Война в воздухе

– Грамматика немного хромает, ну да ничего, поймут… Ага, а если они попросят меня объяснить устройство этой чертовой штуковины?

Берт озабоченно вернулся к чертежам. Он все больше терялся в догадках, паря над облаками, как поступить с чудесной находкой. Шар мог пойти на спуск в любой момент, и еще неизвестно, к каким чужестранцам его занесет.

«Такая удача выпадает раз в жизни!»

Однако все больше и больше ему становилось ясно, что удачей здесь и не пахло.

«Как только я приземлюсь, они сразу отправят телеграммы, сообщат в газеты. Баттеридж узнает и пойдет по следу».

Такого преследователя врагу не пожелаешь. Берт вспомнил могучие черные усы, треугольный нос, грозный рык и свирепый взгляд. Послеобеденная мечта о чудесном обнаружении и продаже великого секрета Баттериджа рассыпалась, растаяла, улетучилась без следа. Ум Берта вновь обрел здравомыслие.

«Ничего не получится. Что толку забивать себе мозги?»

Он постепенно и с большой неохотой принял решение засунуть бумаги Баттериджа обратно в карманы и портфель, где они раньше лежали. Берт вдруг обратил внимание, как ярко сияет золотом шар и насколько теплее стал голубой небесный купол. Солнце, огромный ослепительный золотой диск, садилось в клубящееся море алых и пурпурных облаков с золотистыми краями – необычная, поражающая воображение картина. Облачная страна уходила на востоке в бесконечность, в густеющую синеву. Берту казалось, что его взору предстало все Северное полушарие мира.

Вдруг на синем фоне возникли три продолговатых темных силуэта, смахивающие на стремительных рыб; они двигались один за другим, словно стайка дельфинов. Силуэты действительно сильно напоминали рыбьи: у них были хвосты. Зрению не хватало света, чтобы как следует их разглядеть. Берт поморгал, снова присмотрелся, но явление исчезло.

«Должно быть, померещилось, – наконец решил он. – Таких вещей не бывает».

Солнце опускалось все ниже и ниже – не отвесно, но сползая к северу, как вдруг свет дня и вместе с ним дневное тепло разом померкли, а стрелка статоскопа качнулась в сторону «Descente».

3

– И что теперь? – спросил в пустоту Берт.

К нему с неторопливой уверенностью поднималась холодная серая беспорядочная масса облаков. Когда корзина нырнула в них, облака уже не напоминали покрытые снегом горные склоны, потеряли плотность и обнаружили свою начинку из бесшумно дрейфующих пластов и завихрений тумана. На мгновение, когда шар погрузился в самую середину сумрачной массы, снижение прекратилось. Купол неба внезапно исчез, последние остатки дневного света погасли, корзина начала быстро проваливаться почти в темноте сквозь вихрь снежинок. Снежинки устремлялись мимо Берта к зениту, крутились над головой и таяли, трогая щеки холодными пальцами призрака. Берт поежился. Изо рта вырывались клубы пара, все вокруг мгновенно покрылось каплями росы и сыростью.

Ему казалось, что он летит сквозь метель, с яростным ожесточением направленную вверх, но вскоре сообразил, что он сам со все возрастающей скоростью несется вниз.

Незаметно подкрались звуки. Великое всемирное безмолвие закончилось.

«Что это за непонятный шум?»

Берт с тревогой растерянно выглянул за борт.

Ему то казалось, что он что-то различает, то он ничего не мог разглядеть. Наконец появились вереницы маленьких пенных гребней и бушующий морской простор. Далеко внизу болталось лоцманское судно под большим парусом с неразличимыми черными буквами и крохотным розоватым фонарем. Судно качалось с борта на борт и с носа на корму под порывами ветра, в то время как Берт никакого ветра не чувствовал. Вскоре плеск волн приобрел громкое и отчетливое звучание. Шар падал – падал прямо в море!

Берт лихорадочно принялся за дело.

– Балласт! – воскликнул он, схватил с пола небольшой мешок и выбросил его за борт. Не дожидаясь результата, сбросил еще один. Потом вовремя глянул вниз, чтобы увидеть небольшой всплеск и белые брызги пены в мутных волнах, как тут же снова очутился среди снега и облаков.

Без всякой нужды он отправил вслед за первыми двумя третий и четвертый мешки балласта, с удовлетворением отметив про себя, что шар взмыл над сыростью и пронизывающим холодом в ясные, морозные верхние слои, где все еще догорал день.

– Слава тебе господи! – совершенно искренне произнес Берт.

Синеву проткнули несколько звезд, на востоке ярко светился серп луны.

