Хранитель подземелий

– Конечно, – пробормотал он.

– Она, я полагаю, еще не готова повзрослеть, – Алагар, по-видимому, обращался не столько к Арстелю, сколько к самому себе, – как дитя, витает в облаках, старается обо всех заботиться, но своей заботой только сбивается с истинного пути и сбивает других. Это пройдет. Жизнь ее исправит. А если нет… Что ж, у нее есть еще брат, может, он будет более сознательным?

Алагар улыбнулся и ушел в тень дома. В сумраке лишь его глаза светились несколько мгновений, но этот огонь вскоре погас, Алагар словно растворился. Арстель с минуту стоял, как вкопанный. Он думал побежать за Юкиарой, найти ее и успокоить, но не смог решиться. Одно он понимал точно – если этот наставник и может чему-то научить, то только не любви к ближним.

Глава 8: «Каратели в деле»

1672 год. На границе Ганрайских земель.

– Я уверен, ты мухлюешь! Невозможно честно выиграть столько раз подряд!

– Возможно, если руки растут, откуда надо.

– Такими темпами он нас оставит без гроша… И на какие шиши мы будем кутить, бухать, девочек снимать?

Трое парней привычно резались в карты. Азартные игры были одним из любимейших видов времяпрепровождения солдат Союзной армии. Двое из них были ганрайцами, третий принадлежал к северному роду. Ганраец, который умудрился обчистить карманы сослуживцев, был загорелым, среднего роста и темноволосым юношей, едва разменявшим третий десяток. Ганраец и северянин были примерно одного возраста с ним, но как же непохоже друг на друга они выглядели. Первый всем своим видом демонстрировал развязность и самоуверенность, характерную для уличной шпаны. Ему и довелось вырасти на улицах Вархула, где за каждый кусочек хлеба приходилось драться насмерть, а в любой день можно было оказаться в эпицентре разборок местных бандитских группировок и быть жестоко зарезанным ни за что. Многие люди, которым довелось выжить в таких условиях, понимали, что человек может легко уйти с улиц и начать вполне достойную жизнь, но вот улице из человека уйти куда сложнее. В движениях и манерах молодого человека читалось что-то блатное, преступное, пока воины, принадлежавшие к именитым кланам Аргои, старались придерживаться идеалов чести и доблести, этот парень жил по понятиям. Растрепанные черные волосы, торчащие в разные стороны, кое-как застегнутая рубашка и неряшливо закатанные рукава говорили о том, что он давно привык одеваться в лохмотья, отчего подсознательно обращался со вполне достойной одеждой небрежно, как с дешевым тряпьем. Несмотря на свою дерзость и заносчивость, Глоддрик был настоящей душой компании, за что сослуживцы в нем души не чаяли. Улица, быть может, и оставила на нем видимый отпечаток, но не лишила человечности. Второй носил соломенную шляпу, такого же темного цвета волосы были собраны в хвост, а руки были перебинтованы, так как юноша час назад отрабатывал набивку кулаков на ближайших валунах, превратив их в посыпь гравия.

– Глоддрик, может, ну его, на деньги играть, а? Лучше на интерес, так веселее. Да и нехорошо это, товарищей дураками выставлять, – сказал северянин, молодец со спутанными волосами до плеч и пока еще жиденькой бородой.

– За базар надо отвечать, мужики, – сказал Глоддрик, сгребая игральные фишки в свою сторону, вместо игрового стола им служил широкий треснутый пень, по которому ползали муравьи, – не умеешь – не берись, запомни это, Гримбла, – махнул он рукой в сторону северянина, и тут же с издевательской улыбкой, полной наслаждения превосходством, взглянул на ганрайца, – а ты, Шибуи, я вообще удивлен, что ты присоединился к игрищам, мастер Агриппа с тебя бы три шкуры содрал.

