В тридцатые годы – встреча артистов Малого театра с трудящимися Москвы. Речь держит Александра Александровна Яблочкина – знаменитая актриса, видный общественный деятель. С пафосом она вещает: «Тяжела была доля актрисы в царской России. Ее не считали за человека, обижали подачками… На бенефис, бывало, бросали на сцену кошельки с деньгами, подносили разные жемчуга и брильянты. Бывало так, что на содержание брали! Да-да, графы разные, князья…» Сидящая рядом великая «старуха» Евдокия Турчанинова дергает ее за подол: «Шурочка, что ты несешь!» Яблочкина, спохватившись: «И рабочие, рабочие!..»
Мемуары
Уже на исходе лет своих, рассказывают, старейшая актриса Малого театра Евдокия Турчанинова как-то звонит Александре Яблочкиной: «Шурочка, я тут мемуары затеяла писать! Так не припомнишь ли: я с Сумбатовым-Южиным жила?»
О. Пыжова
Истинный возраст женщины…
(Из мемуаров Анатолия Мариенгофа «Мои друзья и подруги»)
– А сколько лет Коонен? – спросила Пыжова.
Никритина вздохнула: – Не знаю, право. Но, несомненно, я скоро догоню ее. Алисе, видишь ли, с каждым годом делается все меньше и меньше, а мне, как идиотке, прибавляется. Это кошмар какой-то!
– А сколько лет Айседоре Дункан?
– Этого, Оля, не знает даже Британская энциклопедия, которая знает все.
Пыжова уверенно сказала: – Самое глупое устраивать тайну из своего возраста. Надо ляпать начистоту! Не убавляя! Тогда и публика прибавлять не будет. Она не очень-то добрая, эта публика. Морщинки актрис в бинокль подсчитывает.
Мариенгоф очистил для женщин по мандарину и спросил:
– А сколько тебе, Оля?
Пыжова побледнела.
– Ты в каком году родилась, голубка?
– Вот в каком! – прошипела Пыжова и, сверкнув через очки разноцветными глазами, показала крупный кукиш.
Певун
Однажды Федор Иванович Шаляпин ехал на извозчике в роскошной шубе. Извозчик поворачивается и говорит:
– Барин – генерал?
Шаляпин ему в ответ:
– Да нет.
– Богатый купец?
– Да нет.
– А кто ж ты?
– Артист.
– Чего делаешь?
Шаляпин:
– Пою.
– О, делов-то. Когда я пьяный, я тоже пою.
На что Шаляпин ему:
– Да нет. Когда я пьяный, поет мой дублер Климов.
Плач Ярославны
Где-то на периферии играли 1 января пьесу с каким-то былинным колоритом. Что-то по мотивам «Слова о полку Игореве». Тут тебе и дружинники с секирами, и князь на холме. Князя с воем и стонами, чуть ли не отпевая заживо, провожает в поход княгиня. Актриса так плотно, без зазубринок, прямо намертво срослась с ролью, что убивалась на совесть, по-настоящему. И голосила надрывно, и руки заламывала с хрустом. И все никак не хотела суженого от себя отпускать.
Князю, то есть артисту, роль его исполнявшему, который наопохмелялся так, что левым профилем стал походить на Квазимодо, а правым – на шахматную ладью после внезапной рокировки, сии душераздирающие рулады омерзели до такой степени, что он сам едва не выл. Согласитесь, когда всего тебя корежит и плющит и в мозгу пульсирует языческое заклинание: «Мне бы «сотку», мне бы «сотку», всяческие причитания, плач и рёв действуют на твое изнемогающее существо антигуманно.
В общем, партнерша в очередной раз принялась вопить и кликушествовать: «Ах, ты, князюшка, сокол мой ненаглядный, на кого же ты меня покидаешь…»
И тут предводитель бульбоносого воинства не выдержал. Громоподобным голосом, отчетливо выговаривая каждую букву, он взревел: «Да пошла ты на х..!» После чего со всех на сцене и в зале в момент слетел хмель. Резко опустился занавес. Тут же появился администратор: «Уважаемые зрители! Произошло непоправимое. Только что на ваших глазах артист Помяловский сошел с ума…»
Классовое чутьё и система Станиславского…
(Рассказыает Лев Дуров:)
Я учился на втором курсе Школы-студии МХАТ и участвовал в дипломном спектакле «Бронепоезд 14—69», который поставил Павел Массальский. Витя Онищук играл белогвардейца Обаба и, когда Вершинин входит в бронепоезд, должен был по роли произнести: «Первому мужику – пулю в лоб!». Он и произнес, в середину предложения открытым текстом вставив «…твою мать».
Высокая комиссия приняла решение лишить его диплома и дисквалифицировать как актера, для проформы заставив предъявить объяснительную. Витя написал, что, четыре года учась по системе Станиславского, он для каждой роли готовил внутренние монологи. И вот во время дипломного спектакля его внутренний монолог, обращенный к классовому врагу, неожиданно вылез наружу и проявился таким образом.
Не поверить такому объяснению означало для театральной «парткомиссии» подставить самих себя – «да-да, и с нами такое на сцене случалось, тем более по отношению к классовому врагу…».
Дали ему диплом.
Л. Русланова
Колонн тут понаставили!
Михаил Ардов «Легендарная Ордынка!» (про Л.Русланову)
«Вот еще один запомнившийся мне рассказ Льва Мирова»:
Если в концерте, который он вел со своим тогдашним партнером Евсеем Дарским, участвовала Русланова, она непременно с кем-нибудь за кулисами ссорилась. Чаще всего именно с ним, Мировым. То она требовала, чтобы ее выпустили на сцену раньше срока, то, наоборот, позже, то предъявляла еще какие-нибудь претензии… И всегда это оканчивалось скандалом и. криком…
Как-то Миров пожаловался на это Дарскому, и тот, как более опытный, объяснил партнеру:
– Русланова таким образом настраивается на выступление. Ссора для нее вроде разминки.
И вот Миров с Дарским, предварительно сговорившись с прочими участниками концерта, поставили своеобразный опыт. Когда приблизился момент выхода Руслановой на сцену, все до одного спрятались и из укрытий наблюдали за певицей. Она походила по комнатам, поискала людей, но – тщетно… Тогда, проходя мимо колонны, она как бы ненароком задела ее плечом и буквально взревела: