Есть ли жизнь после Путина

2014 г.

Ремни мобилизации

Если бы за окончание украинского кошмара можно было расплатиться пожизненным лишением гурманов итальянской моцареллы, финского плавленого сыра и прочих хамонов, то оно бы и слава богу. Но дело в том, что мы все еще находимся в начале большого пути.

Между пропажей пармезана и войной еще много, разумеется, промежуточных ходов. Даст бог, не все будут сделаны.

Однако то, что Москва начала отвечать на санкции контрмерами (а сколько можно было, в конце концов, не отвечать, ограничиваясь заявлениями МИДа?), свидетельствует лишь об ухудшении ситуации. Никакого конструктивного диалога по всколыхнувшей вдруг всех проблеме «демократической Украины» нет, рушатся даже те связи, которые работали еще недавно.

Куда в этих условиях пойдет «мобилизационное» развитие нашей экономики, общества и политической системы?

В экономике одной из реакций на продовольственное эмбарго стало обещание властями льготных кредитов и прочих поощрений аграриям. Это шаг мысли, но пока не дела в правильном направлении. Впрочем, подобные обещания уже были, но и поныне ставка по кредитам сельхозпроизводителям порой превышает 20–21 %.

Россельхозбанк, который мог бы выступить агентом «обновления русского села назло врагам», сам попал в непростую ситуацию из-за санкций и может попросить помощи ЦБ. В идеале комплекс аграрных санкционных мер должен бы идти в пакете с мерами по развитию нашего аграрного сектора. Что-то типа советского НЭПа или рузвельтовской программы ААА (не в смысле раздачи дотаций, а в смысле комплексного подхода) или столыпинских реформ (а что, не так уж плох был тогда «реакционный режим»).

Начиная с льготных кредитов и налоговых послаблений и кончая преодолением засилья бюрократического маразма регуляций и либерализацией земельного законодательства вплоть до бесплатной раздачи земли всем желающим под полезные экономике цели. Увы, у нас привыкли управлять одними запретами. Кстати, вводя эмбарго, никто не позаботился о защите отечественного бизнеса, от него страдающего.

Импортеры – не враги, не иностранные агенты, а рабочие места и налоги. Им сейчас рушат, разворачивая на границе фуры, уже оплаченные контракты. Ни ЕС, ни США, вводя санкции против России, так против своих компаний не поступали.

Ясно, что никакого «нового НЭПа», поощрения предпринимательства, прежде всего малого и среднего, не будет. Будет исторически привычная нам модель: усиление государства, подавление «разговорчиков в строю», начиная с ограничений Интернета и кончая запретами в духе «больше трех не собираться». Когда думцы вернутся с каникул, мы увидим новый выплеск задумок в разбросе от дурных экзотических до продуманных мракобесных. Такими темпами года через два мы будем вспоминать жизнь в 2013 году, примерно как вспоминали в 1917-м 1913-й – как бытие в другой стране.

Логика санкций по типу «око за око» рано или поздно может привести к сползанию к такой же «махаловке» уже в области военной. Если и там истерия и политическая шизофрения будут так же бодро подогревать атмосферу, то любая случайность может стать поводом к большой войне.

Особенно если серия экономических боев к тому времени обнаружит, что терять нам уже особенно и нечего. Наступит момент, когда, по меткому недавнему замечанию российского президента, «на миру и смерть красна». Кое-какие искры по военной части уже проскочили.

Так, США недавно обвинили Россию в нарушении одного из важнейших соглашений в области контроля за вооружениями – в тайных испытаниях крылатых ракет. Испытания были и раньше, но американцы на них внимания не обращали, а тут Обама сам позвонил по этому поводу Путину. Это новая постановка акцентов.

Или вот в Черное море зашел американский ракетный крейсер «Велла Галф». Не авианосец, конечно, он и раньше туда заходил, но находящиеся на его борту крылатые ракеты «Томагавк» и система ПРО «Иджис» придают в нынешней ситуации этому визиту недоброй воли тоже новое звучание. А еще в Баренцевом море обнаружилась американская подлодка. «Контакт» с ней, сообщают военные, продолжался 27 минуты. А затем она уплыла.

Если Запад так возбуждается по поводу 12 тыс. российских военных близ украинской границы, то и Москва может не так адекватно, как ранее, воспринять визит ракетного крейсера. По Конвенции Монтрё, военные корабли нечерноморских государств могут оставаться в Черном море не более 21 дня. «Велла Галф» должен убыть к 28 августу. А если нет? Каковы ответные ходы? Барражирование российских ядерных подлодок вблизи территориальных вод США? Вызывающие полеты наших истребителей над американскими кораблями? А если те в ответ «нечаянно» собьют какой-нибудь, как сбили, тоже якобы с перепугу, иранский пассажирский А300 в Персидском заливе в 1988 году? Также не вполне понятно, во что может перерасти «полицейская миссия» (если начнется) вооруженных сил ЕС по обеспечению доступа к месту падения малайзийского Boeing.

До последнего времени казалось, что между Россией и США хотя бы в военной области есть контакты, которые помогут предотвратить «случайный» запуск войны. Однако теперь, когда уже и высшие военные чины России под санкциями, а страну и ее лидера призывают третировать как «парию мировой политики», эта уверенность слабеет.

Ситуация может оказаться хуже, чем во время Карибского кризиса, – еще более непредсказуемой, окрашенной эмоциональным поведением сторон.