Говорил он о наставнике Агриппе. Признанном всем Союзом лучшим в искусстве владения любым оружием и рукопашным боем. Этот ганрайский мэтр уже сорок лет готовил элитных защитников Ганрая и Союза, называемых Стражами. Школа их носила гордое имя – Храм Мечей. Эти люди отличались от рыцарей Аргои и лучших фехтовальщиков тем, что могли они владеть многими, самыми экзотическими видами оружия и были сведущи в боевых искусствах, в том числе и голыми руками могли одолеть вооруженный гарнизон королевских гвардейцев. Они воистину обладали сложно вообразимыми способностями, для прошедшего обучение Стража было в порядке вещей метнуть иглу в цель, расположенную за толстым куском стекла и своим мощным броском пробить стекло и попасть в мишень. Или, к примеру, взмыть ввысь и двойным ударом ног, садясь в шпагат в воздухе, попасть в головы противникам по разные стороны. Мастер Агриппа в свои восемьдесят лет все это умел до сих пор и бросать обучение новых Стражей не был намерен. Глоддрик и Шибуи Син были прошедшими полный курс обучения Стражами и высоко ценились в пограничных войсках Союза, несмотря на молодой возраст. А задача этим войскам предстояла серьезная – оборона земель Ганрая от нападений равшаров. Командовал подразделением майор Керрис Галарт – сорокалетний усатый воин, уже тогда начавший лысеть.

– Мимо наша жизнь проходит, парни, – взяв в зубы травинку, улегся на землю Гримбла, – пока молодежь гуляет в Силгоре, пьет пиво и засаживает по самое оно южанкам в публичных домах, мы убиваем время на границе. Страдаем любой херней, лишь бы быстрее закончилась эта мотота. И вот зачем Кратару Роковому понадобилось нападать на Союз? Этим равшарам что, своей земли мало?

– Хотят попробовать ганрайской стали, – скривился в кровожадной усмешке Глоддрик, – ничего, кто к нам с мечом придет, от меча и загнется.

– Глоддрик, ты горазд на печи храбриться, а в поле вот что ты будешь делать? – спросил Шибуи, поправив край шляпы, – мы же с вами, парни, ни разу не побывали в настоящей битве. Ну, подрались с малым гарнизоном равшаров, где их было с десяток, да и то это нельзя назвать дракой – они сдались практически сразу.

Мимо проходили Керрис Галарт и полковник Клаусвиль – дородный муж с пышными бакенбардами. Они рассматривали большую карту, Керрис водил по ней пальцем и что-то взволновонно втолковывал Клаусвилю. Из услышанных обрывков разговора молодые воители поняли, что спор шел о том, что подкрепление не успеет подобраться, а равшары могут появиться в любой день, да и место крайне удобное для нападения – равнина с маленькими плоскогорьями, больше напоминавшими болотные кочки. Керрис предлагал удалиться от границы, поскольку линия обороны недостаточно надежна, чтобы выдержать натиск равшаров, а людей при этом погибнет немерено. Клаусвиль лишь бросил, что это их священный долг, а любой мужчина, преданный Союзу, смерть в бою с его врагами должен почитать за честь. Глоддрик презрительно осклабился и сплюнул, сказав, что Клаусвилю, который в случае поражения постоянно ретировался с поля боя, легко говорить о смерти. Так он пытался побороть свой страх, ведь опасения его и его друзей подтвердились – прикрытие от короля Ганразура Второго придет совсем не скоро. И убить их могут в любой момент.

– Думаю, если что, мы вдарим этим равшарам так, что мало не покажется, – потряс кулаком Гримбла, – мы же Союз! Наша сила в единстве! А эти уроды все время воюют друг с другом, ненавидят сородичей. Да они передерутся друг с другом прежде, чем до нас дойдут!

Глоддрик расхохотался и ответил:

– А жаль! Интересно посмотреть на себя в реальном бою. Чему мы в Храме научились. Хорошо, что здесь нет моего младшего брата Ревиана, не нужно никому сопли подтирать, настало время проявить себя с лучшей стороны. Вот бы поскорее в бой… Наверное, это яркие ощущения.

– Яркие, не спорю, – раздался свысока голос Керриса Галарта, – только там тебя не ждет ничего интересного. Ты лишь исполняешь свой долг, невзирая на страх, ранения, увечья или даже смерть. Уверяю вас, юнцы, после войны жизнь человека не будет прежней никогда, если ему повезет выжить. И молитесь, чтобы вас никогда не настигла настоящая битва. Поверьте, вам не понравится.

