Исповедь самоубийцы. От первого лица

– Но ведь он ничего не соображает, он заблудится и погибнет!

– Ничего он не заблудится, – парировал Пётр. – Я у него спросил, как он будет добираться домой. Он мне всё рассказал – всё логично: номера маршруток, остановки… Это я ему помог, – с гордостью продолжал Пётр. – Вышли вместе на улицу покурить, охранник меня знает – я его сигаретой угощал. Вот, постояли, покурили, поговорили, а потом я просто вернулся один.

Я чувствовал, что Петра действительно переполняет чувство удовлетворения и гордости за свой поступок. Однако, я ему посоветовал помалкивать и больше никому об этом не рассказывать. А то ведь могут и привлечь, если с Алексеем что-то случится…

– Теперь с ним уже ничего не случится, – уверенно заявил Пётр.

– Да уж, палата № 6 полностью себя оправдывает, – подумал я. И даже не представлял себе, насколько я был близок к истине. А развязка была уже близко. Шестой день подходил к концу. Мне вдруг захотелось прогуляться на улице. Пётр спросил, не в магазин ли я собрался?

– Да нет, здесь во дворе погуляю, – ответил я. Мысль о том, чтобы оставить территорию больницы, для меня была пока слишком нова, к этому я ещё не был готов, даже несмотря на пример Алексея. Но тот – сумасшедший. А я – нормальный психически здоровый пациент, зачем мне бегать от врачей?

Я вышел во двор, нашёл тот самый “оазис”, где мы в последний раз стояли с женой, скрываясь от полуденной жары. Мне теперь казалось, что это место какое-то особенное, я словно опять услышал родной до боли голосок своей жены. От “оазиса” шла асфальтовая дорожка среди кустов. Это было единственная укромная аллея во дворе больницы, где можно было погулять, подумать наедине с самим собой. Я долго ходил по аллее, и вдруг мне пришла в голову мысль, что это аллея смерти. Здесь было удобно прощаться с белым светом, с природой. Конечно, я отнюдь не суеверен, но это место меня определённо чем-то притягивало. И я долго не мог нагуляться, надышаться, налюбоваться невзрачными на первый взгляд кустиками. Я фотографировал на телефон каждый листик и хотел успеть до темноты запечатлеть как можно больше этой красоты.

Когда стемнело, я вернулся в палату. Медсестра раздавала градусники. Я измерил температуру – 36,9.

– Странно, – подумал я. – Вчера у меня также было 36,9. И позавчера.

Заинтересовавшись этим вопросом, я быстро нашёл разгадку – градусник мне дали неисправный.

Я подошёл к столику медсестры, на нём в коробке лежали лишние градусники. Я взял один из них и измерил температуру – 37,5. Мне стало ясно, что меня обманывали всё это время. А если обманули в одном, то значит могли обманывать и в чём-то большем. Нет, я, конечно, понимаю, что они это делали из самых лучших побуждений. Хорошее настроение, естественно, ускоряет процесс выздоровления. Но, если обманывать, то не так топорно, иначе, в случае раскрытия обмана, эффект будет прямо противоположный. Для меня это была та самая медвежья услуга. Если не уверены, что сможете обмануть данного конкретного пациента – лучше и не пытаться.

Между тем приближалась моя шестая ночь. Или третья – с начала проявления у меня сильных побочных эффектов. Также отмечу, что у меня до сих пор не было стула, а его возобновление – очень важный признак успешности операции.

Состояние, в котором пребывал я в результате действия антибиотиков, характеризовалась, помимо всего прочего, также обострением восприятия мира. Я чувствовал, как растёт напряжение и внутри меня, и снаружи. Я был уверен, что этой ночью решится очень многое. Далее я привожу свои наблюдения и ощущения, которые испытал в ту ночь.

Это была моя судная ночь. Обычно открытые окна в коридоре были закрыты. Надвигался шторм, несмотря на полный штиль на улице. Этот шторм должен был произойти здесь – внутри меня самого. Скомканная салфетка на моей тумбочке ассоциировалась у меня с белой розой, мои чувства были обостренным до предела. Поздно вечером пришла медсестра и спросила, кому нужно обезболивающее? Я, как всегда, отказался. Однако, она сказала, что мне нужно вколоть ещё какое-то лекарство. Скорее всего, мне сделали укол успокоительного. Потому что на некоторое время я почувствовал тепло и покой, разливающиеся по всему телу. Возможно, я даже уснул на некоторое время. А далее началось самое интересное. Помню, как я, скорее всего во сне, разгуливал по больнице и где-то ещё. Но теперь я везде, на каждом шагу, видел доказательства существования Разума гораздо более мощного, чем мой (хотя, кто б сомневался…), но обладающего теми же критериями красоты, оригинальности, даже юмора.

