Последнее лето Клингзора

В небольшой сборник Гессе от издательства АСТ вошли сразу три повести: "Душа ребёнка", "Клейн и Вагнер" и "Последнее лето Клингзора". И все они объединены одной темой: перерождение души. Но каждая подана по своему, каждая притягательная и прекрасна.Душа ребёнка рассказывает нам о взрослении, об ошибках, на которых мы учимся, и детской глупости. Герой - это маленький мальчик, блуждающий по большому дому в одиночестве. Как и в повести "Росхальде", мальчику хочется внимания, любви и заботы. Тогда он приходит в кабинет отца, но не застаёт его. Детская наивность делает неправильные выводы и герой ворует у отца ягоды, подсознательно думая, что так он получит внимания. В последствии, мы видим метания души, раскаяние, жажду наказания и искупление. Герой мечется от неопределённости, ему больно и страшно, он боится последствий, но хочет в то же время их стерпеть. Таким предстаёт переродившийся мальчик с новым виденьем мира.А вот Клейн - герой второй повести - получился запутанным и загнанным в угол мужчиной. Для меня произведения показалось очень уж затянутым. Это такая история о бегстве от реальности, курортном романе и попыткой слиться с абсолютом. На самом деле, единственное, ради чего стоит прочитать эту повесть - финал. Гессе невероятный мастер слова и спасибо С. Апта за такой красочный перевод. В эти последние 10 страниц можно влюбиться. Но это уже будет большим спойлером, так что терпите и крепитесь.И десертом сборника являет Клингзор. Известный художник, отдыхающий где-то в теплой стране. В немецкой мифологии Клингзор, на самом деле, означает волшебника, мага. Но только герой повести - маг красок. Гессе снова и снова проделывает огромную работу с языком и слогом, подбирая не только красочные описания, но даже цвета картины. Мы привыкли к банальным базовым краском, но автор использует неожиданные обороты и необычные наименования. Людям, занимающимся живописью, особенно понравится. А перерождение героя происходит в самом конце. После летних скитаний и зарисовок, Клингзор уходит в себя, начиная рисовать автопортрет. Как и прошлый герой, Клингзору хочется слиться с абсолютом, но лишь отдав часть себя. В целом, любой автопортрет это часть души художника, которую он отрывает от себя. Никто не знает тебя лучше, чем ты сам.Вот и получается, что наша земная отчуждённость от Бога действует на всех героев. Мальчик размышляет о надобности Бога, Клейн стремится уйти к нему или уйти в вечность, которую он видит в водной глади озера, а Клингзор отдаёт часть души вечному космосу и бесконечности, запечатлевая себя на века.

Рассвет, расцвет и закат человеческой жизни. Как похожи люди внутри этих периодов и как сильно они различаются. И в любом возрасте возможен сильнейший душевный надлом, далеко не всегда видный снаружи и по-разному переживаемый внутри.В первой повести, "Душа ребенка", главный герой испытывает страшные муки совести из-за детского проступка. Злой, испуганный и несчастный, он ощущает себя самым ужасным преступником на свете. Прежняя светлая и невинная жизнь будто бы навсегда отравлена всепоглощающим чувством вины. Мальчик страшится, что отец догадается и накажет его, и одновременно он жаждет наказания, чтобы прекратилась уже эта невыносимая внутренняя пытка. Но день проходит, вечерняя драка с приятелем даёт выход накопившемуся пару, и детское сознание побеждает. Наутро жизнь снова прекрасна, и претензии безупречно честного отца вызывают уже не стыд, а раздражение.В тихом добропорядочном бюргере из "Клейна и Вагнера" много лет тлел его "тёмный попутчик". Он сбежал от опостылевшей ему "бытовухи" в жару, в никуда, без цели и плана, лишь бы убежать. Возможностей открылось множество, а желаний жить новой жизнью – ноль. Отсюда и планомерный итог. Жаль, да не жаль. Стрикленд, у которого не получилось.К сожалению, совсем не близка мне оказалась и тональность "Последнего лета Клингзора". Герою 40 с небольшим, а он уже ощущает себя развалиной, уставшей от жизни, и тщетно ищет смысл в этой самой жизни. В каком-то роде это похоже на "Росхальде", но там во мне отзывалась практически каждая строчка, а здесь – ничего, лишь желание поскорее закончить это чтение.С любимыми писателями так иногда бывает. Берёшь одну книгу – и внутри тебя что-то пульсирует, а ты понимаешь смысл жизни, зачем вообще читаешь книги. Берёшь вторую – и пустота. Третья, четвёртая – и снова хочется танцевать и плакать одновременно. С этими тремя повестями любимейшего Гессе "бабочек" у меня не случилось. Вроде те же мысли, те же темы, но иначе, чуть менее близко, чуть менее понятно. Чуть провернулось, и уже не попадает в душевные зазоры, лишь топчется на входе.