Шибуи благоразумно промолчал, Гримбла открыл было рот, желая что-то сказать, но передумал, а вот Глоддрик не удержался от высказывания:

– Ха! Да в вас говорит чувство превосходство, майор Галарт! Думаете, если мы молодняк, то мы спасуем перед лицом врага? Может, это было нашей детской мечтой – врубиться во вражьи ряды и…

– Отставить, рядовой Харлауд! Тебя здесь ценят за умения и мастерство, которым не обладаю и я, но не забывай свое место. Я старше тебя по возрасту и по званию. В армии существует субординация, которой необходимо следовать. К тому же, не тебе со мной спорить. Я успел пережить не одну битву, а ты – еще нет.

Глоддрик собрался возразить, но Шибуи положил ему руку на плечо и помотал головой, дескать, придержи язык. Остаток дня они провели в молчании. Шибуи вскоре отправился на костер варить похлебку, Гримбла лениво валялся в предзакатных лучах солнца и наслаждался полудремой, а Глоддрик присел на поваленный ствол дуба, столь редкого в этих землях, и курил самокрутку. Размышляя о словах Галарта, он пытался его понять, представлял себя в гуще битвы и пытался ощутить весь страх и панику, на которые намекал бывалый воин. Но все, что он испытывал – это жажда свершений и позывы к геройству, которые вбили ему в головы старинные песни о деяниях рыцарей Аргои и могучих ратниках Ганрая. Его размышления прервал резкий окрик караульного:

– Это равшары! Они идут прямо на нас!

Глоддрик подскочил и ринулся к своим, забыв даже затушить окурок. Его прошиб пот и внутри слегка покалывало, молодая кровь бурлила. Похоже, его желаниям суждено было сбыться.

***

Кто-то крикнул «спасайся, кто может!», но тут же получил затрещину от Керриса Галарта.

– Держать оборону! Экипироваться! Готовиться к бою! Арбалеты и луки вперед, пехотинцы – встать в строй за стрелковой частью! Быстрее, мать вашу за ногу!

