Трое и кошка. Книга о счастье

«Поэт спешит запечатлеть…»

Поэт спешит запечатлеть
свои прекрасные мгновенья,
поймать в расставленную сеть
поступки, мысли, впечатленья,
ведь все исчезнет, все пройдет,
и это, в общем, не трагично —
но как же хочет рифмоплет
сверкнуть звездою непривычной!..

Екатеринбург

Эрмитажный сонет

Люблю среди античных ваз
бродить я в сумерках апреля,
когда времен чудесных вязь
блестит, как солнце Рафаэля.
Молчит со мною тишина
(скрипят лишь кубики паркета),
но как естественно она
вплелась в мелодию сонета!

Санкт-Петербург

Рокайль

Я – рокайль на серебряном кубке,
суть моя – украшенье, декор.
Превращается в милую шутку
о значенье моем разговор.

Я могу подыграть, изукрасить,
я могу поддержать, расцветить,
чуть усилить, верней обозначить, —
вот моя повседневная прыть.

Но увы, без веселой рокайли
кубок сможет безбедно прожить
иль другой полукруглой деталью
ее мягкий виток заменить.

Санкт-Петербург

Поединок

И вот нас трое:
торшер, блокнот и я,
и я настроен
на звуки бытия.
Звенят минуты,
как старый метроном,
и не минует
меня ритмичный звон.
Не льются строки
и не приходит стих:
владыка строгий
чуть поманил — и стих.
Нас было трое:
торшер, блокнот и я…
Как Шлиман — Трою,
когда-нибудь открою,
мой стих, тебя!

«Сижу в ночном трамвае я…»

Сижу в ночном трамвае я,
в блокнот пишу стихи;
случится вдруг авария
(за прежние грехи),
смогу сказать открыто я:
«Судьба, прости меня —
снабдила ты корытами,
да я вот — не свинья…».

Санкт-Петербург

«Кипят вокруг чужие судьбы …»

Кипят вокруг чужие судьбы —
большой грохочущий вулкан.
Запечатлеть его мне суть бы
(как говорится, «als ich kann»),
но кисть слаба, резец источен,
а карандаш мой крив и тощ,
и потому с насмешкой в очи
мне смотрит огненная мощь.

Нюрнберг

«Люблю я ширь бумажного листа…»

Люблю я ширь бумажного листа,
страницы белой шумное раздолье,
где катится волшебная река —
стихов моих ночное половодье.
Подтачивают воды берега,
несут разбитых кораблей скелеты,
и кажется, что вечная волна