4

Первый резкий спуск оставил у Берта гнетущее ощущение, что под ним расстилается водное пространство без конца и края. Летняя ночь коротка, но Берту она показалась чрезвычайно долгой. Его охватило чувство беспомощности перед угрозой, которое, как он нелогично полагал, должно было растаять с восходом солнца. Вдобавок он проголодался. Пошарив в темноте по шкафчикам, он наткнулся на итальянский пирог, достал пару бутербродов и без особых потерь открыл маленькую бутылку шампанского. Согревшись и восстановив силы, Берт еще раз посетовал на Грабба, прикарманившего его спички, завернулся потеплее и немного вздремнул на скамье. Два-три раза он просыпался и проверял, высоко ли находится над морем. Когда он проснулся первый раз, освещенные луной облака выглядели сплошной белой массой, тень воздушного шара бежала за ним, как собака за велосипедистом. Во второй раз облака как будто поредели. Лежа на спине и глядя на огромный темный воздушный шар над головой, Берт сделал открытие. При каждом вдохе-выдохе жилет мистера Баттериджа подозрительно шуршал – между тканью и подкладкой лежали какие-то бумаги. Однако в темноте, как он ни старался, их невозможно было достать и толком рассмотреть.

Берта разбудили кукареканье, собачий лай и птичий щебет. Он медленно плыл на малой высоте под ясным небом над широкой равниной, позолоченной лучами восходящего солнца. Внизу тянулись хорошо возделанные поля без зеленых изгородей, пересекаемые дорогами; поля обрамляли вереницы красных телеграфных столбов. Шар пролетел над небольшой чистенькой деревней с островерхой колокольней и домами, крытыми красной черепицей. На путешественника, оторвавшись от дневных забот, глазели крестьяне – мужчины и женщины в опрятных блузах и неуклюжей обуви. Берт летел так низко, что конец гайдропа волочился по земле.

«Интересно, как мне теперь сесть? – подумал он. – Ведь пора садиться? Или не пора?»

Берт заметил, что его несет прямо на монорельсовую линию, и торопливо выбросил за борт две-три пригоршни балласта, чтобы подняться немного выше.

«Посмотрим. Может, просто сказать pre'nez?[8 - Возьмите (фр.).] Эх, если бы знать, как по-французски будет „держите канат“! Да и французы ли они?»

Он еще раз обозрел местность.

«Может быть, это Голландия. Или Люксембург. Или Лотарингия. Кто знает? Интересно, что это за громадные штуковины? Похоже на печи для обжига кирпича. Богато у них живут».

Уважительное отношение к незнакомой стране навело Берта на мысль, что и самому ему неплохо было бы привести себя в порядок.

– Наведем марафет, – сказал он вслух.

Берт решил подняться немного выше, избавиться от парика (под которым голове стало жарко) и так далее. Он сбросил мешок балласта и поразился, с какой быстротой шар взмыл в небо.

«Ух ты! Переборщил с балластом. Когда я теперь начну снижаться? Ну ладно, объявим завтрак».

Заметно потеплело, он снял шапку с париком и недолго думая выбросил парик за борт. Статоскоп отреагировал резким скачком в сторону «Montee».

– Чертов шар подпрыгивает, стоит хотя бы поднять голову, – пробормотал Берт и двинулся в атаку на шкафчики. Среди припасов нашлось несколько баночек с жидким какао и подробными инструкциями, которые он тщательно выполнил – проткнул приложенным ключом донышко банки в предусмотренных для этого отверстиях, после чего банка начала быстро нагреваться, да так, что обожгла пальцы, и, наконец, открыл баночку с другого конца. От горячего напитка валил пар – и никаких тебе спичек или огня. Изобрели этот процесс давно, но Берт с ним прежде не встречался. Он вполне сносно позавтракал какао, хлебом, ветчиной и конфитюром, затем снял пальто, потому что солнце припекало все сильнее, и тут вспомнил о шорохе, который слышал ночью.

Берт снял жилет и осмотрел его.

«Если его распороть, старина Баттеридж не обрадуется».

Берт поколебался, но все-таки вспорол жилет и обнаружил недостающие чертежи боковых вращающихся плоскостей, придававших устойчивость всему самолету.

Наблюдательный ангел увидел бы сверху, что сделавший открытие Берт долго сидел в состоянии глубокой задумчивости. Наконец юноша поднялся, словно осененный идеей, взял раскромсанный, испорченный, выпотрошенный жилет мистера Баттериджа и выбросил его за борт. Жилет долго летел, медленно кружась, пока с удовлетворенным шлепком не спланировал на лицо немецкого туриста, мирно дремавшего на обочине шоссе близ Вильдбада. Даже минимальная потеря веса заставила шар взмыть выше, где наш воображаемый ангел-наблюдатель мог бы увидеть, как мистер Смоллуэйс распахнул свой собственный пиджак и жилет, снял воротничок, расстегнул рубашку, засунул руку за пазуху и вырвал из себя сердце, а если не сердце, то некий ярко-красный предмет. И если бы наблюдатель сумел подавить дрожь неземного ужаса и повнимательнее присмотрелся к этому предмету, он обнаружил бы одну из самых сокровенных тайн Берта и одну из его главных слабостей – красный фланелевый нагрудник, приличного размера предмет псевдомедицинского назначения, который вместе с пилюлями и микстурами заменил христианам-протестантам святые мощи и образа. Берт всегда носил эту штуковину, потому что лелеял заблуждение, внушенное в обмен на один шиллинг гадалкой из Маргита, будто у него слабые легкие.

