Сундучная книга

Но когда началась Первая мировая, дела в промысле резко пошли на спад. Дело было даже не в том, что многих мастеров мобилизовали, а в том, что резко подорожали материалы. Теперь за ними приходилось ездить далеко-далеко, а не покупать у знакомых купцов в Нижнем. Естественно, что и цены на сундуки сильно повысились. А это вызвало падение спроса: кто будет покупать товар, который год назад стоил в два раза дешевле? Получался замкнутый круг. Многие разорились, многие перешли в другие промыслы.

И вот однажды несколько муромских хозяев сундучных мастерских решили объединиться в артель, чтоб, как говорится, не умереть поодиночке. Вместе выживать было сподручнее. «Войну протянем, а там посмотрим», – решили они. Никто же не знал, что скоро начнётся такое, о чём и подумать страшно.

Итак, решили и организовали артель, собралось человек двадцать. За образец они взяли устав артели сапожников, появившейся в Муроме незадолго до этого. Несмотря на то, что сундучники объединили капиталы, их явно не хватало – для производства сундуков всегда нужны большие оборотные средства. И тогда члены артели решили обратиться за кредитом во Владимирское губернское земство. Написали письмо. Так мол и так, организовали артель, нужны деньги, просим выдать кредит на пять лет под залог имущества. Отправили письмо и стали ждать ответ.

А земцы, получив послание, были озадачены. Никто и ничего не понимал в сундучном деле. Смогут ли артельщики вернуть деньги? Рисковать не хотелось: время было суровое. И кто-то вспомнил, что один из членов земства, который в ту пору болел, сам был хозяином крупной сундучной мастерской. «Вот кто нам поможет!» – решили земцы и переслали ему письмо с просьбой высказать «компетентное мнение». А тот, ознакомившись с посланием, понял, что дело плохо: могут появиться конкуренты. Дела и так шли ни шатко ни валко, а тут ещё эти голодранцы-артельщики начнут сундуками рынок затоваривать. И хозяин мастерской написал резко отрицательный ответ: ни толкового руководства, ни опыта в коммерческой деятельности, ни хороших мастеров у артельщиков нет, а потому кредит им давать не целесообразно, проще говоря, глупо – то же самое, что выбросить деньги в мусорное ведро.

Такой ответ земство и прислало артельщикам.

Обида поначалу помешала им понять причину такого поведения земства. Но потом они вспомнили, кто был одним из его членов, и посмеялись: нет опыта и нет толкового руководства? Да каждый из артельщиков руководил своей мастерской по 20—30 лет, и если бы не нынешние тяжёлые обстоятельства, продолжал руководить собственным сундучным заведением; нет хороших мастеров? А куда они делись? В Муромском уезде каждый второй мужчина – опытный сундучник.

В общем, посмеялись артельщики и решили удивить земство.

Для начала они напишут открытое письмо во «Владимирские губернские ведомости». Они знали, что там работает главный редактор, который ратует за местные кустарные промыслы, – надо привлечь на свою сторону общество. А потом они сделают «горку» сундуков[2 - «Горка» – принятый в домашнем хозяйстве способ расположения сундуков: один ставился на другой в зависимости от размера.] такого качества, что сотрудники земства ахнут от удивления, а тот злопыхатель лопнет от ярости.

И вот через три недели, сразу после публикации в газете заметки о бедах N-ской сундучной артели, к воротам здания земства подъехала телега. На ней сидел председатель артели и двое сотрудников. Они молча спрыгнули с телеги, молча спустили сундуки и так же молча внесли их в здание. А там только что закончилось заседание по вопросам поддержки местных кустарных промыслов. Земцы выходили из большого помещения, что-то горячо обсуждая друг с другом.

И тут их глазам предстало великолепное зрелище.

У дверей стояла «горка» из пяти муромских сундуков – маленькие были поставлены на большие. «Мороз» горел разноцветными огнями от лучей яркого солнца, тонкие металлические полоски, которыми крест-накрест были обиты лицевые стороны сундуков, блестели подобно золоту; зяблицкие и лысковские замки[3 - Сундуки для муромских кустарей делали мастера из сёл Лысково (Нижегородская губерния) и Зяблицкий погост (Владимирская губерния).] играли прекрасные мелодии.

Артели дали кредит.

Санкт-Петербург

Промышленный шпионаж

Седые уральские горы со всех сторон окружают посёлок – старинную столицу могущественного рода Демидовых. Давно потомки основателя династии живут во франциях да италиях, давно перестало демидовское железо быть единственным во всей России, но сохранилась слава уральского ремесла, легенды о заводских мастерах и их произведениях живы по сей день.

Девятнадцатый век до неузнаваемости изменил демидовскую столицу: появилось уличное освещение, построили огромный собор. Но не это было главной переменой – главным было то, что расцвела пышным цветом кустарная промышленность: в домах и мастерских застучали молотки и топоры, зазвенели пилы, зашипел выплавляемый чугун. Множество мастеровых после отмены крепостного права бросились на заработки.

Об этом периоде и пойдёт речь.

