Пушкин в Голутвине. Герой не своего романа

Сорвался под «офкос»

На каждый хитрый «уай?»

Найдется свой «бикоз», – сказал Радик, и все выпили.

20

– Я тебе рассказывал, что в детстве мне нравилась девочка с хорового отделения, которую звали Ирой? – спросил я у Иры, когда посиделки в кафе закончились, и я отправился провожать ее.

– Рассказывал, что она с тобой играла, – ответила Ира. – И не прогоняла, и близко не подпускала.

– Странно, я совсем забыл о ней. Только вот сегодня отчего-то вспомнил.

– А как ты в позапрошлом году у нее на деньрожденной вечеринке напился, все обблевал, а потом тебя ее папа домой вез, помнишь?

– Такое что, вправду было? – удивился я.

– Было.

– Странно. Как я оказался на ее вечеринке?

– Вроде бы, ты просто позвонил поздравить ее с днем рождения. Слово за слово, она из разговора узнала, что у тебя теперь имеется девушка, то есть я. Приревновала, или еще что. Может быть, любопытно ей стало, в каком виде пребывает ее упущенная собственность, то есть ты. Вот и пригласила.

– А почему я напился до рвоты?

– Я думаю, потому что ты дурак и пить не умеешь, – Ира поцеловала меня в щеку. – А Ира наверняка решила, что ты свои страдания в вине топишь. Дескать, так тебе невыносимо больно смотреть на нее и понимать, что досталось тебе не такое сокровище, а какая-то друга девка, то есть, опять же, я. Может быть, я ошибаюсь, но своим появлением на празднике и нажиранием до потери пульса ты сделал ей лучший подарок на день рождения, о каком она могла мечтать.

– Странно все это, – пробормотал я. – И еще странно, что Вика не пришла сегодня за день моего рождения выпить.

– Вика? – переспросила Ира. – Кто это?

– Я тебе не рассказывал?

– Нет. Так кто же это?

– Так, никто, – ответил я. – Когда-то у меня была знакомая девочка по имени Вика, но она давно умерла.

– И ты считаешь странным, что она не явилась с того света, чтобы выпить пива по случаю дня твоего рождения? – Ира хмыкнула. – Похоже, Степа, ты опять перебрал. Когда же ты пить научишься?

– Я буду пить. Много-много, каждый день. Пройдет год, а может быть несколько лет или десятилетий, и я научусь, обязательно научусь.

– Дурак, – Ира рассмеялась и поцеловала меня. На этот раз в губы.

21

– Заждалась тебя, голубчик, – я вздрогнул и чуть не выронил ключи. В полутьме лестничной площадки на ступеньках сидела Вика.

– Неужели ты думал, что я оставлю тебя без подарка? – Вика подошла ко мне, и снова моя голова закружилась от ее поцелуя.

– Это лучший подарок на день рождения, о каком я мог мечтать, – сказал я, когда поцелуй закончился.

– Это был поцелуй, а не подарок, голубчик, – Вика протянула мне пакет, перетянутый ленточкой. – Вот это подарок.

Я развязал ленточку и открыл пакет. Из пакета на меня блестящими стеклянными глазами смотрело странное существо, морда которого была испещрена пятнами всех цветов радуги.

– Это лошадь, – пояснила Вика. – Я сама ее связала.

– Догнала и связала по ногам и… ногам?

– Спицами связала, – ответила Вика. – Тебе нравится?

Я достал вязаную лошадь из пакета и покрутил ее в руках, – очень нравится. Но почему лошадь?

– Потому что «Боинг 747» показался мне слишком банальным и предсказуемым, а вязать скелеты динозавров я пока что не научилась. А что, с этой лошадью что-то не так?

– Нет, с ней все так. Это с другими лошадьми, наверное, все не так, раз они не покрыты разноцветными пятнами.

– Просто другие лошади не укуренные, а эта укуренная, – сказала Вика. – Видишь, какими добрыми глазами она на тебя смотрит? Это потому что ты ей нравишься, и потому что ей с тобой хорошо.

– И еще, потому что она укуренная?

– Да, еще и по этому, – согласилась Вика. Она взяла меня за руку и подвела к окну. – Ты что-нибудь там видишь?

– Окно, – ответил я. – И темноту за ним.

– Вот и хорошо, – сказала Вика, садясь на подоконник. – Значит, у тебя будет выбор, на что смотреть, пока мы будем заниматься этим – на окно и темноту или на меня.

– Этим? – вместо ответа Вика обхватила мои бедра своими ногами. С пряжкой моего ремня и молнией джинсов она справилась мгновенно.

Не знаю, куда я смотрел, пока мы занимались этим, но я точно не видел ни окна, ни тьмы, ни Вики. Передо мной стояла образ счастливой укуренной вязаной лошади, и мне казалось, что мы с ней переживаем одни и те же чувства. Словно это меня Вика из бездушных клубков шерсти равномерными движениями, стежок за стежком, превращает в цельное существо. Нелепо-радужное и совершенно счастливое.

– Сегодня мне показалось, что я тебя придумал, – сказал я, когда мы закончили.

– Так оно и есть.

– Нет, я в том смысле, что ты существуешь только в моем воображении.

– Ну да, где же мне еще существовать? Штат Техас, Останкинская башня и вязаная лошадь существуют ровно там же. Если бы их там не было, ты бы просто не понял о каком таком штате, какой башне или лошади я говорю, – сказала Вика.

– Я имею в виду, что мне показалось, будто бы кроме моей головы тебя больше нигде нет.

– «Нигде» – это очень непростое место, потому что, если разобраться, оно простирается повсеместно. С одной стороны, меня может не быть на Марсе. Но с другой стороны, в твоей голове мы оба можем сейчас находиться на какой угодно планете. Просто мы договорились называть Землей то, что под ногами, хотя ты можешь видеть в этой темноте за окном марсианский пейзаж, а я – венерианский. Если в твоей голове есть я, вполне возможно, в ней есть и другие люди, в чьих головах, по твоему мнению, тоже могу находиться я. Но, так как ты сам находишься в собственной голове…

– Я сейчас говорю не о тонкостях субъективного восприятия, – перебил я Вику. – Давай говорить проще. К примеру, тот секс, который у нас был, – это что? С кем я им занимался? С тобой, или просто мастурбировал на лестничной клетке?

– Это зависит от того, что было в твоей голове в тот момент, – ответила Вика. – Если там была я, то ты занимался сексом со мной. Если там была статуя Свободы, то ты дрочил на нее, используя для этого мое тело.

– Вот! – воскликнул я. – Именно это я и пытаюсь узнать. Твое тело действительно существует, или, считая, что занимаюсь с тобой сексом, я сам дергаю себя за член?