Я только успевал восхититься одним доказательством, как мне тут же показывали следующее. Через какое-то время я уже сам себя спрашивал с иронией:

– Ну, что? Сколько тебе ещё нужно доказательств?

Я понял, что это делалось для того, чтобы у меня не осталось страха смерти. Хотя, помню, что, несмотря на все эти замечательные доказательства, я всё же немного побаивался “отдать концы насовсем”, по меткому выражению Высоцкого. После страха перед смертью у меня ещё оставалось обычное любопытство. Ситуация, в которой я оказался, напоминало фильм с оригинальным сюжетом и непредсказуемым концом. И чем дальше, тем интереснее. Самое обидное то, что я сейчас не могу вспомнить ни одного доказательства, которые мне тогда демонстрировались (от слова демон?). Помню лишь мои чувства. Эти чувства, наверное, испытывает каждый учёный, которые вдруг видит какое-то чудо. Или делает какое-то открытие. Это самые сильные чувства, с которыми сравниться не может ничто другое даже близко. Те, кто ни разу в жизни не испытывал таких чувств, к сожалению, не смогут этого понять. Это чувство причастности. Причастности к самой великой тайне нашего бытия. Прикосновение к этой тайне. Прикосновение к бессмертию. Это действует как лучшая анестезия. Недаром ученые зачастую жертвуют своей жизнью ради всего лишь одного такого прикосновения к Истине.

Только я закончил это предложение – взглянул на часы, было уже 10:25.  Я, немного раздосадованный тем, что потратил столько времени на писанину, вместо работы, решил включить компьютер. Но компьютер не включился, оказалось, что у нас отключили свет. Итак, делать нечего, пришлось снова брать ручку, одевать мои новые очки (так вот, оказывается, для чего я их купил!) и продолжать писать. Да, писать… Ведь это было именно то, что я хотел сделать во время моего путешествия в преисподнюю. Описать максимально точно то, что я там увидел. Запомнить всё, ведь ручки и листка бумаги у меня с собой не было, а так хотелось записать, зафиксировать… Увы… В памяти остались лишь ощущения. Главное из них – это восхищение тем, что я встречал на каждом шагу.

Я словно ходил по картинной галерее и, куда бы не бросал свой взгляд, видел шедевры искусства. Мои чувства были переполнены. Именно тогда я решил всё это записать, если у меня будет такая возможность. Я время от времени давал себе (или Ему?) обещание, что напишу об этом. Я так и повторял одно слово:

– Обещаю.

В конце концов, когда страха перед смертью у меня уже почти не осталось (хотя, это, наверное, громко сказано), мне дали понять, что вот теперь я готов. К чему именно я был готов мне не сказали, но я чувствовал, что будет жарко. Видимо, дальше меня ждало чистилище, какие-нибудь круги ада и принтому подобное. Помню только, что действительно была какая-то пропасть. Причём многоуровневая. Последнее воспоминание – я, сидящий на её краю. А вот из того, что там было со мной дальше, не помню ничего, даже чувств.

Наутро я почувствовал, что все эти мои ночные приключения пробудили мой кишечник. Там началось какое-то движение. Я с надеждой пошёл в уборную, но там, как назло, было очень грязно – на полу была разлита какая-то зелёная жидкость, похожая на мочу. Мне пришлось идти в другой туалет, который был довольно далеко – в другом конце коридора. Это, по-видимому, окончательно растормошило мой кишечник, и почти без каких-либо усилий с моей стороны, его содержимое благополучно и мгновенно переместилось в унитаз. В этот момент содержимое унитаза показалось мне самой прекрасной картиной, какая только может быть на свете. Во мне нарастало чувство счастья. Сначала постепенно, затем новая мощная волна радости наполнила мою грудь. Мне казалось, я летел по коридору, а не шёл.

Я хотел обнять всех людей, которые мне встречались, поделиться с ними моим счастьем. Зайдя в умывальную, я увидел там 2-х или 3-х зеков. Раньше бы я просто молча вышел. Но сейчас я готов был обнять их.

– Здравствуйте! – радостно пропел я и встал рядом с ними у свободного умывальника.

– Здравствуйте! – услышал я в ответ.