Понимаете, преступник − это так говорится, а имеется в виду, что человек делает что-то такое, что другие запретили ему делать. Но ведь сам-то он, преступник, делает только то, что в нем есть...
«Клейн и Вагнер»Читая эту книгу, можно очень живо представить себе, как нелегко жилось временами моему любимому писателю Герману Гессе. «Степной волк» по сравнению с ранним «Клейном и Вагнером» − собственно, та же повесть, но структурированная и изрядно обогащенная погружением в психоанализ. «Клейн и Вагнер» по сравнению со «Степным волком»... чистое погружение в душевную смуту. Не в вотчину грациозной поданной Тени с «Герминой в аду», оргиями/танцами в рамках познания своей подчиненной функции/чувственной природы, комнатками в магическом театре и звонким хохотом Моцарта в небесах, а именно натуральный неприукрашенный ад навязчивого мышления. Убивать, быть убитым или славить Бога? Все сразу, можно в один вечер. Конечно, анима, танцы и секс тут тоже есть, ненависть/вожделение к женщине, проклятущее мещанство и внутренний злодей, которому все моральные заповеди как веревка на шею, куда без этого, но... здесь изначально нет ни рацио, ни структуры; у набросков есть это преимущество полного погружения без оглядки на публику. И стремительности развития темы, конечноЧто-то случилось, потому что случилось. Добропорядочный служащий Клейн похитил служебные деньги, бросил жену и детей и уехал в Италию познавать настоящего себя. Назад дороги нет, впереди его тоже, собственно, никто не ждет. Теперь, выскользнув из доброго и привычного мира, сковавшего его душу железной цепью, он либо научится летать, либо разобьется. «И я тоже не знал этого, я говорил, думал, делал только чужое, только заученное, только хорошее и правильное, я жил такой заученной жизнью, пока в один прекрасный день это не кончилось. Я больше не мог, я должен был уйти прочь, хорошее перестало быть хорошим, правильное − правильным, жизнь сделалась нестерпимой».

Смелость чередуется с трусостью, экстазы полноты жизни − с желанием избавиться от тела как можно быстрее, оценки происходящего расшатаны, в зеркале каждый раз новое лицо, вдохновенно живописуются южные пейзажи и одушевленный женский ботинок, напряжение нарастает, чувственные удовольствия после снятия внутреннего запрета теряют свой искусительный характер... в конечном итоге, наступает полная недвойственность, и это прекрасно, но я всем искренне желаю, чтоб это случалось не на таких условиях. Хотя, наверное, во мне говорит мещанин; как известно, за столь глобальными истинами человек, у которого «все хорошо», не потянется никогда. Совершить квантовый скачок с одного берега на другой куда как проще, когда все мосты сожжены и любая мысль причиняет боль. По Клейну это очень понятно.