В посёлке издавна существовал промысел по производству сундуков и шкатулок. Их продавали по всей России, часто привозили на Нижегородскую ярмарку. Уральские мастера участвовали в выставках, получали медали. Сундучных заведений было очень много, при этом они отличались друг от друга: в одних, самых крупных, собирали сундуки, в других, поменьше, только делали «мороз» на жестяных листах или разную фурнитуру: ручки, замки, петли. Особо этим славилась маленькая старообрядческая деревня неподалёку от демидовского посёлка. Естественно, что дух соревновательности пронизывал кустарную промышленность. Говоря современными словами, царила жёсткая конкуренция – секреты строго охранялись, хорошие мастера ценились как никогда.

В центре посёлка располагалась усадьба известного купца – владельца сундучного заведения. Назовём его Петром Яковлевичем. Большой двухэтажный дом (первый этаж – каменный, второй – деревянный) фасадом выходил на улицу. В глубине усадьбы находилась мастерская, чуть поодаль – разные хозяйственные постройки. На «фабрике» Петра Яковлевича только собирали сундуки: детали к ним и листы с «морозом» покупали в других заведениях. Множество кустарей работало на него, множество зависело самым непосредственным образом: при нужде мастера шли к хозяину и тот им давал в долг до будущего жалованья.

Пётр Яковлевич был мужик оборотистый. Он желал торговать не только сундуками, но и разными другими товарами: держал две лавки в разных концах посёлка, в которых можно было купить пряности, сушёные фрукты, конфеты. Впрочем, нельзя сказать, что это был жадный и жестокий человек, – вовсе нет: построил часовню за свой счёт, жалованье выдавал вовремя, рабочих шибко не притеснял, как другие. Пожалуй, строг был, но за это уважали. Особенно Пётр Яковлевич не любил пьяниц и сквернословов – с этими разговор у него был короткий. Почему? Потому что он держался старой веры, то есть был, как говорится, «приверженцем древлего благочестия». И детей своих так же воспитывал. Невестка его по мере возможности принимала участие в семейном деле. Муж её, Фёдор, рано умер. Она оказалась весьма толковой помощницей начинавшему стареть хозяину мастерской.

Однажды рачительный Пётр Яковлевич подумал, что гораздо дешевле не покупать листы с «морозом», а делать их в своей мастерской. В ту пору славился товар детальной «фабрики» Овчинникова. Она была хоть и маленькая (работал сам хозяин с сыном), но в ней делали «мороз» такого цвета, который никто не мог повторить: нежно-зелёного, с аквамариновым оттенком. Разумеется, Овчинников держал в секрете рецепт своего «мороза».

И Пётр Яковлевич решил схитрить.

В один из дней он велел кликнуть Прошку, рабочего своей «фабрики». Тот был парень с руками, толковый, сильный, но, как говорится, себе на уме. Поднялся он к Петру Яковлевичу на второй этаж дома, и что-то долго они с ним обсуждали. А потом рабочие слышали, как хозяин «фабрики» прокричал:

– Пошёл вон! И чтоб духу твоего здесь больше не было!

Потом с лестницы скатился красный Прошка и, боязливо оглядываясь, поспешно вышел за ворота усадьбы.

Мастеровые переглянулись. Получить от ворот поворот – эка невидаль, но Прошка был парень работящий и непьющий. Что он мог натворить? Или что мог наговорить, чтобы довести обычно спокойного хозяина «до белого каления»? Ведь Пётр Яковлевич никогда не кричал на своих рабочих. Если кого и выгонял, то за дело и вполне пристойно. Человек он был такой. Всё порывался отойти от дел да душеспасительные книги читать, но увы – не на кого было оставить «фабрику».

Итак, Прошку выгнали. Через несколько дней он пришёл к Овчинникову: так мол и так, хочу у вас работать.

– А выгнали тебя за что?

– Да ни за что!

– Все так говорят. Признавайся: за что тебя выгнал Пётр Яковлевич?

– За растрату материала. Но я не виноват! Я был обойщиком, а жесть нарезали другие люди, я лишь обивал сундуки.

– Что же ты не сказал этого хозяину?

– Я сказал.

– А он что?

– Осерчал. Говорит, врёшь, непутёвый.

– Не похоже это на Петра Яковлевича. Лукавишь ты, парень.

– Здоровьем маменькиным клянусь!

– Не клянись никогда, особенно этим, – строго сказал Овчинников.

– Не буду. Что же мне теперь делать? По миру идти?

– Мне нужен дельный человек. Будет много работы ближе к весне – ярмарка скоро. Ты долго работал у прежнего хозяина?

– Два года.

– Что ж… Приходи завтра, посмотрим на тебя.

И Прошка пришёл. Парень он был смышлёный – всё на лету схватывал. Вскоре Овчинников уже нахвалиться не мог и поручал ему самые ответственные операции. А Прошка нет-нет да спросит, как «мороз» делать. Овчинников пока хитрил – не хотел всей тайны новичку доверить.

Но однажды, через месяц работы, на очередной вопрос Прошки, он ответил:

– Да ничего мудрёного тут нет: надо веницейскую ярь смешать с масляным лаком, и потом хорошенько просушить.

После обеда Прошка исчез.

На следующий день Овчинников подождал-подождал его и, усмехнувшись, спокойно принялся за работу.

А Прошка, выведав секрет, прибежал вечером к Петру Яковлевичу.

– Уж больно просто, – сказал старый купец.

Решили попробовать. Спустились в мастерскую, взяли жестяные листы. Печь, слава Богу, ещё не остыла.