Кодекс смерти

С уважением доктор Джеймс Вилсон,

член Научного общества».

Загадка кристалла, найденного им в песке на одном из пляжей полуострова Юкатан в Мексике, недалеко от майяского храма, не один год терзала его воображение. Это украшение – или талисман – Фредрик всюду носил с собой; он не был суеверен, однако не мог отделаться от чувства, что странная звезда обладает удивительным свойством воздействовать на него или на то, что его окружало. И вот наконец решился послать ее для исследования специалистам.

Правда, без этого теплого, гладкого кристалла в кармане он чувствовал себя словно обнаженным.

Второе письмо поступило всего через несколько дней после первого. Итальянский штемпель, массивная печать и координаты Римского университета. Послание было заказное, и помимо письма от профессора Донато д’Анджело в конверте лежала копия фрагмента из «Кодекса Офанес». Текст письма гласил:

«Сеньор профессор (!) Фредрик Дрюм.

По совету… (далее следовало перечисление известных учреждений и ученых, занимающихся классической археологией, плюс словесные реверансы)… направляю вам для рассмотрения некоторые места из КОДЕКСА ОФАНЕС, написанные, видимо, герметическим письмом. Без эпохального метода развертывания старинных пергаментных свитков, разработанного норвежцами Лаксдалом и Юханессеном из Бергенского университета, вряд ли удалось бы приступить к чтению КОДЕКСА ОФАНЕС.

Посему приглашаем вас приехать на место для изучения вопроса, если вы пожелаете сделать попытку истолковать упомянутые места в кодексе… (Далее еще ряд словесных реверансов и некоторые практические указания…)

С искренним уважением (!)

доктор Донато д’Анджело».

Фредрик Дрюм был весьма польщен таким обращением. Тоб стал замечать, что мысли его товарища по работе в «Кастрюльке» где-то витают и что Фредрик то и дело бормочет какие-то непонятные слова.

Кончилось тем, что Фредрик решил взять отпуск на две-три недели и отправиться в Италию. Его решение ускорило письмо номер три, присланное Женевьевой.

Фредрик Дрюм познакомился с Женевьевой во Франции, в Сент-Эмильоне, познакомился несколько лет назад при совершенно необычных обстоятельствах. Ему пришлось тогда разбираться в трагедии, связанной с отравленным вином, и Женевьева, дочь известного винодела, студентка университета в Бордо, была отравлена людьми, которые решили отомстить ему. Последствия отравления были ужасными: у девушки случилось что-то с мозгом, отчего нарушилось ее восприятие действительности. Ее помещали в разные больницы, наметилось какое-то улучшение, но серьезного сдвига не было. Случай Женевьевы Бриссо считался безнадежным, пока ее отец не связался с доктором Умбро, всемирно известным итальянским специалистом по афазии и отизму. Пользуясь звуковой и музыкальной терапией, он добивался поразительных результатов. Люди говорили, что в клинике сеньора Витолло в Офанесе творятся подлинные чудеса.

Чудо произошло и с Женевьевой. Уже через несколько дней пребывания в клинике она была в состоянии вести осмысленные беседы с окружающими, улыбалась, даже смеялась. Доктор Умбро полагал, что она совершенно оправится от болезни. Женевьева не забыла Фредрика. Она прямо пригласила его приехать в Офанес. Вот ее слова:

«…помню тебя так, словно мы расстались только вчера, и очень хотела бы провести с тобой несколько счастливых дней здесь, в солнечной Южной Италии. Может быть, насладимся вместе добрым вином? Мы не виделись три года, но ты все время присутствовал в окружавшей меня темноте…»

Фредрик так обрадовался, что едва не пустил слезу. Последние годы судьба Женевьевы тяготела над ним. Наконец-то сможет избавиться от этого гнета.

Утром 31 июля он сел в самолет, вылетающий из Осло в Рим. Оттуда внутренняя авиалиния доставила его в Катандзаро. Провел там несколько часов, предвкушая скорую встречу, сел наконец в автобус, идущий в Офанес. И не доехал…

Фредрик Дрюм сжался в комок, на душе было хуже некуда. Он обречен гнить на этой скале, умрет от голода и жажды, и муравьи съедят его, оставив кости высыхать на солнце.

Смеркалось.

Он порылся в карманах. Не густо: бумажник с аккредитивами и итальянскими лирами. Ключ от чемодана. Список адресов местных виноторговцев. Одноразовая зажигалка «Бик». Две плитки жевательной резинки, не содержащей сахара. Пуговица неизвестного происхождения. Все. Он заорал, заблеял, обратясь лицом к Ионическому морю:

– Священные Стражи этой скалы, этого Бастиона Тьмы! Асы и ютуны Севера жестоко вас покарают! Мятущиеся души Тарпеи и Эгея, явитесь и поднимите меня вверх! Вверх, вверх, вверх! Дедал и Икар, дайте мне крылья! Лабрис и Анхис, явите мне знак, знак, знак!