Что я могу сказать по поводу скорости развития событий... если вы чувствуете, что ваша жизнь встала на якорь, путешествуйте, господа! :)Что особо интересно в «Клейне...» (равно как и в «Степном волке») − главный враг предельно ясен: твой разум играет против тебя. А почему разум изначально сходит с рельсов − потому что твою машину ведет кто-то другой. Это единственное, что я запомнила из «Клейна...», когда читала его на заре юности (кроме особо красочных фантазий главгероя): если твою машину ведет кто-то другой, лучше пнуть его в живот, сбить пару прохожих и встретить дерево, чем комфортно ехать всю жизнь по чужой указке. То есть «лучше», наверное, не совсем то слово; в «Клейне...» замечательно описаны все эти вихляния на дороге и незабываемые ощущения от встречи с препятствиями; но иначе ты не вырастешь. Разве можно подняться до ферзя, если ходить только по белым полям? Но законы души, законы природы, страх перед грехом... ах, все эти прелести интеграции Тени в душу добропорядочного существа.О «Душе» и «Клингзоре»
«Душа ребенка» − рассказ про маленького «Клейна», страдающего от комплекса вины и страха перед отцом. «Врожденная порочность», тяга к свободе путем разрушения себя и мира, пусть даже еще символическом (вспомним более позднее, из «Демиана»: «Яйцо − это мир, и кто хочет родиться, должен разрушить мир»), − судя по рецензиям, знакомая многим читателям тема. Откуда в психике берется вот этот концепт наказания − неужели это неотъемлемое наследие западной культуры? Но если взять и Восток, в каких исторических обществах этого не было? В общем, вот такие первые раны, требующие исцеления появляются в душе ребенка, которого любящие родители как первые представители общества воспитывают через «хорошо» и «плохо». У Гессе явно хорошая память, и практически уверена, что это реальный эпизод из его жизни. «Последнее лето Клингзора» − всё, забыли про внутренние конфликты старых и юных, ЗАБЫЛИ, говорю; воцаряется неистовый гедонизм, плавно переходящий в пир во время чумы! Гессе ведь очень любит жизнь: она доставляет столько удовольствия, если отключить мозг. Последнее лето Клингзора − cгорание художника в пламени безустанного творчества и любвеобилия. Герой, что интересно, не очень даже и похож на обычного лирического героя Гессе (первый случай на моей памяти после «Сиддхартхи», но там понятно почему), хотя наследует некоторые его черты вроде особой душевной подвижности. Насколько помню, повесть тоже частично основана на реальных событиях; в частности, Гессе снимал часть итальянского замка для занятий художественным творчеством.
Клингзор живет по принципу «лучше сгореть за день, чем тлеть тысячу лет», он живет и дышит за всех, но в конечном итоге наступает перегрузка, повозка срывается со скалы и летит в пропасть и... появляется замечательный персонаж, маг, который дискутирует с Клингзором относительно его мировосприятия, относительно главного человеческого страха − страха смерти, который отчасти (полярности) лежит в основе столь неистового желания брать от жизни все, что она может дать, срывать все ее плоды. На этом месте я с удивлением поняла, что их диалог, точнее, последние слова мага помнила все эти годы.По мне так, это самая важная частичка книги. Фрагмент, который действительно может выдернуть из темных глубин и заставить сильно поменять жизнь (если вы вообще склонны доверять книжкам в таких тонких вопросах, конечно). Так что в довершение рецензии процитирую всю страничку, пусть в моей рецензии хоть что-то будет прекрасно. Но сначала - про образ «горящего дома». Это классическая восточная метафора для мира сансары, но − что такое, в сущности, мир сансары? Реальность неукрощенного ума. И − микрокосм сопрягается с макрокосмом − что такое «горящий дом» для человека? Опять-таки, его собственный разум с концепцией «я (таков)». Определенный договор с миром и самим собой, программа, дарующая блага и беды, порождающая причины и следствия, в конечном итоге, приводящая к... да, ведь Клингзор все-таки не послушался мага. Потому что творчество, истовое воплощение жизни, стояло для него рядом со смертью; страстная воля жить подпитывалась из страха перед ней. Маг доволен жизнью совсем по-другому: он понял, что она имеет природу сна. Творчество, действительно, несколько теряет в значимости при такой позиции. Очень интересный диалог. — Ты великий художник, — шептал звездочет Клингзору, наполняя его чашку. — Ты один из величайших художников этой эпохи. Ты вправе называться Ли Тай Пе. Но ты, Ли Тай, ты затравленный, жалкий, замученный и запуганный человек. Ты затянул песнь гибели, ты поешь ее, сидя в своем горящем доме, который ты сам и поджег, и тебе при этом нехорошо, Ли Тай Пе, хотя ты каждый день осушаешь три сотни чаш и чокаешься с луной. Тебе при этом нехорошо, тебе очень больно при этом, певец гибели, — не хочется ли тебе перестать? Не хочется ли тебе жить? Не хочется ли тебе пребывать на свете?
