Дело о Сумерках богов

Георгий усмехнулся: что с мальчишки взять?! Да и плохо разве, что он таким задиристым и предприимчивым растет? Если его энергию направить в верное русло, кто знает, может, новый большой коммерсант из него вырастет. Сейчас мир такой, что родине нужны люди с кипучей энергией и живым умом.

В светлой комнате, украшенной картинами с изображениями животных и различной растительности средней полосы России, было очень уютно. Совсем недавно силами местного духовенства, и в частности сурового отца Феликса (духовника Георгия), удалось собрать деньги на ремонт здания и закупить мебель. Так что длинные столы с лавками сменились настоящими партами, а у задней стены, напротив блестящей на солнце грифельной доски, выстроились шкафы с книгами, учебниками и альбомами с гербариями, которые для детишек собирали студенты профессора Савостьянова. Сами ученики в потертых, но чистеньких рубахах и сарафанах рассредоточились группками по кабинету, обсуждая свои важные детские дела. Правда, когда дверь скрипнула и Георгий вошел в класс, несколько пар любопытных глаз мгновенно впились в него. Жадные до нового, будто зверята, школьники по внешнему виду вошедшего старались понять, будет ли им интересен этот элегантный гость.

– Барин с городу, Плину Витальну ищет, – зычно объявил «провожатый», явно испытывая удовольствие от сознания собственной важности.

– Дурак ты, Гришка! Какой же это барин с городу, – с насмешкой сказала белокурая, серьезная не по годам девчушка, сразу видно – отличница. – Это же доктор Родин! Кто твоей тетке Марфе Васильне ногу-то лечил, когда ее отнять уже хотели? Эх ты…

Дети, поняв, что гость не просто абы какой, а очень даже уважаемый, мгновенно собрались вокруг него и жаждали утянуть свой кусочек общения.

– Полина Витальевна пока с директором общаются, – тихо сказал рыженький мальчик, который оказался на голову ниже своих однокашников.

Георгий удивленно поднял брови: малыш будто сошел с карикатур про черту оседлости, которые часто печатали в газетах, только вот видеть карикатуру в приходской школе странно. Правда, детей, в отличие от взрослых, вопросы национальности, видимо, не волновали.

– А вам зачем наша учительница? – набычившись, спросил крупный, но по виду совсем не злобный парень.

В нем Георгий узнал сына местного мельника Степана, такого же здорового и добродушного. С виду – разбойник, на темной дороге от него даже отпетые шугались. А в душе – добрый, такой жалостливый, что даже на кулачные бои не хаживал, все боялся, что пришибет кого ненароком.

– Да вот интересуюсь, не обижаете ли вы Полину Витальевну, сорванцы, – с доброй улыбкой заявил Георгий.

И тут же утонул в детском гомоне: малыши защебетали на разные лады, какая у них замечательная преподавательница. У каждого была своя история: кому на именины она пирог испекла, кому ленту подарила «шелковую и дорогущую», кому с уроками помогла. И по всему выходило, что вовсе она не кисейная барышня, а очень даже уважаемая особа. А уж когда дошло до рассказов о ее замечательных уроках, Георгий и вовсе рот раскрыл: чтобы крестьянские дети да такими знаниями влет щеголяли, надо было по-настоящему их заинтересовать, проявить живой ум, смекалку, глубокое знание преподавательской науки. Вот как выходит: глядел он, глядел столько лет на Полиньку, да самого главного и не разглядел.

Неожиданно дверь с грохотом отворилась, да так резко, что чудом на петлях удержалась.

– Чего разорались, малышня? – страшным басом проревел рябой увалень. Он вразвалку прошел на середину комнаты, пачкая светлые натертые половицы комьями грязи с поношенных сапог. – Совсем страх потеряли, юродивые?

Громила, криво ухмыляясь губами-варениками, дал щелбан еврейчику, да такой силы, что рыжик чуть не кувыркнулся на спину. Прихвостни бугая, которые просочились в комнату не так театрально, в голос загоготали.

