Одиссея

Эос вскоре пришла пышнотронная и Навсикаю
Вмиг пробудила от сна. Изумилась она сновиденью,
По дому быстро пошла, чтоб родителям сон рассказать свой.
Мать и отца – обоих внутри она дома застала.
Мать пред огнем очага сидела средь женщин служанок,
Пряжу прядя из морского пурпура. Там и отец ей
Встретился. Шел он как раз на совет благородных старейшин;
Был он на этот совет феаками славными позван.
Близко пред милым родителем став, Навсикая сказала:
«Милый отец мой, вели-ка высокую дать мне повозку
Прочноколесную. На реку в ней я хотела б поехать
Выстирать нашу одежду – лежит у меня она грязной.
Ведь и тебе самому в собраньях мужей знаменитых
На совещаньях сидеть подобает в чистой одежде.
Кроме того, пятерых сыновей ты имеешь в чертогах –
Двух женатых и трех холостых, цветущих годами.
Эти желают всегда ходить в свежевымытых платьях
На хороводы. А думать приходится мне ведь об этом».
Так говорила она. Но про брак ожидаемый стыдно
Было сказать ей отцу. Догадался он сам и ответил:
«Не откажу я тебе ни в мулах, дитя, ни в другом чем.
В путь отправляйся. Рабы же заложат повозку большую,
Прочноколесную; будет и кузов на ней для поклажи».
Так сказавши, рабам приказал он, и те ему вняли.
Вышедши из дому вон, снарядили повозку для мулов
Прочноколесную, мулов в нее запрягли крепконогих,
Из кладовой Навсикая с одеждой блестящею вышла
И уложила ее в скобленую гладко повозку.
Мать ей обильно в плетеной корзине еды уложила
Всякой, прибавила разных запасов, вина налила ей
В козий мех. На повозку с бельем поднялась Навсикая,
С маслом душистым сосуд золотой дала ей Арета,
Чтобы сама она маслом натерлась и жены-служанки.
В руки блестящие вожжи и бич взяла Навсикая.
Мулов бичом погнала. Затопав, они побежали.
С топотом дробным бежали, одежду везя и царевну,
Вслед за повозкой прекрасной прислужницы шли остальные.
Вскоре достигли они прекрасноструящейся речки.
Были всегда там водой водоемы полны. Из-под низу
Била обильно вода, всевозможную грязь отмывая.
Выпрягли мулов они из повозки, доехав до места,
Мулов пустили на берег реки, водовертью богатой,
Сочной, медвяной травою питаться, а сами с повозки
Сняли руками белье и бросили в черную воду.
В яме топтали его, соревнуясь друг с другом в проворстве.
Вымыв белье и очистив его хорошо от всей грязи,
Ряд за рядом его разостлали по берегу моря,
Где всего более галька морскою волной обмывалась.
После того, искупавшись и густо намазавшись маслом,
Сели обедать они у самого берега речки,
Все же белье, что стирали, на солнце оставили сохнуть.
Пищей когда насладились, – царевна сама и служанки, –
В мяч они стали играть, поскидавши с себя покрывала.
С песней в игру повела белорукая их Навсикая.
Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида
Мчится по длинным хребтам Ериманфа-горы иль Тайгета,
Радуясь сердцем на вепрей лесных и на быстрых оленей;
Там же и нимфы полей, прекрасные дочери Зевса,
Следом за нею несутся. И сердцем Лето веселится:
Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней, –
Сразу узнать ее можно, хотя и другие прекрасны.
Так меж своих выделялась подруг незамужняя дева.
Ехать обратно домой собиралась уже Навсикая,
Вымыв прекрасные платья и мулов в повозку запрягши.
Новая мысль тут пришла совоокой Афине богине:
Чтоб Одиссей, пробудившись, увидел прекрасную деву
И чтобы девушка та провела его в город феаков.
Бросила мяч в это время одной из прислужниц царевна,
Но промахнулась в нее, а попала в глубокую воду.
Вскрикнули громко они. Одиссей богоравный проснулся,
И поднялся, и раздумывать начал рассудком и духом:
«Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?
К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды
Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?
Кажется, девичий громкий вблизи мне послышался голос.
Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых,
Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?
Или достиг наконец я жилища людей говорящих?
Дай-ка, однакоже, сам я пойду, – посмотрю и узнаю».
Так сказав, из кустов поднялся Одиссей богоравный.
В частом кустарнике выломал он мускулистой рукою
Свежую ветку и ею срамные закрыл себе части.
Как в своей силе уверенный лев, горами вскормленный,
В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами,
В стадо быков иль овец он бросается в поле, хватает
Диких оленей в лесу. Его принуждает желудок
Даже врываться в загон, чтоб овцу за оградой похитить.
Вышел так Одиссей из кустарника. Голым решился
Девушкам он густокосым явиться: нужда заставляла.
Был он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной.
Бросились все врассыпную, спасаясь на мысы над морем.
Только осталась одна Алкиноева дочь: ей вложила
В сердце смелость Афина и вынула трепет из членов.
Остановилась она перед ним: Одиссей колебался:
Пасть ли с мольбой перед девой прекрасной, обняв ей колени,
Или же издали с мягкою речью, с мольбой обратиться
К деве, чтоб город ему указала и платье дала бы?
Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он:
Не подходя, умолять ее мягкими только словами,
Чтоб не обидеть девичьего сердца, обняв ей колени.