Дневники Эстеллы: Шантарские каникулы
– Мы это и хотели сделать изначально, пока не пришёл ты и не разрушил все наши планы.
– Да, я такой, – ухмыльнулся Игорь Святославич. – Ну же, пойдём.
Мы с Катериной Андреевной понимающе переглянулись.
Я снова вгляделась в исполинскую машину – и снова поймала себя на навязчивой мысли: «Она не может взлететь!». Тем не менее, уважаемые господа в парадных костюмах вальяжно прохаживались вокруг неё, что-то осматривали, трогали и перекликались между собой. Нас проводили в здание штаба. В центральном помещении располагался широкий стол, на котором была разложена широкая и подробная карта нашей страны, а на ней линией и точками была отмечен наш маршрут. Я с интересом взглянула на неё, сразу отметив при этом, что маршрут аэростата заканчивается отнюдь не на Большом Шантаре, а в городе южнее него. Над картой склонились четверо мужчин в белоснежной офицерской форме. Завидев нас, входящих в комнату, они встали ровно и поприветствовали моего папу, Игоря Святославича, а затем и нас с Катериной Андреевной.
– Мы рады приветствовать вас, – объявил торжественно мужчина, который выглядел самым старшим из них, – в составе экспедиции на аэростате нового типа «Парусник». Мы надеемся, что полёт пройдёт для вас в наилучшем виде! Позвольте представиться: я – капитан аэростата Павел Лазаревич Одинцов. Вот мои помощники, – стал он перечислять слева направо, – Роман Сергеевич Юмашев, Дмитрий Дмитриевич Добролюбов и Пауль Йоханнович Химмель.
– Благодарим вас за столь радушный приём, – склонил голову папа.
Я склонила голову вслед за ним. Подняв глаза, я встретилась взглядом с тем, кого капитан представил как Пауль Химмель. Я никогда не могла свободно читать человека по глазам – у меня это всегда выходило из рук вон плохо – но сейчас я могу поклясться в том, что его взгляд показался мне чересчур подозрительным: холодный, оценивающий, нервный, с широкими бездонными зрачками – меня от него пробрало до мурашек. Я посмотрела на других, но ни у кого больше такой черты не заметила… Меня окончательно запутало то обстоятельство, что выражение лица Пауля выражало самую искреннюю доброжелательность и практически расплывалось в оскалившейся улыбке до ушей. От этой улыбки мне стало совсем не по себе. Меня в очередной раз спас папа:
– Благодарим вас, Павел Лазаревич, за столь радушный приём. Теперь же разрешите ознакомиться с планами полёта и временем отбытия.
– Мы с радостью ответим на все ваши вопросы! – сказал капитан. – Роман Сергеевич, Дмитрий Дмитриевич, – обратился он к своим помощникам, – отправляйтесь на борт и проинспектируйте подготовку нашего «Парусника» к вылету.
Офицеры кивнули и покинули штаб.
– Пауль Йоханнович, – обратился к нему Одинцов, – подготовьте маршрутную документацию. Она на втором этаже штаба.
– Так точно! – ответил не без акцента он и, развернувшись, покинул помещение.
Далее следовало объяснение плана нашего путешествия. Оно, как и было написано в письме, должно было занять при наиболее благоприятных условиях четыре дня с остановками в различных городах. Нас предупредили о том, что курить и зажигать любые предметы на борту аэростата строго-настрого запрещено, что открывать окна можно лишь на малых скоростях и тому подобные скучные предписания. Тем не менее, я слушала. Затем, завершив инструктаж, капитан указал на выход и сказал, что мы можем подниматься на борт.
Настал тот самый момент, которого я так долго ждала! Взявшись с папой за руки, мы прошли по пыльному лётному полю за капитаном вместе с дядюшкой Игорем и его женой к самой лестнице, ведущей на борт аэростата. О, уважаемые читатели, если бы вы только были в тот миг рядом со мной! Если бы только видели это чудо! Своим громадным силуэтом «Парусник» полностью закрыл мне вид, скрыв за собой и солнце, и окрестные пейзажи. То и дело из него с шипением и свистом вырывались струйки пара, внутри него что-то пыхтело и стучало. Машина казалась мне живой. Она будто бы старалась нам что-то сказать. Однако я не могла уловить слов на её языке. Это был язык механизмов, язык шестерней и поршней – тот язык, которому, должно быть, обучают инженеров; иначе как они могут во всём этом разбираться?..
