Все закивали, послышалось одобрительное бормотание, и люди стали потихоньку расходиться.
– Та как же… Та вот же… – вскинулась баба Вера, но папа снова обнял ее за плечи, развернул и повел к себе в кабинет.
– Разумеется, я заплачу за цыпленка. И обработаю рану, которую нанесла моя дочь. И разумеется, дети будут строго наказаны, – говорил он старухе.
– Слыхала? Дети будут строго наказаны, – испуганно шепнул мне Игорь.
– Не бойся, это он нарочно. Мой папа не такой. Не будет наказывать, не разобравшись, – уверенно ответила я.
– Хорошо бы, если так.
Угнездившись в кустах, мы стали дожидаться, пока уйдет вредная старуха.
Через некоторое время мы увидели, как папа, уважительно поддерживая под локоть бабу Веру, провожает ее до ворот. Когда он шел назад, мы к нему подбежали.
– Ну что? Влипли, шкеты-карапеты? – посмеиваясь, спросил он, а Игорек зачастил:
– Та то не мы, дядя Гена, она брешет все…
– Я знаю, мальчик.
Мы присели на одну из скамеек, стоящих на больничном дворе.
– Вот что, ребятки. Бегите расскажите все Галине… Да не бойся, Игорь, твоя мама – разумная женщина, ничего тебе не будет, просто надо предупредить. Но будьте готовы к неприятностям, эта хавронья не успокоится, еще неделю будет сплетничать.
– Папа, а зачем ты заплатил за цыпленка? Теперь все будут думать, что мы и правда его убили, – обиженно сказала я.
– Цыпленок – это повод, маленький. Ну сама подумай – если бы дело действительно было в нем, никто не стал бы поднимать такого шума, ведь так?
– Так, – грустно кивнула я.
– Эй, гляди веселей! – Папа щелкнул меня по носу. – Ничего страшного, поболтают и забудут. Перетерпите. – И он улыбнулся нам с Игорем.
Смерть черного цыпленка с крошечным красным гребешком взбудоражила всю деревню. Баба Вера неустанно добавляла новые, леденящие кровь подробности – речь шла уже о черном петухе с выколотыми глазами, о том, что не зря я, чертово отродье, связалась с цыганским выблядком – наверняка мы собирались навести порчу на всю деревню. Приплеталась и коза – воплощение дьявола, а то, что никто не видел нас с Игорьком летающими на метлах и сосущими кровь, так это потому, что мы еще слишком малы. Вот подрастем, и тогда…
Все вроде как посмеивались, но на нас стали оглядываться, а кое-кто и плевался через левое плечо на всякий случай.
Игорек, мальчишка злопамятный и не терпящий обид, не мог относиться к этому спокойно.
– Вот же гадюка! – злился он и тормошил меня: – Глория, придумай что-нибудь… Надо отплатить гадюке этой…
– Да что же я придумаю? Морду ты ей не набьешь, она же взрослая тетенька, доказать ничего не сможешь, она же просто врет для удовольствия, помнишь, что мой папа говорил…
– Ну придумай… Придумай, – канючил Игорек, – ты же это… коварная…
– Ладно. Буду думать. – Я положила метлу (нет, мы не летали, просто подметали двор), заложила руки за спину и стала ходить взад-вперед, старательно морща лоб.
Игорек с надеждой смотрел на меня.
– Так, – поразмыслив, с важностью сказала я, – есть мысль. Будем бить ее же оружием.
– Сплетничать? – ужаснулся Игорек.
– Нет. Она же верит во всю эту чепуху с колдовством, да? – Я победно повернулась на пятках и снова зашагала маятником. – Так мы ей устроим Вальпургиеву ночь с цыганочкой… Вернее, с цыганчонком.
Игорек хихикнул, а я обняла его за шею и зашептала на ухо.
– Ироку! Ироку! – рассмеявшись, радостно закричал Игорек, дослушав меня до конца. – С нами Великий Дух индейского коварства!
– Тихо, не шуми, – одернула я его, и мы стали готовиться к войне.
Для начала мы влезли к бабе Вере во двор и все там хорошенько расшарили. Всех деревенских собак я знала как облупленных, поэтому старухин Букет (да, на этом стоит остановиться подробнее. Всех деревенских собак звали Сирко, Пальма или Букет. Если с Сирком – дело ясное, то по поводу Пальмы с Букетом ничего сказать не могу. Ну, может, фильма была какая – не знаю), так вот, старухин Букет с благодарностью принял из моих рук кильцэ ковбаски и мешал нам только тем, что ходил следом и совал нам в карманы морду.
Букет был нервным, впечатлительным псом, как раз таким, которых клоуны в цирке учат «петь» под губную гармошку, на этом и строилась наша первая мистическая атака.
Игорек свистнул у своего отца стеклорез, мы аккуратно разрезали десяток бутылок из-под волшебного напитка «Дюшес» так, чтобы получились такие, знаете, стеклянные воронки. Потом мы набрали камней размером с кулак, обвязали веревками, присобачили к каждому воланчики из перьев и снова наведались к бабе Вере (в ее отсутствие, как вы понимаете).
Мы забрались на чердак. Там было пыльно, повсюду свисала паутина – баба Вера была слишком старой и тучной, чтобы взбираться туда. На чердаке мы развесили камни, на самом сквозняке, так, чтобы они стукали о деревянные перекрытия, когда ветер будет раскачивать их. После мы занялись бутылочными воронками.
– Эх, – грустно сказала я, – по уму-то их надо вмуровать в дымоход…
– Как же мы их вмуруем? – пригорюнился Игорь.
– Да никак. Примотаем к подоконнику изолентой, там, где окно разбито, или еще куда. Только надо направление ветра определить.
Мы долго ползали по чердаку с наслюнявленными пальцами и перышками, пока не определились с местом диверсии. Решено было вставить бисови дудки (так их назвал Игорек) в щели выходящей на задний двор стены чердака.
– А Букет услышит отсюда? – переживал мальчик.
– Конечно, услышит, – успокоила я его, – у собак слух гораздо тоньше, чем у людей.
Мы приладили орудия мести, и в них тотчас же загудело – звук был негромкий, но тоскливый, такие прерывистые то ли стоны, то ли вздохи, и это днем, когда сильного ветра обычно не было. Мы спустились во двор, и я позвала собаку:
– Букетик, иди, на котлетку.
Пес подошел, но котлету съел невнимательно, все время напряженно взглядывал вверх, шевелил ушами и поскуливал.
– Ты смотри, работает! – обрадовался Игорек, а я строго сказала:
– Через три дня снимаем, а то собака с ума сойдет.
Игорь кивнул, и мы убрались дальше плести свои козни.
Тем же вечером Букет исполнил душераздирающее соло, он выл так тоскливо и вдохновенно, что другие деревенские собаки присоединились к нему. Концерт продолжался всю ночь, то стихая, то снова набирая силу, и никто не мог успокоить собак.
Деревенская наша жизнь не была так уж богата событиями, поэтому на следующий день все охотно обсуждали «сбесившихся собак». Бабе Вере снова удалось завладеть общим вниманием.
– Ой, бабоньки, – с удовольствием жаловалась она, – то смерть моя за мной приходила. Чую вчера, по крыше – топ-топ, топ-топ, а собака воет и воет, прямо так воет, шо аж сердце захолонуло… Порчу на меня навели, как есть порчу. Я уж знаю – кто…