Его крики пали на поверхность моря громким эхом. Сорвав с себя рубашку, он вытряхнул муравьев. Атаковал ногтями гладкую скальную стенку, но не продвинулся ни на дюйм.

Темнота сгущалась, наполняясь монотонной песней миллиардов невидимых цикад на фоне ровного шума моря.

«Спокойно, Фредрик, спокойно. Думай стройно, сосредоточенно. Тебе доводилось и прежде бывать в сходных ситуациях, и ведь все кончалось благополучно? Думай о „Кастрюльке“, о лакомых блюдах, которые Тоб готовит сейчас, – слышишь запах?» Он попытался следовать совету внутреннего голоса, но без особого успеха. Голос рисовал ему недосягаемую трапезу.

Что сказал бы Тоб, будь он здесь? Мудрый Тоб, друг, мыслитель. Он протер бы свои круглые очки и сказал: «Из абсурдного положения не может быть абсурдного выхода». Утешительное умозаключение. Положение, в котором очутился Фредрик Дрюм, верх абсурда. Стало быть, выход обязан быть осмысленным?

Он поискал глазами огни на море. Ни одного огонька.

И ничего нельзя предпринять. В кромешной тьме он лег, прижимаясь к скальной стене, стараясь не обращать внимания на муравьев. Пусть ползают, сколько хотят, по упавшей на их территорию новой вселенной.

Видимо, он вздремнул. Часы, когда он щурясь посмотрел на них, показывали половину четвертого. Скоро наступит утро. Он медленно поднялся, разминая закоченевшие мышцы, и уставился в густой мрак над морем. Слабый бриз освежал его, и уже не так хотелось пить.

Он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Стоял так полчаса, час, два, три. Наконец над горизонтом на востоке зажглась румяная полоска зари. Он не трогался с места, пока солнце не вынырнуло из моря.

За это время в уме Фредрика Дрюма созрел безумный план. Может быть, он все-таки сумеет спуститься к воде, чтобы затем плыть вдоль берега, пока не кончатся скалы?

Когда совсем рассвело, он подполз к самому краю выступа и посмотрел вниз. С некоторым риском для костей можно было, перебираясь по скалам, одолеть половину расстояния до моря. Но и только. Насколько он мог судить, дальше начинался отвесный обрыв высотой около полусотни метров. Прыгать в воду с такой высоты – верная смерть.

И все же с приходом дня пробудился оптимизм. Муравьи не особенно докучали ему ночью, совсем без укусов не обошлось, но терпеть можно. У него родился новый план. Фредрик Дрюм так легко не сдастся!

Он принялся очищать выступ от травы, складывал в кучу большие пучки. И нашел то, в чем нуждался – достаточно большие острые камни. Этими камнями Фредрик стал долбить стенку. Сначала требовалось выдолбить ямку для упора ногой на высоте около метра. Он бил, колотил, так что искры летели и пахло горелым, брал новые камни на смену треснувшим. Через два часа образовалось углубление, куда могли поместиться пальцы одной ноги.

Голод и жажда вынудили его прилечь, чтобы отдохнуть. Полежав полчаса, он снова принялся за дело. На этот раз долбил повыше, сколько мог дотянуться рукой. Выдолбив вторую ямку, так что можно было зацепиться пальцами, уперся левой ногой в первую и подтянулся вверх. В этом положении около метра отделяло кончики пальцев правой руки от края обрыва и от спасения.

К половине третьего Фредрик успел выдолбить три ямки. Одну для правой ноги, одну для левой, одну для руки. Он совершенно выбился из сил и был вынужден долго отдыхать.

Оставалось самое худшее. Упираясь ногами в ямки и держась одной рукой, надо было долбить дальше. В таком положении это был мартышкин труд. Он поминутно срывался и не мог вложить всю силу в удары. Получались какие-то жалкие царапины.

В шесть вечера Фредрик Дрюм сдался, окончательно обессилев. Лег навзничь на полке, опустошенный. Он обгорел на солнце, сухие, потрескавшиеся губы словно в бреду шептали названия знаменитых редкостных вин. А еще он в уме повторял содержание меню «Кастрюльки», каким оно выглядело накануне его отъезда в Осло.

«Кодекс Офанес». В самолете Фредрик воспользовался случаем перебрать в памяти то немногое, что ему было известно об этих старинных свитках.