Выйдя из умывальной, я увидел уборщицу Татьяну и решил немного пошутить:

– Татьяна, сегодня я сходил в первый раз! И это благодаря вам… Пришлось идти в дальний туалет (намекая на грязь в нашем туалете).

– Да ты что?! – обрадовалась Татьяна, но как-то не слишком сильно, как мне показалось. В её глазах мне почудилась какая-то печаль. Она отвела глаза и побрела по своим делам. И тут во мне зародилось сомнение. Стоп, подумал я, а не рано ли я радуюсь? Ведь мне позавчера делали клизму. Наверняка, в тот раз не всё вышло. И вот сегодня вышли остатки. Последние. Последнее движение умирающего кишечника, агония. Последний выстрел крейсера “Авроры”. Тем более всё вышло как из ведра – без усилий с моей стороны. Как будто из отказавшего двигателя слили остатки масла.

Моё состояние из точки наивысшего счастья мгновенно переметнулось в точку прямо противоположную. Естественно, в тот момент у меня побочные эффекты от приёма лекарств продолжались – спутанность сознания, высокий уровень печёночных проб крови. И такой контраст резко ухудшил моё эмоциональное состояние. Я лишь смутно помню дальнейшее. В этот момент медсестра сказала выйти всем из палат, так как будут проводить обеззараживание излучением – над входом в палату у нас висела кварцевая лампа. Я вышел в коридор, и до меня дошло, что, скорее всего, это делают из-за меня, так как от меня уже, наверное, дурно пахнет. Более того, мне сказали не заходить в палату ещё некоторое время, так как должен выветриться запах от лампы.

Надо же, какая ирония судьбы: я ушёл с моего прежнего места работы примерно два года назад, когда началась эпидемия коронавируса. Нашёл работу, писал программы. У меня уже вырисовывалась в воображении перспектива, как мы с женой, наконец, поедем путешествовать куда-нибудь. И вот теперь все эти планы рухнули. Причём рухнули по моей глупости – перейдя полностью на дистанционную работу, я резко ограничил свою двигательную активность. И вот он итог: у меня рак кишечника, что, в принципе, и можно было бы ожидать от такого сидячего образа жизни. Человек предполагает, а бог располагает. По заслугам. Это было ужасно, но здесь присутствовала изящная логика. Я даже восхищался этой простой правдой жизни. Вместо того, чтобы ходить на работу, быть среди людей, двигаться, выполняя даже элементарные операции по уборке своего рабочего места, или делая обход оборудования, размещенного в разных офисах компании, я предпочёл дистанционную работу, где нет таких унизительных для моего интеллекта операций. А по вечерам, вместо того чтобы просто погулять с семьёй, порадоваться жизни, я отлаживал код очередной программы. Мне казалось, что вот, пока получается зарабатывать, не нужно ни на что другое тратить время. И лучше я сейчас ещё немного посижу, а потом всё наверстаю. Наверстал…

Что ж, Фома Аквинский прав: “Жадность – это грех против Бога, как и все смертные грехи, поскольку в ней человек отказывается от вечного ради временного.”

Всё это мы слышим с детства, многим из нас кажется, что это скучно и далеко не всегда работает. Оказывается – всегда. Как закон природы. Это и есть закон природы. И я только что убедился в этом на собственной шкуре. От этого закона невозможно улизнуть, скрыться, обмануть его. Он работает везде и всегда. Просто нельзя точно предсказать, когда он сработает, но то, что он обязательно выстрелит – это факт. И чем позже он выстрелит, тем больше будет накопленная сила выстрела. “Время собирать камни и время разбрасывать.” Вот сейчас настало и моё время разбрасывать камни. Но разбрасывать-то особо и нечего. Я провёл свою жизнь, сидя на стуле. И заработал рак кишечника. И только теперь я понял одну простую вещь: если умереть, то лучше от разрыва сердца, чем от разрыва кишечника. Движение – это жизнь.

Я представил себе, что будет дальше. Где-то я читал, что больше всего достаётся родственникам – им приходится длительное время ухаживать за смердящим, медленно разлагающимся полутрупом. Теперь я понял, почему люди прыгают из окон, с мостов, под машины и поезда, лезут на высоковольтные столбы. Я их считал слабаками, презирал. И только теперь понял их мотив – они бросались из-за страха быть обузой для близких и любимых для них людей. Если у человека никого нет, вряд ли он будет себя убивать сам. Зачем? Природа сама рано или поздно сделает своё дело. Свои страдания перенести можно. Страдания же любимого человека, когда ты сам являешься их причиной и ничем уже не можешь помочь – невыносимы. И ещё неизвестно, смогу ли я прыгнуть завтра, ведь завтра я уже могу не встать с кровати, либо вообще потерять сознание и тому подобное. Значит только сегодня, нет – сейчас.