Клингзор выпил и зашептал в ответ своим хрипловатым голосом:
— Разве можно повернуть судьбу? Разве существует свобода воли? Разве ты, звездочет, можешь направить мои звезды иначе?
— Направить — нет, я могу их только толковать. Направить себя можешь только ты сам. Свобода воли существует. Она называется магией.
— Почему я должен заниматься магией, если я могу заниматься искусством? Разве искусство не так же хорошо?
— Все хорошо. Ничто не хорошо. Магия уничтожает иллюзии. Магия уничтожает ту худшую иллюзию, которую мы называем «время».
— А разве искусство — нет?
— Оно пытается. Тебе достаточно твоего нарисованного июля, который ты носишь в своих папках? Ты уничтожил время? Тебе не страшна осень, не страшна зима?
Клингзор вздохнул и промолчал, он молча выпил, молча наполнил маг его чашку. Бесновалась, сорвавшись с цепи, фортепьянная машина, среди танцующих ангельски парило лицо Ту Фу. Июль кончился.
Клингзор поиграл пустыми бутылками на столе, выстроил их в круг.
— Это наши пушки, — воскликнул он, — этими пушками мы расстреляем время, расстреляем смерть, расстреляем беду. Красками тоже я стрелял в смерть, огненной зеленой, взрывчатой киноварью, очаровательным гераневым лаком. Я не раз попадал ей в голову. Белую и синюю я всаживал ей в глаз. Не раз я обращал ее в бегство. Еще не раз я в нее попаду, одержу над ней верх, перехитрю ее. Смотрите на этого армянина, он опять открывает старую бутылку, и закупоренное солнце минувших лет бросается нам в кровь. Этот армянин тоже помогает нам стрелять в смерть, армянин тоже не знает другого оружия против смерти.
Маг отломил кусок хлеба и стал есть.
— Против смерти мне не нужно оружия, потому что смерти нет. А есть одно — страх смерти. Его можно побороть, против него есть оружие. Это дело одного часа — преодолеть страх. Но Ли Тай Пе не хочет. Ведь Ли Тай Пе любит смерть, ведь он любит свой страх смерти, свою печаль, свою беду, ведь только страх научил его всему, что он умеет и за что мы его любим.

С удовольствием перечитала эту небольшую книжку, многие темы которой развиваются в дальнейших произведениях Гессе. Игра света с тенью продолжится в «Степном волке» и «Демиане»; «горящий дом» внезапно появится в письме магистра Кнехта руководству Касталии, да и конец «Игры в бисер», как основного повествования, так и третьей легенды кажется расщепленным (на фактический и метафизический) концом «Клейна и Вагнера», сыгранным, конечно, уже не мрачноватым ноктюрном, а симфонией окончательного, абсолютного торжества человеческого духа над временем и пространством. В общем, когда Гессе говорит, что жизнь прекрасна и ужасна, я верю ему, как никому иному.P. S. А вот несколько акварелей Гессе; может быть, кто-то не знает, что он был еще и замечательным художником. Как он говорил, очень радует, когда твои руки перепачканы красками, а не только чернилами...Viva la vita! :)

Если бы вам выпала удача приобрести какую-то суперспособность, какую бы вы выбрали? Я не знаю, но точно не умение читать чужие мысли. Это так скучно и так разочаровывает, что ну его, лучше не надо. А Гессе пишет приблизительно в таком режиме: поток сознания, то зацикленный на одной проблеме, то вдруг перескакивающий, без логики и смысла, на другой предмет (очень жизненно, да, но и нудновато). И если этот предмет тебя не касается, то вообще не интересно копаться в чужих мыслях и чувствах. По крайней мере так, как это происходит у читателя с Гессе. Поэтому напишу только об одной повести, которая хоть как-то меня задела и всколыхнула воспоминания. Остальные две я мучила несколько недель и страдала от моей несовместимости с Гессе. Итак,«Душа ребенка».