– Прошу на борт, – сказал капитан Одинцов и встал в стороне от лестницы, жестом указав на неё.
Мы поднялись по ней торжественно, медленно, но уверенно и стройно. Внутри нас приветствовал помощник капитана Юмашев и провёл экскурсию по аэростату. Мы ходили по бесконечным коридорам, залам и комнатам не меньше пятнадцати минут! И даже после этого Юмашев заключил: «Мы с вами обошли не более десятой части всех помещений на этом воздушном судне». Это поразило меня до глубины души. Я твёрдо решила про себя: во что бы то ни стало необходимо исследовать этот летучий корабль подробнее!
Нам показали наши каюты, уборные, обеденный зал, ресторан и путь до капитанской рубки, а затем сказали занять свои места и приготовиться к вылету. Двери были закрыты. Из окна я увидела, что последним, кто взошёл на борт, был Пауль. Люди на земле начали отходить на безопасное расстояние. Счёт пошёл на минуты. От волнения моё тело вновь окатили мурашки, а я оцепенела. Наверху что-то пыхтело, и шум от этого нарастал всё больше и больше…
Послышался громкий свист, через мгновение переросший в гул. Он был на таких низких частотах, что неистово начал резонировать у меня в груди. Мои уши заложило. Винты громадной машины были запущены. Стало страшно. Я закрыла уши, к горлу подступил комок. Я готова была расплакаться. Однако вскоре гул немного стих – двигатели вышли на холостые обороты. Затем я увидела то, что потрясло меня ещё больше: винты, расположенные по бокам, с характерным звуком повернулись вверх. Через минуту после этого они начали раскручиваться, с каждым мгновением всё быстрее и быстрее. Гул вновь возрос, стал ещё громче прежнего, а скоро и вовсе перерос в страшной силы рёв. Частоты вновь возросли. Я подумала, что вполне возможно, что этот шум слышали не только на лётном, не только в Шлиссельбурге, но и в Петербурге. Внутри усилилась вибрация и стала такой сильной, что держать ладони на корпусе было просто невозможно. Внезапно аэростат качнулся, что-то щёлкнуло – и аэростат начал плавно отрываться от земли. Из окна можно было увидеть, как сначала люди, затем деревья, а потом и само лётное поле стали отдаляться от нас. На мгновение «Парусник» повис в воздухе, а затем винты, которые были до этого момента направлены вертикально вверх, снова поменяли своё направление. Мы начали движение.
Моему восторгу не было предела. Гул моторов немного стих, хотя всё ещё был ощутимым. К нам спустился помощник капитана Добролюбов и объявил, что аэростат начал разгон по направлению к Ярославлю. Через полтора часа мы будем там. Также нам было объявлено, что теперь мы можем свободно перемещаться по салону. Я тотчас покинула каюту и направилась к носу корабля. Там располагался просторный обеденный зал, но что было для меня важным – именно там были широкие окна, сквозь которые можно было смотреть на пролетающие пейзажи. Началось наше путешествие на аэростате «Парусник».
21 июня 1905 года. В небе над Императорской Гаванью.
Уже четвёртые сутки мы путешествуем над Россией на аэростате. Я уже привыкла к непрерывному гулу моторов и вибрациям. Днём ранее я имела смелость пожаловаться на эту обстановку капитану Одинцову. Тот виновато пожал плечами и взглянул на моего отца.
– Милая Эстелла, – сказал мне папа, – скоро мы прилетим, и шум стихнет. Однако же есть звуки куда мучительней, согласна?
Я нехотя кивнула. Всё-таки его слова в то мгновение меня не слишком успокаивали.
– Эстелла Арсеньевна, – обратился ко мне капитан, – я очень сожалею, что вы вынуждены претерпевать этот гул. Поверьте: в будущем мы учтём данную скверную недоработку и проследим, чтобы инженерный отдел поработал над дополнительной изоляцией пассажирского салона.