Началась сущая беготня, но беготня эта была недолгой и осмысленной. Каждый знал, что все необходимое при нем. Шибуи достал свои парные мечи, Гримбла потянулся за двуручной секирой, а Глоддрик достал искривленный ятаган, который купил у клирийского оружейника. Вскоре образовалась фаланга копейщиков, стрелки также встали в строй, арбалетчики присели на колено, а лучники стояли за их спинами. Ганрайские бойцы встали за копейщиками и по бокам от них. К бою воины Союза были готовы. Вскоре из быстро движущихся где-то вдалеке точек вырисовывались отвратительного вида существа. Голытьба равшаров бежала всем скопом, хаотично, о построении они думать не желали. Глоддрик вертел в руке ятаган и переминался с ноги на ногу, стараясь вглядеться в очертания врагов получше. Ему пришло на ум сравнение происходящего с массовой дракой бандитов в Вархуле или в Сухих Колодцах или «стрелой», как их еще часто называли. Полчища равшаров явили собой донельзя зловещую картину. Перекошенные от ярости их лица или даже морды, утыканные костьми и раскрашенные на боевой лад. Исколоты костяными украшениями были представители племени Костяных Драконов, а раскрашены разноцветными полосами, очевидно, чернилами из ягод или истертых камней, были равшары из рода Берсерков. Последние с удвоенным энтузиазмом неслись вперед. Дикие вопли и окрики равшаров успели вселить ужас во многих солдат Союза. Один веснушчаты паренек лет семнадцати покинул строй и бросился бежать, но Керрис Галарт огрел его по затылку рукоятью меча и вернул в строй. Глоддрика сковал страх. Ему показалось, что, когда придет его черед драться, он растеряется и не сможет сделать ни единого движения. Ему, бесспорно, часто доводилось драться насмерть, но в такой бойне с противниками вроде равшаров – еще никогда. Но выбора у юноши не было. Был отдан приказ сделать залп – арбалетчики выстрелили своими болтами как один, а следом за ними лучники послали в воздух стрелы, которые осыпали бегущих равшаров смертоносным дождем. Первые два ряда дикарей из пустоши стрелки выкосили полностью – трупы падали, как подкошенные деревья, но их собратья, не останавливаясь ни на минуту, переступали через погибших собратьев и продолжали бежать. Легионеры метали по очереди пилумы, отчего в толпе равшаров то и дело появлялись промежутки, но они тут же заполнялись все новыми бойцами. Стрелки разбежались за спины копейщиков. Как атаковали равшары фалангу – они не просто врезались в фалангу, они ее вскрыли. Некоторые рогатые бурокожие оборванцы с наскока рванулись прямо на копья, острия пилумов рвали и крошили их плоть, но умирающие равшары успевали наносить удары костяными клинками, дубинами и топорами. Некоторые равшары чуть пригнулись, на их спины наскакивали другие и с воздуха прыгали прямо на щиты аргойских легионеров, рубя их сверху. Со флангов равшары также теснили копейщиков, фаланга пыталась изогнуться в дугу, чтобы защититься с боков, но было поздно – равшары с трех сторон наседали и продавливали фалангу. Их боевой запал было не пересилить паникующим рядовым Союза, в основном бывшим крестьянам или же горожанам, которым не посчастливилось попасть под призыв, отправивший их в эту горячую точку. И тут ганрайцы, северяне и Керрис Галарт ринулись во фланги – прикрывать ряды солдат. Глоддрик поступил так, как учил его мастер Агриппа – отбросил раздумья и просто сделал, что должно, а там уж будь, как будет. Вскоре фаланга перестала быть таковой, и все смешалось, хаотичные группы людей или вовсе поодиночке бились со скопищами равшаров. Глоддрик набежал на троих членов племени берсерков и с разбегу рубанул одного из них наискось ятаганом, целя в шею. Парень быстро понял, что такая битва мало чем отличалась от заварушек, возникавших в его прошлом, разве что действующих лиц было заметно больше. И ситуация была много опаснее для жизни. Спасало Глоддрика виртуозное искусство фехтования, заложенное школой Агриппы, смешивал он его с приемами рукопашного боя, неожиданно равшары