– Где моя Полинушка? – рыкнул здоровяк. – Жениться охота! Не хочу учиться, а хочу жениться!

Георгия кто-то испуганно подергал за рукав сюртука. Это оказался тот самый задира Гришка, который привел его в класс, правда, теперь от его прыти не осталось и следа.

– Вот, он Плину Витальну обижает, – прошептал малец. – С дружками разбойными. И нам учиться не дают.

Георгий вообще-то не собирался связываться со школьниками, но этот здоровый лоб явно засиделся за партой, да и шутки его по поводу Поли были недопустимыми, так что пора преподать урок, который не входит в школьную программу. Дополнительное образование на вольных началах, можно сказать. Врач выпрямился во весь рост и подошел к богатырю.

– Ступай-ка, барин, пока не зашибся.

– Я доктор, – сохраняя полную невозмутимость, прервал его Родин, разве что поморщился от смрадного дыхания переростка, – так что первую помощь окажу по всем правилам.

– Ах, ты собрался драться, – загоготал увалень.

– Ну такого Кузьму я и сам возьму, – добавил его адъютант со сломанным носом. Он даже нагнулся, якобы для того, чтобы поправить штаны, но скорее всего, чтобы незаметно вынуть из кармана ножик либо свинчатку.

– Вот, понюхай, чем пахнет, – проревел громила, сунув кулак под нос Георгию.

Родин не стал долго размышлять, а быстро вскинув трость, ударил противника сначала в живот, потом по колену и, когда тот уже скрючился на полу, добавил по загривку. Все-таки школа – не место для кулачных боев: действовать нужно было быстро и четко. Перепуганный и ошалевший от такого быстрого поражения громила проскулил что-то неясное своим сообщникам. Те, хоть явно и трусили, все же ринулись в бой, надеясь одолеть количеством, да еще и с помощью стальных «аргументов». Однако действовали они хаотично, неслаженно, еще и норовили спрятаться за спинами соратников, так что Родину не составило труда быстро раскидать их по углам, нанося четкие и сильные удары тростью. Точно как учил его деда Пётра. Все молодцы валялись у стены, пара ножей улетела в другой конец класса, а Георгий даже не запыхался. Он стоял все такой же собранный, спокойный и невозмутимый, а вот ребятишки за его спиной заходились в крике, свисте и улюлюканье. Они создавали такой шум, что Родин даже подумал, что сейчас сюда сбежится вся деревня.

– А теперь послушайте меня, – обратился он к поверженным противникам, которые краснели как вареные раки, понимая, что весть об их позоре мгновенно разлетится по округе, – если я узнаю или хотя бы заподозрю, что кто-то из вас в школе бесчинствует или младших обижает, я приеду и тогда уже буду не тумаки раздавать, а беседовать по-взрослому. Хотите вести себя, как отрепье, когда вас пытаются в люди вывести, так получите по заслугам: я вам и казенный дом устрою, и прогулку по этапу. Увидите, как уголовнички живут, может, поумнеете да придете учителям ножки целовать. А теперь выметайтесь!

Родин был сам гнев. И на шалопаев, и на остальных ребят он произвел поистине демоническое впечатление. Он возвышался над ними, как скала, и буквально хлестал их словами, в которых слышался чистый металл. Его глаза, казалось, метали молнии. И если бы кто-то из местных хоть раз видел Федора Шаляпина в роли Мефистофеля, то нашел бы немало сходства между ним и Родиным в момент атаки.

Впрочем, был один зритель, который оценил спектакль по достоинству. В дверях, сурово поджав губы и нахмурив тонкие красивые брови, стояла Полина Витальевна Савостьянова. Она, безусловно, больше других учителей страдала от нерадивого поведения этой шайки и в глубине души была благодарна жениху за то, что он их утихомирил. Но вот средства, которые он использовал, противоречили ее глубоко гуманистическому воззрению. Своих подопечных она всегда учила решать вопросы умом, а не грубой силой, а тут такой наглядный пример противоположного подхода к воспитанию.

