сновидец.

Всё, что Зевс приказал передать, ложный Сон излагает устами могучего старца. И передав – отлетает.

Сон обманчивый, ложный обернулся как бы правдивым, многорадостным, светлым – таким и помыслился Агамемнону, когда, пробудившись, открыл он глаза.

Вот Эос, она же богиня Заря, взошла на Олимп, предвещая богам светлое утро.

Агамемнон велит глашатаям созывать незамедлительно народ, сколько есть тут ахейцев.

Но прежде – совет старейшин: собираются вожди подле корабля старца Нестора. Тихо ликуя, весть они узнают о неминуемости гибели Трои.

Нестору странно, что он герой сна предводителя воинства и что знает в том сне, о чём наяву не решится подумать. Выслушав, так говорит.

…Кто бы другой возвестил нам о сне столь победном, да ещё про меня, не было б веры такому, но это приснилось главнейшему, стало быть – правда. Други! Наш долг – народ вдохновить на последнюю битву!

А тем временем Осса, богиня молвы, вестница Зевса, возбуждает ахейцев.

Роятся как пчёлы, что покидают пещеру.

Агамемнон хитрость замыслил. Хочет испытать своё усталое войско, проверить готовность его. Он расскажет народу о мнимом решении Зевса, будто велит громовержец ахейцам неприступную Трою оставить, ибо взять её всё равно невозможно. Скажет: угодно богам, чтобы ахейцы бесславно бежали отсюда. Дерево их кораблей, скажет он, загнивает, на родине жёны скучают, дети растут, не зная отцов… Время – домой.

Так и сказал… Посмотреть хотел, что получится.

А то получилось, что ахейцы как раз и желали это услышать. Вопли радости потрясли стан их. В одно мгновение войско распалось на толпы, все бросились к кораблям.

Две великие богини – Гера и Афина Паллада – смотрят на это с Олимпа.

Гера – ненавистница Трои – не верит глазам.

…Что происходит? Что происходит с доблестной ратью ахейцев? От кораблей уже убирают опоры, рвы уже расчищают, ведущие к морю… Бегут? Так вот легко на радость троянцам лишают победы себя? Так легко предают славу погибших своих побратимов?.. Девять лет отдав ни за что?.. О, любимая дочь громовержца! (Гера – Афине.) Мчись! Исправляй! Останови это бегство!

Афина преодолела пространство мгновенно.

Перед ней Одиссей; мрачно взирает он на бегущих соратников, спешащих занимать корабли.

Зажигательной речью его побуждает богиня ревностно действовать (нет пользы неподвижно стоять). Голос богини узнав, Одиссей духом воспрянул.

Агамемнон по-прежнему опирался на скипетр, доставшийся от богов, сам Гефест его изготовил когда-то; только что толку, когда люди в метаниях не замечают вождя вождей? Одиссей к нему устремился, взял у него из рук этот знак власти. И воспламенённый Афиной ринулся со скипетром в гущу толпы.

Увещевал. Громко стыдил. Самых буйных скипетром бил по спине.

Требовал подчинения единоначалию.

Воевод останавливал, убеждал успокоиться и успокоить своих подчинённых.

Потом, если кто вспоминал этот день, каждый в войске уверен был, что с ним Одиссей разговаривал лично.

Был некто Терсит, хромоногий плешивый косоглазый горбун, вечно злой на язык – последний из умиротворяемых. Он и сам не заметил, что кричит один уже – в стремительно наступающей тишине, – по-прежнему к бегству зовёт и поносит царей. Одиссей возражал ему короткой речью, а когда взвыл Терсит, угощённый скипетром по спине, народ, было притихший, разразился хохотом.

Говорили друг другу, что многими делами и подвигами славен Одиссей, но превзойдено им только что всё прежнее – заткнул рот балаболке, треплу, пустомеле. И хохотали.