периодически получали с ноги или локтя по лицом зубодробительные удары, а затем их полосовал ятаган отменной Джаганнатской стали. Глоддрик приноровился сражаться с несколькими противниками, но переиграть их труда ему не составляло. Конечно, он испытывал страх, но сумел его перебороть. Волнение отступило, и Глоддрик действовал сосредоточенно, на автомате, будто дрова колол, только более изощренным способом. Вскоре в нем вскипел энтузиазм, и он начал сражаться более лихо и рискованно, периодически глумясь над не столь умелыми равшарами, конечности и головы которых летели в разные стороны с всплесками крови. Вскоре он объединился с Шибуи и Гримблой, и втроем они поистине крушили равшаров одного за одним. Гримбла раскалывал их головы топорищем, словно тыквы, парные лезвия Шибуи мелькали в едва различимом невооруженным глазом танце, а ятаган Глоддрика делал свое дело. Керрис Галарт использовал свою безукоризненное искусство фехтования, успев зарубить с десяток равшаров. Это работало, но недолго. Вскоре перевес окончательно сместился в сторону равшаров, которых с самого начала было больше – Священное Древо нарожало. Они все теснили кое-как отбивающихся людей. И тогда Клаусвиль решил приказать дать сигнал к отступлению. Заревели трубы, и команда отступить прозвучала во всеуслышанье, отчего люди с позором пятились и старались бежать, пока более умелые бойцы задерживали равшаров. Убежать успевали не все – метательные костяные ножи и томагавки доставали спешащих спасти свою шкуру солдат в спины. Многие успели скрыться, но приличный кусок войска Союза – с пятьдесят человек, равшары сумели отрезать от остальных. Керрис Галарт и Шибуи оказались за пределами этого круга, уходя, они отбивались от преследующих их воинов пустоши. Шибуи было ринулся спасать друзей, но Керрис Галарт одернул его, сказав, что им уже ничем нельзя помочь. Окруженные солдаты быстро сдались, и их нельзя было в этом винить – многие из них впервые вообще видели настоящий бой, точнее, мясорубку, они цеплялись за жизнь, как могли. Но не Гримбла с Глоддриком. Они встали на изготовку, не бросаясь в атаку, но давали понять, что живыми сдаваться не собираются. Тогда один из равшаров на ломаном союзном языке крикнул, что за каждого неповиновавшегося человека будет убито с десяток пленных. Парни любили свой народ и, несмотря на гордость, опустились на колени и заложили руки за головы. Вскоре им связали руки и погнали в лагерь равшаров, разбитый неподалеку. Лагерь этот был необычным, кроме наскоро сделанных палаток там был вычищенный и выровненный кусок поля, огороженный, словно арена колизея, а возле импровизированной арены стояли огромные клетки из дубовых бревен. Туда и загнали военнопленных. Прибыли в лагерь они к поздней ночи, едва успели они расположиться в одной клетке, как их почтил своим присутствием сам верховный вождь равшаров из племени Берсерков, решившийся атаковать Союз. Кратар Роковой. Он был ростом выше двух метров, мускулист, тело его было окрашено синими полосами волнообразного вида, а на поясе его был редкий для равшара стальной клинок. Клинок был длинным – под стать своему обладателю, рукоять перебинтована, а лезвие без ножен было иззубренным, точно его и не думали доселе реставрировать. Кратар популярно объяснил условия пребывания в своем плену проигравших: для своего развлечения равшары решили устраивать среди пленных гладиаторские бои. Тот, кто выживет последним, станет личным рабом Кратара Рокового и будет прислуживать любым его прихотям. Кто откажется драться – будет наказан, как именно, Кратар не уточнил. Немолодой легионер, лет пятидесяти, густобородый, заявил, что не в чести у братских народов Союза убивать друг друга, это прерогатива выродков из равшарских пустошей. Кратар одним движением вытащил клинок и рубанул снизу вверх им, разрубив тело пленного надвое. Кровь хлынула во все стороны, Глоддрик невольно дернулся, но несколько капель из этого отвратительного фонтана таки упали ему на лицо.