– Теперь я могу начать урок? – спросила Полина, не повышая голоса.

И поверженные, и победитель, и зрители как один повернулись к дверям. Полина в своих светлых одеждах, совсем невесомая, будто прозрачная, прошла к учительскому столу. – Ну, Антип, опять со своей шайкой хулиганишь? Ладно бы со здоровыми лбами связался, но к младшим-то чего? Только самый подлый трус будет слабых задирать, так-то, получили вы по заслугам. Идите. Да уроки приготовить не забудьте.

Побитый Антипка и его прихвостни не решались даже глаза поднять на учительницу. Так и вышли, понурив головы.

– Вот как? У нас здесь еще один хулиган?! – Если бы Полина повысила голос, эффект был бы смазан, но она произнесли эти слова спокойно и уверенно. Более того, в ее тоне появились насмешливые нотки. – И как, останетесь на наш урок?

Ребятишки затаили дыхание, шестым чувством угадав в разговоре что-то волнующее.

– Извините, Полина Витальевна, никак не могу. Но, может, проводите меня до коляски, чтобы я больше ничего не натворил?

Георгий был рад, что невеста не держит на него зла. Более того, то, как смело, спокойно, без заискивания и кокетства принимала она его помощь, просто восхищало. Как же раньше он не видел в Полине того благородства, с каким она относится ко всем и каждому, даже к тем, кто ведет себя с ней совсем неподобающе?

– Полинушка, – позволил себе вольность Родин, когда дверь кабинета затворилась за ними, – хотел вас проведать, а только расстроил.

– Полно вам, Георгий. Вы поступили как мужчина. Даже если я, как женщина, и не одобряю вашего подхода. Вы за меня вступились, как истинный рыцарь, – сказала она, потом попрощалась, улыбнувшись, и добавила: – И прошу вас, посмотрите Максима. Юленька говорит, ему стало хуже. И еще. Я вас люблю.

Георгий стоял как громом пораженный. Еще ни одна женщина не производила на него подобного впечатления ни показной скромностью, ни сладострастным очарованием, ни вульгарным напором. Его сердце екнуло, пропустило пару ударов и подлетело к горлу. Так вот она какая – настоящая любовь.

Глава пятая

В город Родин возвращался не торопясь и в самом лучшем расположении духа. Он, по-мальчишески окрыленный новым чувством, снова был хоть сию секунду готов к подвигам во имя возлюбленной. Воображение рисовало ему милейшие картины будущего счастья: вот они с Полинушкой прогуливаются по городскому палисаднику, а вот уже в светлых одеждах выбираются на пикник в погожий денек, а вот и теплый семейный ужин в уютно убранной столовой… При мыслях о еде в животе Георгия совсем непоэтично заурчало.

Он-то надеялся перекусить в деревне у Полиньки, но вышло, как вышло. Хорошо, что дома ждет заботливая Клавдия Васильевна, которая всегда что-нибудь да припасет для своего любимчика. Например, пожарские котлетки с картошечкой или говядину по-строгановски со сметанкой, а на десерт моченые яблочки или ягодное суфле, до которого Георгий был большой охотник. Доктор даже улыбнулся своим мыслям: как положено русскому, он искренне любил мир со всеми его удовольствиями, и вкусная еда занимала среди них не самое последнее место. Может, вследствие этого выглядел он далеко не худеньким, но не было в его комплекции мягкости или одутловатости. Родин был по-молодецки ловок и гибок, хорошо чувствовал каждый сантиметр своего крепкого тела. К тому же в кушаньях всегда знал меру, все-таки врач и совсем не враг своему организму.

