Флирт с одиночеством. Роман

«Боже, как я соскучилась по его поцелуям, – думала с тоской в сердце она. – Да, я непременно скажу ему, что после всего этого хочу от него ребенка, пусть родится мальчик, он всегда мечтал о сыне… Все обиды пройдут. Мы простим друг друга… Ну а он, как же он…?» – она вдруг закусила губу, вспомнив, что у нее есть любовник, которому она обещала тоже самое…

– Мама, не прогоняй меня. – Детский голос раздался над самым ухом. Женщина открыла глаза и увидела смутные очертания ребенка.

– Мама, как ты? – шмыгнул ребенок носом и осторожно сел на кровать.

– Спасибо, – улыбнулась она, немного удивившись. – Как тебя зовут, малыш?

– Я так и знал, что ты меня не узнаешь, мама. Это же я, Ваня! Мама, я так скучал… – мальчик склонил голову ей на живот.

Лаура, преодолевая боль, попыталась погладить его по голове, но руки ее еще не слушались.

– Мама, как хорошо, когда ты рядом. Дяденька доктор говорит, что ты уехала на Северный полюс.

– Зачем?

– На пингвинов смотреть…

– На пингвинов? – удивилась она опять. – Зачем на них смотреть? Меня они никогда не интересовали.

– Не знаю. Меня все обманывают. Не оставляй меня больше никогда! Тем более, я сейчас сам похож на пингвина.

– Ну что ты такое говоришь!

– Нет, нет, это нестрашно, мама! Ведь у маленьких детей все быстро заживает, и у меня вырастут новые пальчики…

Лаура сглотнула слюну, на душе было ужасно тяжело. «Боже, он верит, что у него вырастут новые пальчики!». Ребенок почувствовал это.

– Мама, ты не переживай! – и малыш перевел дыхание и приблизившись к самому уху женщины, прошептал:

– Я везучий, потому что у меня с рождения были густые волосы. У кого густые волосы, тот будет счастливым… Помнишь, мама, ты сама так говорила? А сейчас их нет! Потрогай, – и он взял ее невесомую руку и приложил к своей голове.

Лаура вдруг почувствовала его горячую кожу с углублениями от ожогов, и ей стало дурно.

– Ваня, я не твоя мама, – вдруг решилась она. – У меня есть дочь, муж, но сына не было никогда…

Лауре было не по себе. Она не хотела это говорить, но все это вырвалось, и так в ее жизни было много лжи. «А может, и правда у меня был сын. Может, и правда он мой сын», – промелькнули сомнения.

– Он сказал, что ты моя мама, и тебе сейчас плохо. И я пришел к тебе.

«Что за дурацкая шутка! Какая ужасная шутка!» – возмутилась в душе Лаура.

– А еще он сказал, что мама меня очень любит. Ведь это так, мама? Что с тобой, мама? Прости, что расстроил тебя…

Он вдруг отпрянул от нее и побежал в сторону коридора. У Лауры по щекам потекли слезы.

Глубокая ночь. Ветки деревьев отбрасывают подвижные тени. За окном идет дождь, как бывает поздней осенью. Воды на улице так много, что кажется, она течет по подоконнику, скатывается вниз и затапливает пол в палате. Но Ваня не может дотронуться до нее, зачерпнуть своей обожженной ладошкой хотя бы немножко живительных капель. Он лежит неподвижно в специальной кроватке, поддерживающей невесомость, и словно парит над водой. Хочется пить и то, что осталось от губ, молит: «пи-и-и-ть». Пот выступает на его лбу. В больничных коридорах кто-то шуршит тапочками, видимо в туалет. Пахнет микстурами и лекарствами, а еще иногда сквозь стены палаты стонет какой-то больной. Ему, наверно, еще тяжелее, чем Ване. Ваня не стонет. Он вообще никому не показывает, как ему тяжело. Чтобы не думать о боли, он смотрит на свой единственный пальчик и водит им по воздуху, как будто пишет письмо. «Мама, я тебя люблю, мама…», – выводит он вот уже несколько раз. В этот момент раздается шепот. Прямо над головой. И этот шепот пугает его, ибо никого в палате нет, никого… этой одинокой жестокой ночью.

– Привет, малыш… какая холодная ночь, не правда ли? – прошептал кто-то.

Мальчик накрылся одеялом, ему стало страшно. Но голос, прозвучавший в темноте, был искренне добр и мягок. Чьи-то длинные руки осторожно коснулись одеяла и потянули на себя.

– Не бойся, дай посмотреть на тебя, малыш.

Последнее «ш-ш-ш» эхом растянулась по больничной палате, точно ветер в лесу зашуршал опавшими листьями. В последнее время к Ване никто не заходил… никто, кроме пожилой медсестры, которая то и дело причитала и плакала, когда делала перевязки, и он, Ваня, боялся спросить причину ее слез, боялся, пожалуй, сильнее, чем узнать ответ на вопрос, почему в его палате нет зеркала или где его мама.