– Есть еще возражения? – на неправильном союзном наречии вопрошал Кратар.

***

На следующий день начались гладиаторские бои. Первых солдат вывели на арену, остальные с ужасом наблюдали за ними из клетки. Из палаток равшары повыбегали и с воодушевлением орали, споря между собой, у кого больше шансов выиграть – такое издевательство над врагами было для них любимым развлечением на войне. Но мужчины слишком долго мешкались, отчего первый попавшийся из них получил тридцать ударов плетью, разрывающих мясо до костей. В таком состоянии его бросили сражаться, но он упал замертво от ран и бессилия. Глоддрик осунулся и побледнел. Он не знал, что будет делать, когда придет его очередь. Его сковывал страх – он любил соотечественников и понимал, что по законам чести, да и по понятиям тоже, он должен скорее умереть, чем убивать братьев по оружию для своего выживания. Настала очередь Гримблы – на удачу для него его поставили с южанином-клирийцем, который всей душой ненавидел северян и часто задирал своего недруга. Для такого молодой Краух Гримбла решил сделать исключение и разобрал своего противника по частям в буквальном смысле, мощным ударом топора в голову завершив навсегда распри со склонным к предрассудкам клирийцем. Глоддрику же попался его боевой товарищ. Аргоец, сын бакалейщика. Глоддрик часто пил с этим парнем, разговаривал, упражнялся с ним в фехтовании или разделял тяготы физического труда. Удивительно, на что люди готовы, чтобы выжить. Выбросив из головы мысли о дружбе, недавний друг Глоддрика с яростным кличем накинулся на него, занеся меч для удара. Все произошло быстро – Глоддрик инстинктивно заблокировал удар и обратным движением клинка рассек врагу брюхо. В молчалии, под крики обезумевших равшаров, Глоддрик вернулся в клетку и не сомкнул глаз следующей ночью. Странное дело – он лишил жизни не одного равшара за прошлый день и не задумался над этим, хотя то были полноценно разумные живые существа, но убив товарища, пусть и предавшего его ради спасения себя, Глоддрик не мог не терзаться муками. За этот день к окончанию схваток число пленных сократилось вдвое. В ночи некоторые плененные мужчины не стеснялись плакать от смешанного чувства ненависти к себе за убийство товарища, от страха за свою жизнь и безысходности. Многие не были высококлассными бойцами и понимали, что с ними в этой же клетке находятся вполне неплохие воины, а то и мастера боя, против которых у них не было шансов. На следующий Глоддрику снова пришлось драться, с северянином, не с Гримблой, с другим. Мужчина тридцати лет с такой же яростью в лице, тщась спасти свою жизнь, стремился парными топорами достать Глоддрика изо всех сил, но того снова спасло мастерство фехтования, скорость и точность – северянин был повержен за минуту. Вернувшись в клетку, Глоддрик ютился в углу клетки и даже не шелохнулся. Весь свой юношеский бунтарский дух он потерял, дерзость и уверенность в себе улетучились. Он превратился в подобие ходячего мертвеца, чисто механически дерущегося, чтобы спасти свою жизнь. Опечален он был и тем, что никто из воинов не хотел оказать сопротивление тюремщикам, все вокруг думали в первую очередь о том, как выжить. Даже Гримбла – и тот молчал, стараясь не разговаривать с Глоддриком. Они оба думали в одно и то же время и о том, хватит ли у них решимости сразиться друг с другом по-настоящему. Этой ночью трое солдат в клетке подобрались и к неожиданности Глоддрика попытались его задушить, но чутье Стража не подвело молодого ганрайца, обоих он отделал как следует и, скрутив руки предателям, устыдил их за малодушие.

– Я понимаю, мы все здесь хотим остаться в живых. Мы изменяем самим себе и убиваем друг друга, как животные. Но вы ведете себя, точно последние крысы. Даже хуже.

