Фатальный абонент

У Наташи ничего не получалось. Было заметно, что ни опыта, ни желания у неё нет вовсе. Привезли из далёкого аула, кинули сюда деньги зарабатывать. Откуда знания?

– Ты чего, первый раз что ли? – надменно спросил Михаил, стараясь обидеть.

– Пить меньше надо! – огрызнулась девушка, не прекращая свои попытки.

– Ладно, поворачивайся, попробую сам! – съязвил Михаил.

Девушка нехотя развернулась на постели, встала на карачки, предоставив Михаилу любоваться её выпуклым широким крупом, покрытым множественными прыщиками, выделяющимися своей краснотой, напоминающей ветрянку. Не к месту вспомнил Лили. Её точёные ягодицы, маленькую торчащую грудь. Мысленно попросил прощения. Подумал:

«Господи, какая гадость, зачем мне это паскудство? Что я здесь делаю? Не пришлось бы за всё это расплачиваться!..»

Снова выпил, не отвлекаясь. Чёрт бы побрал эту службу! Она не может оставить меня в покое даже на пенсии! Подумал, что со стороны похож на быка-осеменителя.

Где это высокое чувство любви, которое воспевали поэты?

Элегии и баллады, возносившие близость до небес. Все это казалось сейчас выдуманным, спланированным спектаклем, чтобы отвлечь человека от рутины жизни, грязи и пошлости отношений. Закамуфлировать обычное биологическое соитие под нечто возвышенное.

Опять с нежностью вспомнил Лили. О том, как добивался её расположения. Как с замиранием сердца ожидал встречи.

Стал гнать мысли о ней, точно мог и её замарать в этом разврате. Подумал, что имел право не соглашаться на внедрение. Служба-то закончилась, надо забыть всю грязь, что пришлось терпеть столько лет… Нет! Опять потянуло в это болото. Вспомнить, хлебнуть. Видать, не хватает этого в новой спокойной жизни. Подумал, что случившееся неправильно. Нет даже обычного животного инстинкта, когда природа заставляет тянуться к противоположному полу. И это коробило Михаила до глубины души ощущением предстоящей расплаты за противоестественную, насильственную близость с женщиной. За испитое отвращение, уничтожающее нечто возвышенное, подаренное природой, Богом. Возможно, девка тоже чувствовала что-то похожее.

Но оба упорно продвигались дальше, прижимались теснее. Мучаясь от неприятия друг друга, от тошноты. Но всё глубже погружаясь в образованную ими самими мерзость. Делали это осознанно, хотя и по разным причинам…

Камера работала, надо было продолжать.

Легонько шлёпнул девушку по ягодице. Наташа от неожиданности охнула.

Это был выход. Он положил ладони на её бедра. Стал раскачивать, подталкивая сзади. Имитация выглядела сносно. Наташа с недоумением оборачивалась, но вопросов не задавала. Видать знала об извращенцах. Михаил производил очередной шлепок – девушка послушно стонала. Подумал, что, верно, и артисты в кино так работают. Представил, что снимается фильм, успокоился. Оставалась надежда, что камера пишет исправно.

В какой-то момент девушка подняла голову и посмотрела на часы:

– Всё, время вышло, – обернулась и села на постели. В глазах – ехидная радость. Всё прошло удачно, – продлять будете?

– На сегодня хватит, – нахмурился Михаил. В какой-то мере его угнетала произошедшая неспособность. Несмотря на мерзость и грязь. Переключил эмоции на рабочие моменты. Посмотрел на барсетку – все в порядке.

Стал одеваться. Приведя себя в порядок, сказал, что надо вызвать такси, и набрал телефон Сараева:

– Такси можно к адресу?

Переспросил у Наташи номер дома и сообщил в трубку.

Девушка открыла сок и налила в стакан. Уже не стеснялась. Голая вернулась на постель. Стала медленно пить редкими глотками. Она продолжала насмешливо улыбаться. В полной мере разглядывая клиента и представляя, как расскажет своим подружкам о его странностях.

– Шоколадку можно забрать? – хихикнула она. – Я старалась!

– Конечно, – улыбнулся Михаил. Подумал, что вряд ли она успеет её съесть.

