– Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.
– Не ври, ему гораздо ближе.
– И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?
– Обязательно. А тебе некогда?
– Время-то есть… Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет…
– Ах вот в чем дело!
Майданов послушал, как она смеется (определил, что «на публику» был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:
– Марина Максимовна, мне налево, до свиданья…
Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:
– До свиданья…
* * *
Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:
– Телефон у меня разрывается…
Она могла бы и не бежать – потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.
– Да? – сказала она в трубку, задохнувшись. – Да, я… За городом. А кто это? A-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна, да?
Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.
– Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна… И я, и все наши ребята… Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли… Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала… Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?
– Знала и не хотела! Дайте же мне! – рвалась она к трубке, но мама ее говорила Марине что-то распространенное и тяжелое, и Марина не пыталась вставлять в этот монолог оправдательных слов, и с ее сапожек текло, и она молча оборонялась от Юли, уже готовой нажать на рычаг – разъединить…
– Что, что она там несет?! – изнемогала Юля.
Смородину пришлось держать ее за локти. Наконец Марина Максимовна смогла ответить:
– Клавдия Петровна, ей было хорошо, ей все было на пользу в этот день… Вас это не утешает? А я могу извиниться, что не поставила вас в известность. И обещаю, что минут через двадцать она будет дома. Ее проводят. Только… пожалуйста, не надо ничего обобщать сейчас… вы раздражены… Хорошо, пусть в другом месте. До свидания.
Она положила трубку и устало сказала Адамяну:
– Проводи ее, Женя.
Юля плакала, отрицательно качая головой:
– Нечего мне там делать после этого!
– Кончай истерить, Юлька, – сказала Таня. – Они тебе и магнитофончик, и сапожки югославские…
– Ну спасибо им, спасибо! – крикнула Юля. – Но я бы с тоски сегодня померла, если б с их гостями сидела… А главное – зачем я там? У них же хороший цветной телевизор!
Некоторое время все молчали. Марина ушла в смежную комнату укладывать сына. Юля метнулась за ней туда, стягивая с себя пальто.
– Можно я его уложу?
– Нет. Иди домой, – был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку – затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:
– Иди, иди. Управимся. – Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.
– Дано: Жанне д’Арк хочется спасать Францию, – сказал Адамян меланхолически, – а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?
Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:
– Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.
Вышла к ним Марина:
– Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.
– А я уже все.
– Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?
– Особенно мне спасибо, да? – всхлипнула Юля.
– Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?
– Тем более, – сказал Адамян, – что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.
Она стояла в дверях, провожая ребят.
Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три – обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.
– Зря вы так… Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.
– Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…
– И что? Будете переживать?
– Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, – улыбнулась она. – Спокойной ночи, Алеша.
* * *
– Разрешите?
В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков – поджарый, высокий человек с палкой.