Закончив свою речь, капитан склонил передо мной голову. Мне стало не по себе. Со мной обходились чуть ли не как с царевной, что всякий раз меня смущало. Возможно, некоторым уважаемым читателям это покажется странным, но мне всегда хотелось, чтобы ко мне относились так же, как и к остальным детям. Тогда бы я не ощущала эти косые взгляды всякий раз, когда за мной к воротам гимназии подъезжал, чтобы забрать меня домой, наш лакей. С другой стороны, и такая жизнь полна трудностей. Когда ты – единственная дочка одного из самых известных в Европе учёных, от тебя практически всякий раз требуют большего и лучшего, нежели от остальных: лучших отметок, в особенности по географии, лучшего поведения, лучшей сообразительности… Порой это меня определённо напрягает. Чем я заслужила этот поклон от самого капитана этого громадного воздушного судна? Конечно, внутренний голос мне подсказал, что необходимо ответить Одинцову тем же, что мною и было исполнено.
«Парусник» летел на высоте около полутора тысяч саженей2. Стоит отдать должное этому исполину: полёт его почти всегда невероятно плавный, при этом – быстрый. Из-за столь малого количества времени путешествия я не могла верно оценить расстояние. Четыре дня в пути – поистине малый промежуток, кто бы что ни думал. Мы останавливались во всех крупных городах – и даже с ними путешествие вышло очень быстрым. Постепенно одолевающую меня скуку я попыталась отогнать, вновь уставившись в окно. За ним стояла – если так вообще можно сказать о постоянно меняющихся пейзажах – красота: облака, больше напоминающие покрывало из комочков пуха, застилали взор до самого горизонта. Они то и дело ловили проплывающую мимо них тень от нашего аэростата. Внизу раз в несколько минут можно было различить горные вершины, речки, озёра и бескрайние просторы тайги. Всё это я раньше видела лишь на гравюрах в наших учебниках и в картинных галереях. Теперь же такие пейзажи я могла лицезреть воочию, словно сама природа открывает передо мной свою картинную галерею – с тем лишь отличием, что картины в ней живые, настоящие, не мертвецки застывшие на кусках холста! Эти красоты лишь подогревали мои предчувствия по поводу острова.
Капитан сел на кресло возле меня и тоже взглянул в окно.
– Красиво, Эстелла Арсеньевна, не правда ли?
– Правда, – кивнула я ему.
– Через сорок минут с небольшим мы совершим посадку на лётном поле Императорской Гавани. Дальше ваш путь лежит по морю на север.
– Вы не поедете с нами дальше? – удивлённо спросила я.
– Это была бы большая честь для меня, – покачал головой капитан. – Однако мой долг – подготовить «Парусник» для перелёта в другую страну.
– Вы полетите в другую страну?! – воскликнула я.
– Точно так, Эстелла Арсеньевна, – кивнул он. – На дальних рубежах нашего Отечества ведётся тяжёлая война с Японией. Наш аэростат призван помочь фронту.
Глаза его погрустнели. Я начала смекать, что к чему, поэтому спросила:
– Аэростаты применяются японцами?
– Именно. Неделю назад у Порт-Артура заметили аэростат, который применяли для сброса бомб на наши позиции. А три дня назад, – замялся немного капитан, – бомбардировке с аэростата был подвергнут Владивосток.
– Это ужасно, господин капитан, – вздохнула я. – Я надеюсь, что «Парусник» сослужит нашим воинам добрую службу и сможет отразить атаки врага!
– Поверьте, Эстелла Арсеньевна, я так же уповаю на это.
Разговор постепенно сошёл на нет. Капитан ещё немного посмотрел в окно, а затем, сообщив нам, что аэростат готовится приземлиться близ Императорской Гавани, покинул нас с папой и четой Грановских и поднялся на мостик. По указанию папы я проследовала в каюту, где села на свою кровать и стала дожидаться приземления.
Оно прошло в точности так же, как и предыдущие. Сперва в течение нескольких минут я ощущала, что аэростат будто бы падает с неба и скоро разобьётся о поверхность земли. О, если бы вы только знали, как страшно мне было в первый раз, когда мы таким образом садились в Ярославле! Помнится, тогда я всё приземление и минуту после касания сидела с зажмуренными глазами и лепетала про себя все молитвы, которые знала. Ныне же от прежнего страха осталось лишь небольшое волнение. Мысленно я отсчитывала секунды до того момента, когда заработают тормозные винты. Это мгновение настало: раздался такой сильный гул, что мне заложило уши, затем послышался сильный скрежет металлических механизмов, которые поворачивали моторы вниз. Меня вдавило в кровать, а затем я почувствовала сильный толчок. «Парусник» приземлился в финальной точке.