Родин застыл на развилке, как былинный богатырь. Впору было камень устанавливать: направо пойдешь – домой попадешь (а оттуда уже, казалось, неслись манящие ароматы обеденного стола), прямо пойдешь – в губернскую земскую больницу придешь. Последняя не притягивала ничем приятным, однако Георгий два дня тому назад обещал своему другу Андрею Юсупову заглянуть, внепланово проведать пациентов. И как ни приятно было продолжить свои безмятежные мечтания, Родин решил, что дружеский долг и, разумеется, клятва Гиппократа важнее. И что самое главное, брата Полиньки, мичмана Максима Савостьянова поместили в больницу, и ему неожиданно стало хуже. Не самое лучшее знакомство с будущим шурином, когда тот лежит на судне, но, похоже, с парнем происходило что-то неладное.

Георгий едва въехал на больничный двор, а Еремей даже не успел остановить лошадей, как навстречу выбежал сам главный врач старокузнецкой больницы. Выглядел он не то напуганным, не то очень удивленным, каким Георгий видывал его еще во время совместной учебы, когда какая-нибудь медицинская загадка поражала Андрея до глубины души. Юсупов буквально подлетел к коляске Родина, чуть не силой стаскивая того на землю. Под таким натиском Георгий не удержал равновесия и неудачно приземлился на ноги, больно ушибив лодыжку. Разумеется, настроение его тут же стало хуже некуда: кому ж понравится, едва приехав на работу, получить травму, да еще и на голодный желудок?!

– Ну, рассказывай, – сурово сказал он другу и захромал, опираясь на трость, к больничному крыльцу. – Никак опять «загадочный» случай. Савостьянов?

– Зря ты смеешься, – Юсупов пропустил колкость мимо ушей, – на этот раз и правда чертовщина какая-то! С Савостьяновым все понятно – лихорадка после ранения, кровопотеря. Заживет как на собаке, ты сестер его слушай поменьше. Дрыхнет твой Максим, а тут, черт меня побери, с дамой…

– Тебе, дорогой мой друг, реже бы черт мерещился, – остановившись в дверях, Родин положил руку на плечо однокашника, – если бы ты меньше людям верил. Они ж тебе врут как один! А ты все жалеешь дураков. Не понимаешь, что они сами себе хуже делают. Ладно, показывай, что у тебя стряслось.

– Пойдем в третью палату, только не стучи ты так своей тростью проклятой! Опять к нам этот осел Бицке прикатил, ходит все, вынюхивает… То морфинистов среди персонала искал, теперь вот растраты. Я уже замучился все скляночки с лекарствами перетряхивать да пилюли подсчитывать! Но тебе этой волокиты бумажной не понять…

Георгий кивнул: да, безусловно, преимущество частной практики в том, что ты сам себе хозяин, но надо признать, что инспектор губернского врачебного управления Анатолий Бицке и ему самому кровь знатно попортил.

Как и многие подобные ревизоры, сам инспектор талантом врача одарен не был, посему испытывал жаркую зависть к тем, кто ежедневно спасал чужие жизни. И чем успешнее был доктор, тем больше ненависти он у господина Бицке вызывал, тем сильнее была жажда опорочить или подвести под неожиданный удар талантливого врача. Ну, а дуэт прекрасного управленца Юсупова и талантливого врача Родина и вовсе был занозой в самом неудобном месте у исследователя чужих уток!

Так что Бицке, как мог, цеплялся к обоим: то санитарные нормы проверит с микроскопом, то найдет недовольного лечением пьянчужку, который за стакан спотыкача какую угодно кляузу напишет, а то и вовсе побежит жаловаться, что, пока врачи на жалованье сидят без дела, в больнице орудует частный практик Родин, бывший палач Англо-бурской войны, который клиентов переманивает и удовлетворяет свои катовские[5 - Кат – народное название палача.] потребности.

Ясное дело, что честным профессионалам такие мелкие козни как с гуся вода, но мерзкий осадочек, увы, оставался.