В коридоре не было сетки только на одном окне. Видимо, пока я обследовал окна, некоторые пациенты что-то заподозрили. И, когда я направился к тому единственному окну, там уже стоял мужик, достаточно крепкого телосложения. Я несколько раз прошёлся по коридору, но всякий раз, когда я направлялся к тому окну, мужик поднимался с лавочки и стеной становился у окна. Я присел на другой лавочке.

Немного погодя ко мне на лавочку мягко подсела женщина. От неё исходил сильный запах каких-то духов, показавшихся мне вполне подходящими для ангела смерти. Это потом я уже понял, что все мои чувства были обострены до предела. И особенно запахи мне казались на порядок сильнее, чем другим людям. В тот момент я, наверняка, тяжело бы перенес даже любимые духи собственной жены. Тем временем, ангел смерти ласково посмотрела на меня и мягко попросила разрешения поговорить со мной. На эти бессмысленные разговоры меня особо не тянуло, для меня уже всё было ясно, но, как вежливый человек, я не мог отказать женщине, пусть даже это будет сама смерть. Смерть спросила у меня:

– Что случилось?

А то она сама не знает!

– У меня онкология, – ответил я из вежливости.

Ангел стала мне рассказывать, что это можно вылечить. Это был всё же ангел, зачем смерти отговаривать человека от самой себя? Да и выглядела она всё же как ангел, а я что-то в женской красоте понимаю. Ангел привела мне в пример уже знакомую мне уборщицу Татьяну.

Оказывается, у Татьяны куча заболеваний в том числе и онкология, она перенесла уже несколько операций. Но главное – она не сломалась духовно. Целыми днями она служит людям, старается принести им как можно больше пользы. Помимо стандартной поддержки чистоты в палатах и уборных (что уже тяжёлая нагрузка, особенно, в больнице в хирургическом отделении), она ещё выносит мочу из-под неходячих больных. И при этом ещё старается всех поддержать морально добрым словом. Важно не терять надежду. В Москве, в Ростове (или Астрахани? – не помню точно) есть хорошие онкоцентры, где делают по квотам операции даже на кишечнике. Главное – бороться.

– Да, – вежливо ответил я. – Будем бороться. Спасибо вам!

Приняв весёлое выражение лица, я направился к тому окну, где стоял мужик, и весело сказал ему, что больше прыгать не собираюсь и даже, кажется, пожал ему руку. Он широко и открыто улыбнулся, но уходить сразу явно не спешил. Умный мужик, ничего не скажешь. Все эти разговоры не решили главную мою проблему – я категорически не хотел стать обузой для жены. Эх жена, бедная моя жёнушка. Всю жизнь ты ждала, когда же я, наконец, буду больше уделять тебе времени. Дождалась.

Ну уж нет! Смотреть на твои мучения каждый день – нет большей муки для меня. Конечно, ты всё будешь скрывать, стараться изо всех сил, улыбаться мне, но от этого мне будет ещё невыносимее, понимая, чего тебе это стоит. А смысл? Зачем? Чем больше ты будешь меня жалеть, тем больнее будет мне. Ведь вместо того, чтобы утешать меня, ухаживать за мной, терпеть смрад моего медленно гниющего тела, ты могла бы жить. Ведь ты ещё и не жила толком… А дети… Они тоже будут страдать из-за меня. Их детство будет омрачено воспоминанием о медленно гниющем человеке… Смысл? Если всё равно в конце – смерть. Результат тот же, но намного быстрее, если просто, никого не мучая, прямо сейчас выброситься из окна.

А мама, конечно, всё знает. И она меня поймёт. Ведь она сказала мне вчера по телефону:

– Я дочитала “Овод”.

В памяти всплыли последние строки из этого гениального произведения Войнич:

“Счастливой мошкою летаю. Живу ли я, иль умираю.”

Да, до меня не сразу дошло что это был намёк, что мама мне сама подсказывает, как правильнее всего поступить в этой ситуации (мама, естественно, ни о чём таком и не думала, это была игра моего воображения, усиленного побочными эффектами лекарств).

Я зашёл в свою палату. До меня донесся ворчливый недоверчивый шёпот сидящих у входа в мою палату бабушек:

– Кво-о-та…, кво-о-та…