Часто в песнях встречается мысль о том, как, мол, здорово было быть ребенком, и как плохо быть взрослым. Не знаю, не знаю. Либо у тех, кто так думает, напрочь отшибло память обо всех трудностях и проблемах растущего человека, либо это было поистине безоблачное и беспечное детство, в чем лично я очень сомневаюсь. Человеческая память избирательна – это давно уже не новость. Вот смотришь, бывает, на фотографию и вспоминаешь, как круто было на турслете вместе с одноклассниками. А то, что не было воды, света в комнатах, а одеяла не стирались там лет двадцать – вроде как уже и подзабыл. Со мной та же ерунда. Но снова стать ребенком я бы однозначно не хотела. Мне настолько комфортно и уютно с самой собой, начиная лет с двадцати, что я заведомо против таких диких фантазий. А вот как сложно было со взрослыми и с собой до этого возраста, я помню отлично. И больше мне этого не надо. Спасибо, наелись. И не то, чтобы у меня было какое-то особенно сложное и ужасное детство, нет. Но быть взрослым намного лучше, я считаю.Небольшая по объему повесть Гессе «Душа ребенка» всколыхнула во мне множество воспоминаний, которые принесли с собой детские страхи и неуверенность в себе и окружающих. Но, надо признаться, я тоже стала забывать, КАК ЭТО БЫЛО. Поначалу все мысли главного героя меня бесили, и я упрямо твердила про себя, что Гессе – не мой автор. Но потом начали приходить они – воспоминания. Причем не столько о поступках, сколько об ощущениях, необъяснимых и странных. А Гессе смог их описать так удивительно ярко и точно, что просто нечего добавить. Талант? Талант! Но писатель он все равно не мой.

Произведения этого сборника по рекомендации самого автора должны печататься вместе. Что объединяет их, таких разных? В повести «Последнее лето Клингзора» маг говорит главному герою такую фразу: «Ты затянул песнь гибели, ты поешь её, сидя в своем горящем доме, который ты сам и поджег, и тебе при этом нехорошо.» Главные герои всех этих историй «подожгли свои дома», совершив проступки или поступки, ведомые не столько разумом, сколько непреодолимым побуждением. А теперь расплачиваются за это душевным потрясением. «Душетрясение» - это корявое слово точнее всего характеризует происходящее. При этом насколько красиво автор, будучи сам художником, описывает жизненную среду вокруг персонажей, великолепные пейзажи, рисуя истинные и правдоподобные картины, настолько некрасивы и неблизки мне сами персонажи. За исключением, впрочем, Клингзора, творческой горящей личности. Я не способна «костер спалить за час», но могу понять, что
«иногда найдется вдруг чудак,
Этот чудак все сделает не так,
И его костер взовьется до небес.»
С Клейном из одноименного произведения мне как раз всё понятно, но деяние его оказалось чересчур большим для его небольшой личности, привыкшей жить под кладью забот и привычных общественных обязанностей. А вот с ребенком, с сюжетом, похожим на толстовскую «Косточку», все у меня сложилось сложнее. Легко осудить родителей за суровость, ограниченность, педагогическую близорукость. А мне вот лично был очень неприятен сам ребенок, по-взрослому злой. И душа его не произвела на меня такого впечатления, которого, видимо, автор добивался этим автобиографическим произведением.
В итоге я наслаждалась чудесным стилем автора, подчеркнутым красивым переводом, но, судя по сюжетам и персонажам, я вряд ли в ближайшее время осилю его какую-нибудь большую вещь.
P.S. Картины у Гессе весьма интересные.