– Не надо… – испугался мальчик, – ты пугаешь меня, лучше уйди туда, откуда пришел. Я весь горю, горю…

Ваня почувствовал, как острая дрожь мелкой дробью бежит по его изуродованной коже, огибая участки, где этой кожи вовсе нет. Он прижал к себе тряпичную куклу, оставленную кем-то из предыдущих пациентов. «Ведь нельзя же ничего забывать в таких местах. Ведь плохая примета, плохая…». Мальчик часто прижимал близко к сердцу это создание, и одиночество капельку отступало. Но ночной призрак не отступал.

– Ну, вот ты боишься, малыш, – печально вздохнул призрак. – Ай-ай-ай. Мальчики должны быть смелыми. И слышишь, никогда ничего и никого не бойся, кроме того, чьи грустные сказки сбываются…

Этот загадочный шепот начинал успокаивать ребенка, и невольно культяпки разжались, и простыня сама сползла вниз. От неожиданности мальчик закрыл глаза, боясь увидеть что-то ужасное, но перед тем как зажмуриться, он все же уловил светлый образ призрака, и не было в этом образе чего-то пугающего, а, наоборот, над Ваней склонилось доброе лицо, вытянутое как у лошади. Это был бородатый мужчина средних лет, с длинными волосами, в сияющих тусклым серебром просторных одеждах. Мальчик прищурился, словно привыкая к сиянию, но потом осмелел и полностью открыл глаза. Загадочный свет исходил от лика призрака, словно это существо откололось от луны и спустилось к нему в палату. Призрак улыбался своей бесконечно доброй улыбкой, и мальчик отметил, что он совсем не боится.

– Мне совсем не больно, когда я смотрю на твою улыбку, – признался Ваня. – Ты улыбаешься, как ангел!

– Т-ш-ш, – приложил длинный палец к своим губам незнакомец. – Я открою тебе маленькую тайну, малыш: сейчас все ангелы спят, – и он опять улыбнулся все той же чистой улыбкой.

Ваня понимающе кивнул и поджал под себя ноги. Светящийся призрак приблизился и осторожно дотронулся влажными пальцами до лица ребенка. Это были очень длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, и эти пальцы прохладные и пахнущие осенними листьями напомнили мальчику о приближающейся зиме.

«И все-таки он пришел с улицы», – подумал Ваня, на секунды закрыв глаза.

Жажда удивительным образом оставила его. Подушечки пальцев касались ласково его чувствительной, болезненной кожи, останавливаясь на подолгу не заживающих ранах и рубцах, и в этот миг Ваня слышал, как тяжело вздыхает ночной посетитель.

– У-у-у-ух… – словно весь воздух в палате прошел через эти легкие… – Я проходил мимо, я всегда прохожу мимо, потому что меня никто не ждет. Я услышал, как ты тихо плачешь, а мне не безразличны слезы, тем более слезы ребенка.

– Я не ребенок, я уже взрослый! – возразил Ваня, скорчив обиженный вид, и загадочный посетитель наклонился ближе, словно был близоруким и пытался действительно рассмотреть, кто перед ним мальчик или взрослый. От его бороды пахло такой же осенью и мокрыми листьями.

– Да, может быть, ты уже и взрослый, – прошептал он, словно еще сомневаясь в этом, – но только для меня все люди – это маленькие дети, верящие в мои сказки.

– В сказки? Ты рассказываешь сказки? – удивился малыш.

– У-у-у-ух – почему-то с грустью ответили ему. – Только люди не хотят слушать их. Стоит мне начать рассказывать, как они зевают, кладут ладошку под голову. Они слушают и почти всегда не до конца, обычно где-то на середине они засыпают сладким, сладким сном.

На тумбе в палате Сказочник увидел кусочек пластилина. Он взял его в руки и печально спросил мальчика:

– Что это?

– Это бродячая Элли.

– Элли? – переспросил Сказочник, сдвинув брови.

– Элли… – подтвердил мальчик и немного смутился. – Правда, она не совсем похожа на Элли. Элли коричневая, а пластилин зеленый. Мне надобно было слепить лягушку… Но лягушку сложнее… – И он показал Сказочнику свой единственно уцелевший пальчик.

– Ты классно лепишь, малыш! – похвалили его.

– На самом деле Элли была с белой грудкой и белыми лапками. Раньше перед сном мы с мамой прогуливались, присаживались на холме и любовались закатом, а бродячая Элли была рядом, тоже садилась с нами и долго смотрела вдаль, словно ждала кого-то.

– Очень похоже, очень похоже, – вертел близко перед глазами пластилиновый зеленый комочек Сказочник.