– Прилетели, – вздохнул с облегчением папа.
– Ура! – воскликнула я. – Теперь мы можем выходить?
Папа кивнул, после чего принялся собирать саквояж. Я последовала его примеру. У выхода из салона нас встретили матросы и слуги, которые пожелали нам счастливой дальнейшей дороги. Сразу у выхода стоял Пауль Химмель, который проводил нас с улыбкой. Я подумала, что, возможно, он совсем не такой, каким я его представила в самом начале. Недаром ведь говорят, что о человеке не стоит судить, исходя из его внешности. Хотя зачастую сами же взрослые этими правилами пренебрегают. Иначе как по-другому вычислить в толпе того, кто может представлять для тебя опасность? Чуть поодаль, у самого выхода, стояли Юмашев и Добролюбов, которые были столь же любезны. Мы вновь очутились на твёрдой земле. Первое, что встретило нас – это холодный ветер со стороны моря, а также небольшую толпу зевак, состоящую из морских офицеров и их дам. Снова я вдыхала свежий воздух – и содрогалась при этом от прохлады, несмотря на то, что по календарю был самый разгар июня. Из-за того, что я немного задержалась на трапе, я услышала, как перешёптываются между собой помощники капитана:
– …Главное – приглядывай за Химмелем, – донёсся до меня голос Юмашева.
– Что он может сделать? – спросил у него Добролюбов.
– Не нравится мне он, – ответил Юмашев, – больно уж подозрительный. Ночью, во время стоянки в Благовещенске, ходил в город с какими-то бумагами.
– Может, письма передавал?
– В полночь? Из Петербурга в маленький городишко? И именно в Благовещенске, где по ту сторону уже Китай? Думаю, ты знаешь, кто в большом количестве сейчас обитает в Китае.
Добролюбов задумался на мгновение.
– Твоя правда. Однако нареканий от капитана на него не было.
– Это и смущает меня. Наш капитан – доброй души человек, притом доверчивый весьма. Как бы его доверчивость не обернулась для него и для нас большой бедой…
Я встала, словно вкопанная, и слушала их перешёптывания. Они заметили это и, прокашлявшись, обратились ко мне:
– Эстелла Арсеньевна, ну, что же вы стоите, словно неприкаянный ребёнок? Добро пожаловать в Императорскую Гавань – форпост нашего Отечества пред лицом необъятного Сахалина! Просим вас: смело вступайте на русскую землю.
– Благодарю вас, – обернулась я к ним и, присев в лёгком реверансе, спустилась по трапу.
В отличие от шлиссельбургского лётного поля, это было поросшим нежной низкорослой травой. Ступать по ней было одно удовольствие. Вскоре за мной по трапу спустился мой папа, а затем и дядюшка Игорь, придерживая под руку свою супругу. Небольшая толпа направилась к нам. В её главе находился человек умеренного роста и телосложения, с длинными и пышными усами и широкополой шляпой. Он представился нам как градоначальник. Мой папа пожал ему руку, поздоровался с ним и удивился весьма, узнав, что Императорская Гавань перестала быть военной крепостью, а стала полноценным поселением.
– Живём потихоньку, – сказал градоначальник. – За то время, что вы у нас не были, появился новый постоялый двор, возросли торговые ряды… До войны в основном с японцами торговали, а теперь редко когда британцы, французы или американцы посетят. Все сейчас во Владивосток… Так ведь это до бомбардировки было. А то, глядишь, снова вспомнят про нашу тихую гавань.
– Не боитесь войны? – поинтересовался отец. – Я так погляжу, – кивнул он на странного вида строение в форме цилиндра, покрытого медью, из которого тонкими струйками сочился пар, – у вас тоже генератор появился.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
1 сажень равняется примерно 2,48 м. Значит, Эстелла увидела объектом длиною примерно 372 метра (прим. авт.)
2
То есть, на высоте около 2,7 км (прим. авт.)
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