Глоддрик не стал убивать их, по правде говоря, ему было наплевать – он знал, что следующие бои эти трое не переживут. Ему было плевать и на собственную судьбу, он лишь удивлялся тому, как легко получилось сломить гордость воинов Союза одной лишь угрозой их жизни. Очевидно, присягая на верность Ганзарулу Второму, они дали обещание, которое не смогли сдержать – быть готовыми отдать жизни за будущее родины и своего народа. На следующий день очередь Глоддрика драться наступила последней. Гримблу тоже не вызывали. Выживших осталось совсем мало – чуть больше десяти человек. Когда двоих друзей поставили драться, они, не проронив ни слова, начали кружить по арене. Глоддрик смотрел в глаза Гримбле, но его захватила мысль – ради чего они будут сражаться? Чтобы быть рабами? Раб – вещь, его легко можно убить, как надоест. Да и ради такой судьбы он выживал на улицах Ганрая? А что подумал бы его младший брат, Ревиан, увидев, как низко пал человек, который заботился о нем и столькому его научил? Что бы сказал мастер Агриппа? Как бы поступил Керрис Галарт, оказавшись на месте Глоддрика? Ответы пришли сами собой, а с ними – решение. Глоддрик сорвался с места, но не в сторону Гримблы – он ринулся в толпу равшаров. Тем же ятаганом, что и сейчас был при нем, он принялся кромсать, честить их, точно крестьянин – колосья пшеницы. Кровь лилась рекой, равшары быстро похватали оружие и окружили Глоддрика, но ему было все равно, ганраец и не рассчитывал, что выживет. Он парировал удары, отскакивал и налетал на ближестоящих врагов, с легкостью пробивая их защиту. Гримбла не остался в стороне – он побежал в сторону клетки и одним ударом топора сбил замок. Люди разобрали оружие и присоединились к бою. Глоддрик поразил семерых равшаров, затем уложил еще пятерых. Но силы начали покидать юношу, а мастерство – подводить. Удары были не так точны, а реакция замедлилась. Изнурение голодом и бессонные ночи дали о себе знать. А равшаров словно и не становилось меньше. Вот один достал его по ноге костяным ножом, но тут же получил в висок острием ятагана. Другой вонзил кончик копья в предплечье Глоддрика, третий обухом топора, на счастье Глоддрика, угодил ему прямо в темя. Молодой Страж зарычал и быстрыми движениями, точно рывок мангуста на кобру, рассек двоих воинов племени Берсерков, а третьего из племени Костяных Драконов хромым шагом насадил на ятаган. Последовал пинок от нового равшара, снова удар костяным мечом – у Глоддрика кончались силы, и он только отбивал удары, лишь изредка вяло отвечая, его атаки перестали доставать цель. И тогда его захлестнула волна ярости. Неистового бешенства. Его охватило ощущение, что дух его спустился куда-то очень глубоко под землю. Глоддрик слышал о подземельях Азрога, хотя он их и считал легендой, но в существовании подобной силы он сомневаться не мог. Были воины, сумевшие обуздать эту силу, назывались они Темными Стражами. Несколько веков ранее у них была своя школа, и они наводили ужас на Вархул, пока их не перебила Союзная армия. Агриппа рассказывал, что стоит Стражу отдаться потоку этой злой ауры, и он навсегда обратится в воина пламени подземелий. Глоддрик не хотел думать о последствиях, ему хотелось одного – убить как можно больше равшаров. Отомстить им за свою сломанную судьбу, за убитых товарищей, за то, что сломили его дух и сделали из него братоубийцу. Вина за убийство товарищей всегда будет жить с ним, этого Глоддрик не мог простить равшарам. Ненависть поглотила его и придала сил. Он представил, что окунулся в жерло вулкана адского огня, только вместо огня был источник неимоверной силы, пронизавшей, напитавшей его. Глоддрик словно заново родился. Он забыл об усталости – мышцы его были на пределе, но он не замечал этого. Он не замечал ничего, кроме одного – жажды крови. Глоддрик бросился на равшаров с таким оглушительным воплем ярости, словно раненый медведь, так мог вопить лишь лишившийся разума человек. Гримбла знал таких, их в северных землях называли берсерками. Такие воины перед битвой часто ели грибы, воздействующие на их разум, заставлявшие их забыть о боли, страхе смерти. В племени Берсерков у равшаров тоже были воины, которые и без грибов входили в состояние аффекта и были готовы броситься на любого. Но Глоддрик их смел, точно ураган. Вкупе с его недоступным для равшаров мастерством боя эта нечеловеская ярость заставила обитателей пустоши испытывать непривычное для них чувство – страх. Глоддрик рубил и колол направо и налево. Любой из равшаров, кто пытался его атаковать, получал жесткий отпор, вместо блока Глоддик часто отрубал им руки и обратными ударами уже добивал. Он теснил толпу равшаров один, Глоддрик шел вперед, они – отступали. Вскоре ярость пропала. Осталось лишь наслаждение от схватки. Глоддрик больше не боялся, не испытывал вины. Он стал машиной для убийств и помешанным во всех смыслах человеком. Он хохотал, как спятивший примат, и бросался на равшаров со стремительными ударами неизмеримой силы. Он зарезал уже с тридцать дикарей и не собирался останавливаться. Лицо Глоддрика перекосила бешеная улыбка, сердце его трепетало, глаза его заляпала кровь, как и всю одежду. его собственная, перемешанная с кровью равшаров. Он был в экстазе, зверином экстазе, из которого ни за что не хотел выходить, лишь бы этот боевой транс длился вечно. Гримблу поразило то, чего Глоддрик никак не мог заметить. Волосы Глоддрика напрочь поседели, а глаза у новоиспеченного альбиноса светились рубиновым цветом, они по-настоящему светились, и это было ненормально. Но, взглянув на брызжущего слюной и смеющегося Глоддрика, добивавшего очередного равшара, во взгляде которого читался неподдельный ужас, к этому человеку никак нельзя было применить слово «нормально». Равшары разбежались, вперед них вышел Кратар Роковой, вождь обнажил клинок и выпалил:

– Заговоренный великим шаманом Старейшим клинок тебя остановит, демон!