Взяв сумочку, Михаил открыл дверь и выглянул в коридор. Охранник жестом остановил его, выпуская старикашку-маньяка из квартиры, гремел множественными засовами.

Как только звякнула последняя щеколда, дверь распахнулась, стукнулась о косяк. Чёрная масса заполонила проем, проникла внутрь, расплющила охранника и старикашку по стенам. Гулким топотом и металлическим бряцанием заполнила коридор. С грубыми разноголосыми воплями «работает спецназ» распалась на множество тел, рук и ног. Стремительно мелькнула во всех направлениях. Толкнула Михаила в грудь, и он упал спиной на постель прямо к обнаженной Наташе. Та вскрикнула и прикрылась покрывалом. Шоколадка выпала из рук. Один из бойцов приказал Михаилу сесть на корточки к стене. Наташа начала быстро одеваться, судорожно путаясь в колготках, лямках бюстгальтера и рукавах кофточки.

Стали заглядывать оперативники. Вскоре пришёл Сараев и увел Михаила с собой.

Глава 11. Воспоминание

Неожиданно Диана застонала во сне, начала плакать, вскрикивать. Её тело, свернувшееся калачиком в объятиях Михаила, стало периодически вздрагивать. Он открыл глаза. За окном яркое южное солнце, в комнате – душно. Осторожно погладил девушку по волосам, и она вытянулась, затихла. Взлохмаченная головка продолжала лежать на большом мужском плече, точно огромный эполет с чёрной бахромой.

Неожиданно Диана приподнялась. Стала охлопывать грудь, шею. Почувствовав кулон, успокоилась. Снова легла, скрыв его в кулаке. Прижалась сильнее, чуть приоткрыла глаза, полные слёз. Громко шмыгнула носом, всхлипывая. У неё началась икота. Михаил заволновался – быть может, он стал причиной расстройства Дианы, её истерики? Повернулся на бок, чтобы полнее ощутить вздрагивающее тело девушки, обнял, пытался помочь успокоиться. Положил ей под голову свою большую ладонь. Чуть приподнялся, опершись на локоть.

– Это они меня вспоминают, – плаксиво застонала Диана, снова икнула. – И я о них думаю. По ним скучаю, по России, по Цхинвали. Как сейчас всё стоит перед глазами…

Михаил замер, сосредоточенно слушая. Смотрел ей в глаза.

– Все случилось в ночь на восьмое августа. Я – старшая. Вечером спокойно уложила братьев и сестёр спать, сама тоже собиралась лечь. Малышке Еве – всего два годика. Мать на ночном дежурстве – операционной сестрой в больнице. Отец на посту. В двенадцать часов ночи раздались первые взрывы. Я подумала, что это очередная провокация со стороны Грузии. Решила, что обстрел скоро прекратится. Но выстрелы перешли в канонаду, и я поняла – началась война. Дом шатался. Мы жили на четвертом этаже. Подняла детей. Быстро оделись и побежали в подвал соседнего дома. Там было очень холодно и сыро. Набралось человек тридцать.

– Это война в 2008? С Грузией? – уточнил Михаил.

Диана согласно мотнула головой. Шмыгнула, вытерла рукой нос:

– Я очень переживала за детишек. Родителям друзья давно предлагали уехать в Россию. Но мы думали – обойдется. Не могу себе этого простить! В страхе просидели до утра, дети плакали, не понимали, почему им приходится сидеть в темном подвале. Всем тяжело было. Да и я устала сильно.

Евочка с испугу в штанишки напустила. Стала подмывать ее холодной водицей. Она – хныкать. Не выдержала я, затмение какое-то нашло, сорвалась – шлёпнула её по розовой попке. Малышка – реветь. Я снова поддала. Она громче. Я – ещё и еще… Не могла удержаться…

Бабки тут зашумели – за что я её луплю? Разве она виновата?..

Очнулась я – за что? За голод и холод? Что нет горячей воды? За что я её? Такую маленькую, беззащитную. Мою любимую! Платьице на ней было белое в красную клубничку. И так красиво нарисованы, что малышка изредка забывалась и подол платьица в ротик совала. Сосать пыталась. Приходилось отвлекать.