Он расстегнул свой фетиш, разрезал его перочинным ножом и засунул обнаруженные чертежи между двумя слоями фальшивой саксонской фланели. Затем с помощью зеркальца для бритья мистера Баттериджа и складной парусиновой раковины с миной человека, решившего сделать необратимый шаг в жизни, привел свой костюм в порядок, застегнул пиджак, отодвинул в сторону простыню – балахон дервиша, тщательно умылся, побрился, напялил шапку и шубу и, освеженный приготовлениями, стал смотреть на проплывающую под ним землю.

Открывшаяся картина показалась Берту намного интереснее, хотя по своему великолепию не могла сравниться со вчерашней солнечной панорамой облачного царства.

Воздух – чище не сыскать, в небе ни пятнышка, за исключением мелких облачков на юге и юго-западе. Ландшафт – холмистый, с редкими еловыми посадками и лысыми взгорками, но также со множеством фермерских хозяйств. Холмы рассекают овраги с извивающимися речушками, чей бег временами прерывают обвалованные пруды и дамбы с колесами гидрогенераторов. Вся местность утыкана яркими, как на картинке, домиками с покатыми крышами, в каждой деревеньке своя интересная, непохожая на другие церквушка и шпиль беспроводного телеграфа. То тут, то там попадаются большие особняки, парки и белые шоссейные дороги. На общем фоне выделяются тропы с красными и белыми столбами кабельных линий. Здесь же окруженные стенами постройки, сады, риги, крыши высоких сараев, множество электрифицированных молочных ферм; пригорки пестрят крупным рогатым скотом. В некоторых местах Берт заметил старые железнодорожные пути; переделанные под монорельс, они ныряли в туннели и пересекали реки, а нарастающий гул указывал на приближение поездов. Все крошечное, но различалось в мельчайших подробностях. Один-два раза Берт увидел артиллерийские орудия и солдат; подобные военные приготовления он наблюдал в понедельник в Англии. Однако ничто, даже слабое эхо разрозненных одиночных выстрелов вдали, не указывало на их необычность.

– Если бы я только знал, как спуститься на землю, – произнес Берт в десяти тысячах футов от земли и еще раз бестолково подергал за красный и белый тросики.

Потом он проверил запас провизии. Нахождение на свежем воздухе разбудило зверский аппетит. Благоразумно будет распределить остатки еды на порции: такими темпами он мог проторчать в воздухе целую неделю.

Поначалу безбрежная панорама была нема, как картина в музее. Однако по мере того, как газ потихоньку утекал из шара и он опять начал приближаться к земле, подробности обозначились резче, Берт стал лучше слышать свистки поездов, гудки машин, мычание коров, завывание горна и бой барабанов и, наконец, человеческие голоса. Гайдроп снова волочился по земле, и Берт решил пойти на посадку. Один-два раза гайдроп скользнул по проводам, волосы на голове Берта встали дыбом от статического электричества, разок его даже слегка ударило током, а корзину окатило снопом искр. Берт рассудил, что не рискует только тот, кто сидит дома. Он сформировал в уме четкую мысль – сбросить висящий на кольце железный крюк и за что-нибудь зацепиться.

Первая попытка не увенчалась успехом, возможно из-за неудачного места. Шару следовало приземляться на открытой и безлюдной местности, а Берт выбрал скопление народа. Решение пришло неожиданно для него самого, он даже не успел толком подумать. Впереди показался прелестнейший городок – островерхие крыши, церковный шпиль, островки зелени, городская стена и широкие ворота, из которых выходила обсаженная деревьями дорога. Провода и кабели устремлялись к городку со всей округи, как гости на пирушку. Городок выглядел по-домашнему уютно, обилие флагов придавало ему и вовсе веселый вид. По шоссе к городку и из него двигались крестьяне – кто в больших двухколесных колымагах, кто пешком, временами проезжал вагон монорельсовой дороги. Станцию на перекрестке маршрутов, спрятавшуюся под сенью деревьев за городской стеной, окружал базарчик с россыпью будок. Берту городок показался добродушным, приветливым местом – глаз не оторвать. Он спустился к макушкам деревьев, готовясь бросить крюк и за что-нибудь зацепиться.

В своем воображении Берт видел себя заинтересованным и вызывающим интерес гостем, который вот-вот попадет в центр всеобщего внимания. Он представил себе, как будет героически объясняться, используя язык жестов и скромные познания в лингвистике, окруженный восхищенными простолюдинами.