Глоддрик наскочил на него и с размаху обрушил на голову равшара удар ятагана, но тот отразил атаку. Они фехтовали, но Глоддрик старался рубить равшара, а не фехтовать с ним. Вот уже он отсек его ногу, равшар тщетно пытался отбиваться, но Глоддрик выбил у него из руки клинок и одной рукоятью теперь остервенело бил его по голове, вопя во все горло.

– Сдохни, мразь! Ублюдки! Вы хотели зрелища, мать вашу?! Так получите!

Он снова расхохотался и одним ударом отсек голову Кратара Рокового и пинком послал ее в толпу равшаров. Те попятились, но Глоддрику не было дела до их испуга. Он хотел убивать. Темный Страж подобрал оброненный вождем зазубренный меч и кинулся на обратившихся в бегство врагов, догоняя и убивая всех, до кого смог дотянуться его ятаган. Но силы были на исходе. Он метнул ятаган в одного из удирающих равшаров, попав тому прямо между лопаток. Обессилевший Глоддрик упал на колени, держа в руках клинок павшего вождя Кратара. До этого начинал накрапывать дождь, но теперь он полил, как из ведра, мешаясь с лужами крови равшаров и людей. Глоддрик обратил свой взор в небо и разразился хохотом человека, окончательно утратившего рассудок.

– Вот же… Ганрайский Демон! – изумленно выговорил Краух Гримбла, глядя на своего друга.

Одно было ясно – в плену у равшаров, в этих клетках и омерзительных боях брат на брата умер тот беспечный паренек, воспитанный улицей. Вместо него пришел Ганрайский Демон, человек, отдавшийся злой силе и не могущий жить без кровопролитий. Человек, которому предстояло приложить массу усилий, чтобы оставаться человеком. Человек, закончивший войну с равшарами ценой потери прежнего себя. Человек, наводящий ужас на земли равшаров и внушающий почтительный страх Союзным землям одним своим именем. Глоддрик Харлауд никогда не будет прежним.

***

1707 год. Гилеард, оплот Карательного Отряда.

Немолодой командор Карательного Отряда открыл глаза. Точнее, глаз, другой был скрыт повязкой. Он, как всегда, уснул на своем письменном столе, разбирая доклады карателей о происшествиях в пределах земель Союза, зачитывался книгами-произведениями гениев стратегии и тактики. Любимым чтением Глоддрика были книги о природе человеческого разума, психологии. В особенности преступной психологии. Он стремился понять, что заставляет людей изменять своим идеалам, родине. Глоддрик желал разобраться в людях, чтобы суметь вычленить, к примеру, из своих людей предателей, кротов, копающих под него. Но, чем больше он читал эти книги, тем больше убеждался, что нет ничего ценнее, чем жизненный опыт. Но читать не переставал, как и ежедневные изнурительные тренировки, чтобы тело и разум не заржавели. В свои пятьдесят семь лет Глоддрику оставаться на пике своих возможностей было не так легко. Но ему было не до раздумий – прямо перед ним стояла…

– Рикке? – хриплым голосом спросил Глоддрик, резко встав со стула, опрокинув его.

– Глоддрик, – улыбнулась она.

Это была девушка лет двадцати пяти – не больше. Волосы ее были острижены под каре, до плеч не доставали. Атлетичная, подтянутая фигура. Миловидное лицо. Могла бы сойти за обычную жительницу Аргои, если бы не алого цвета глаза и белые, как снег, волосы – можно было подумать, что она дочь Глоддрика, если бы кто-то увидел их со стороны. Только эти черты не передаются по наследству, они присущи всем Темным Стражам.

– Зачем пришла?

– Пришла? Я и не уходила, Глоддрик. Разве мы не клялись никогда не покидать друг друга? Или ты уже забыл? – подбоченившись, она закусила губу и испытующе посмотрела в изуродованное шрамами, отмеченное морщинами – следами прожитых лет, мужчину, которого когда-то любила.

– Это не имеет значения, Рикке. Тебя больше нет. Ты мертва, – его голос выражал полную невозмутимость.