Все началось совсем недавно. Несколько лет назад два норвежца стали чуть ли не национальными героями в Италии. Бергенские исследователи Лаксдал и Юханессен разработали и опробовали способ развертывать почти обуглившиеся от возраста древние папирусные свитки, которые археологи до той поры посчитали бы безнадежно испорченными. Когда начались раскопки развалин в районе Офанеса, в одном склепе нашли множество почерневших свитков. Обратились за помощью к норвежцам, и те добились сенсационных результатов, искусно развернув драгоценные свитки, испещренные отчасти греческими, отчасти латинскими письменами. Находка датировалась II–III веками нашей эры. Текст содержал философские рассуждения, данные по истории философии и описание различных философских школ Античности. Новые сведения оказались такими обширными, что дали повод заново переписать историю античной философии.

Итальянские газеты превозносили достижения Лаксдала и Юханессена на первых страницах. В Норвегии им посвятила маленькую заметку «Афтенпостен», несколько больше о них поведала «Бергене Тиденде».

Профессор Донато д’Анджело сообщал, что текст папируса «Офанес» в основном легко поддавался толкованию. Однако с одним фрагментом, написанным по-гречески, дело обстояло иначе. Сами по себе слова не вызывали сомнения, но общий смысл оставался неясным. Д’Анджело склонялся к тому, что здесь нашла свое отражение наиболее темная и неизвестная глава философской традиции Греции: герметизм.

Среди исследователей античной философии давно обсуждались гипотезы, согласно которым пифагорейцы заложили основу школ, развивших тайное магическое учение, получившее со временем большое влияние. Об этом говорило много косвенных признаков, однако прямых доказательств не было. Упомянутые гипотезы почитались чисто умозрительными. Вплоть до последнего времени. В тексте «Кодекса Офанес» содержались весьма странные места.

Фредрик Дрюм с большим интересом читал сообщения Донато д’Анджело. В его чемодане лежало изрядное количество книг о философских школах Античности, которые он собирался как следует изучить. В самолете его внимание было сосредоточено на копии маленького фрагмента, приложенной к письму. Греческий текст он прочел без труда. Общий смысл и впрямь оставался неясным, хотя слова сами по себе не вызывали сомнения. Загадка заключалась в том, что в тексте ни с того ни с сего вдруг появлялись знаки совершенно незнакомого письма. Он никогда не видел ничего подобного.

В особой тетради, которую он завел для этого случая, Фредрик Дрюм записал предварительный перевод части текста, поддающегося толкованию. Вот как выглядели эти строки из «Кодекса Офанес, Фрамент № 233 XII»:

«…Дамипп расставил столько же факелов, сколько (ставили) в Одеоне для праздника Апатурии; так, говорят, повелел фратриям ученик Симмия – Кротон Мудрый. Печать Эрметики, с надписями Гефеста, Гекаты и Персефоны, скрывает послание Священного, Священнейшего Силотиана, как оно воплощается в Ритуале Смерти, и вот каково оно (Следуют четыре строки загадочных письмен, герметическое письмо?)… Сказал Эрметика Хирон – таков Шепот Смерти для наших неверных в сельских дионисиях. Synedrium есть Umbilicus Telluris (латынь?) так Одеон вовеки оберегает Гармонии…»

Фредрик Дрюм радовался. В самом деле радовался, предвкушая интересную работу. Никакие трудности не страшны, когда рядом с ним будет Женевьева Бриссо. Так ему думалось перед тем, как самолет сел на аэродроме в Катандзаро.

Никаких проблем, казалось Фредрику в полудреме. Муравьи ползали по его лицу, забирались в ноздри, уши, глазницы. Он ничего не замечал. Не заметил, что начинает смеркаться и что далеко в море крохотными точками снует множество лодок. Это были рыбацкие лодки. Но сегодня они вышли в море не на лов. Сегодня – первое августа, камольи, праздник в честь Мадонны Стеллы Марии.

Фредрик громко чихнул и проснулся. Садясь, он продолжал чихать, очищая ноздри от муравьев. Заметно стемнело, и он уже приготовился снова лечь, с тоской представляя себе перспективу провести еще одну ночь на этой полке.

– Воды, – прохрипел он только затем, чтобы услышать собственный голос.

Потом уставился на море. Протер глаза, чтобы избавиться от мелькающих искр. Искры? Да нет, непохоже, десяток неподвижных светящихся точек на поверхности моря. Огоньки? Он выпрямился и доковылял до края полки. Моргнул несколько раз, всматриваясь в темноту. В самом деле, огоньки. Очевидно, там плавают лодки.