Я решила подняться в дом, принести тёплое одеяло и хоть какую-нибудь еду. Когда уже спускалась по лестнице, раздался мощный взрыв. Меня отбросило к стене, я упала и потеряла сознание.

Очнулась, ужас! Вокруг – темно, разрывы не прекращаются. Попыталась встать, но не могла, ногу придавило обломками стены. Начала звать на помощь, очень испугалась. Думала – все, это конец, больше никогда не смогу увидеть своих родителей, братьев и сестёр. От этих мыслей я зарыдала. Не знаю, сколько времени прошло. Попыталась выбраться, но от боли снова потеряла сознание.

Когда пришла в себя, поняла, что могу так умереть, если никто не придёт на помощь. Стала кричать изо всех сил. Меня услышали военные. Вытащили из-под обломков. Раны были открытые, сразу сильно пошла кровь. До этого – камни пережимали. Кое-как зашили, перевязали. Вот видишь, осталось!

Диана повернулась бедром. Вдоль голени шел длинный неровный шрам, точно бугрился шнур под кожей.

– Вот почём брюки ношу постоянно… Хотели отвезти в больницу, но я всё время кричала, что у меня в подвале дети, и мне разрешили идти. Они думали, что я сошла с ума – откуда дети в таком возрасте! Не стали связываться.

Когда спустилась в подвал, все удивились, что Ева не со мной. Думали, я её забрала. Мы никогда не расставались. Стали искать. Чуть с ума не сошла… Она, видать, за мной вышла… А потом все же – сошла… Увидела знакомые зелёные кроссовочки, из-под завала торчали. Словно травка пробивалась, а по ней струйки крови – красные полоски шнурков. Бросилась откидывать куски цемента. Тяжеленные, связанные арматурой. Ногти все поломала, пальцы – в кровь. Кто был – помогали. Только ножки показались – начался обстрел. Меня в подвал тащат, я ору. Перед глазами – как по попке сестрёнку шлёпаю, а она плачет. Дальше не помню. Очнулась – лежу, люди как тени, свечи горят. Еды нет. Телефон разряжен. Думала, родители погибли. Мне было девятнадцать.

Молились Богу, чтобы спас. Всё происходило в темноте. Жуткое бормотание, под звук разрывающихся снарядов. Кругом гремит. Осыпается. Сидели, не шевелясь, дрожа от страха, вздрагивали при каждом разрыве, опускали голову в колени, затыкали пальцами уши, зажмуривали глаза. Думала, что сейчас накроет, это конец. Ад!

Когда вышли, вокруг – руины. Посмотрела на свой дом, где находилась квартира, – полностью разрушен. Сгорел. Идти некуда. С детьми вернулись в подвал. Все плакали. Мать с отцом нашли нас через сутки, принесли воду и еду. Вместе просидели там еще несколько дней, спали на досках. Мои раны продолжали кровоточить. Бинтов – поменять повязку – не было. Потом пришли русские. Диана уткнулась в грудь Михаилу. Икать перестала. Лежала тихо, притаившись, словно боясь, что кто-то услышит, тут же начнется стрельба, канонада, смерть.

Михаил подумал, что люди постоянно бегут от войны – каждый от своей…

– Меня отправили в российскую больницу – раны стали гнить, началась гангрена. Думали ампутировать ногу. Сделали несколько операций. Вроде зажило.

В первый раз после операции проснулась от луча света, бьющего по глазам. Оказалось – бабушка-санитарка подушку мне поправляет. Кулончик её свесился и на солнышке играет. Стреляет зайчиками. Улыбнулась – вспомнила, как в детстве шалили, слепили друг друга. Разговорились. Хорошая старушка оказалась, душевная. Позже рассказала я ей, как свою сестрёнку загубила, что не могу вернуться домой. Добрая была бабушка, сняла веревочку с головы и мне подарила тот кулончик. Я брать не хотела. Спрашивала – как же она? А бабушка отвечала, что Бог этот теперь у неё внутри живет. Перебрался. А мне Будда поможет домой вернуться… Вот и храню. Не верю, но храню. Добрая была нянечка. Слова её крепко в душу запали.