Дарья Ивановна поставила Наташу перед рампою рядом с Соней.
Рыжий пианист забарабанил по клавишам, и Соня запела, поднимая розовое платье и неестественно пристукивая каблуками:
Однажды вечерком
Мы вышли погулять.
Хотелось нам тайком
На воле поиграть.
Соня делала глазки воображаемым зрителям, прижимала куклу к обнаженной груди и пела:
Мы миленькие детки,
Мы любим пирожки
И все мы однолетки —
Подруги и дружки.
Дарья Ивановна заставила Наташу приподнять юбку. И Соня опять запела:
И много уж секретов
Хранится от мамаш,
Порой мы без корсетов
Играем в ералаш.
Наташе казалось, что это сон, что это не по-настоящему, что вот сейчас кто-нибудь засмеется и скажет: «Довольно», – и рыжий пианист, улыбаясь, перестанет барабанить по клавишам, и Соня сотрет румяна и наденет скромное платье. Но сон продолжался.
Пили, стоя у буфета, чай. Потом пошли за кулисы. Пришел венгерец с контрабасом и что-то говорил Соне на непонятном языке и обнимал ее. И контрабас чуть-чуть загудел, когда венгерец неосторожно поставил его в угол.
Вчерашний день казался Наташе далеким прошлым. И темный тяжелый вотчим, и золотая всенощная с ладаном и с таинственным пением – все отошло куда-то в синеватую даль. И голоса оттуда едва долетали, как из другого мира.