Еще одна сфера непредсказуемости – эволюция самого российского общества. Эмоционально, да и умом понятно, когда большинство населения поддерживает ответные санкции против Запада, – нельзя же все время «подставлять другую щеку».

Однако общенациональная мобилизация и переход к «гибридной» войне против всего западного мира требуют неких иных усилий и действий, нежели просто ответы на вопросы социологов. Требуют иного состояния общества. Иной степени сплоченности, солидарности (в том числе элиты и низов) и идеологической заряженности. Самого по себе патриотического угара мало.

Нынешняя авторитарная модель управления страной, при всех ее очевидных заслугах (не обсуждаем тут сравнительную эффективность альтернативных путей развития после 2000 года) в преодолении центробежных тенденций 90-х годов, уже не вполне годится для общества повышенной мобилизации. Один из вариантов – это когда авторитаризм сменяется тоталитаризмом. Безоценочно к идейному наполнению, а как формой организации работы государственных и общественных институтов.

Вице-премьер Рогозин призвал нас всех сейчас «подставить плечо» Владимиру Путину, которому трудно. Кто станут эти люди и структуры? «Народный фронт»? Пока в рядах «Единой России» родилась инициатива следить, как ритейлеры соблюдают продовольственное эмбарго. Можно надеяться, что контроль пройдет без погромов провинившихся магазинов (разве ранее закупленное запрещено к продаже?).

Но и такой кампанейщины мало. Кто организационно выступит ведущей силой мобилизационного режима? На сегодня ни одна из партийных структур, включая ЕР и НФ, в силу своего внутреннего цинизма и бюрократии в такой роли выступить не смогут. Те еще союзнички.

За Сталиным и его мобилизацией была Компартия. Несмотря на весь свой антидемократический организационный «принцип демократического централизма», это была структура в том числе коллегиальной выработки решений. В ней были элементы не демократии, но хотя бы обсуждения, создания чувства сопричастности низов к государственным решениям. Нынешняя общественно-политическая структура общества – атомарна. Она изобилует фантомными структурами, никакого влияния на ход событий не оказывающими (даже видимости нет). Все решает известно кто.

С другой стороны, и государственная бюрократия не выказывает чудес эффективности. Прежде всего из-за коррупции. Такая коррупция не совместима ни с какой мобилизацией: тут, случись худшее, мы окажемся в гораздо более уязвимой ситуации, чем в годы Первой мировой войны.

Приводными ремнями мобилизации могли бы стать либо идея (коммунизм, справедливость, возрождение нации), либо закон (внесословное равенство всех перед ним, наличие понятных и принимаемых всеми общих правилам). Нет ни того, ни другого.

Кремль пытается превратить бюрократию, прежде всего силовую, в некую преторианскую касту, отдаленно напоминающую КПСС. Однако эти действия внутренне противоречивы. С одной стороны, против бюрократов и силовиков вводят все новые запреты и ограничения, порой унизительные (вроде запрета отдыхать с семьей там, где хочется), в попытках добиться в условиях идейного вакуума подобия «суверенизации элиты». Это не может не вызывать внутреннего недовольства, хотя оно ни в какую фронду и не выливается.

С другой – бюрократию пытаются задобрить все более щедрой финансовой поддержкой. На фоне явно проступающих экономических трудностей эти меры по повышению доходов бюрократии не имеют прецедентов в мире и уж точно не будут способствовать мобилизационному сплочению общества. Даже если такой ценой удастся купить лояльность этой категории населения, то можно ли превратить эту лояльность в эффективный мобилизационный ресурс?

Альтернатива такому ресурсу (бюрократии как квазипартии) в реальности одна. Это появление на российской сцене людей типа тех, что сражаются сейчас за смутные идеалы (так они выглядят в глазах обывателей) «русской весны» в Донбассе. И тогда возникает развилка. Либо Путин обуздает, если надо, выхолостит или даже возглавит эти силы. Либо он превратится в «доброго дедушку Гинденбурга».

В обоих случаях через несколько лет мы окажемся уже в другой стране. Перед лицом таких перемен лучше всем – и Москве, и Брюсселю, и даже Вашингтону – как-то договориться по Украине. И хрен с ним, с пармезаном.

2014 г.

Есть ли жизнь после санкций

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», – писал Толстой в начале своего романа, который, возможно, еще постигнет судьба новосибирского «Тангейзера», но мы не об этом.

Каждая страна, подпавшая под санкции, тоже «несчастлива по-своему». Посмотрим на Иран. Возможно, его опыт в чем-то нам пригодится.

Иран живет под американскими санкциями с 1980-х годов, в наиболее жестком виде они были наложены с 2012 года, когда был резко ограничен экспорт иранской нефти, страну отрезали от мировой финансовой системы.

Санкции, наложенные на Россию, жалкое подобие антииранских.

Иранской экономике нанесен существенный ущерб. Уже в 2013 году падение ВВП составило 5 %, в 2014-м – рост на 1 % (данные доклада Исследовательского управления конгресса США). Иранская экономика была бы на 15–20 % больше, если бы не санкции последних лет. Безработица составляет от 13 до 20 % (по разным источникам), инфляция в марте достигла 25 %. Падение производства автомобилей упало за два года с 1,6 млн штук на 40 %. Экспорт нефти сократился с 2,5 млн баррелей в сутки в 2011 году (общая добыча была 4 млн) до 1,1 млн в прошлом (из добываемых 2,6–2,8 млн). Ее прекратил покупать ЕС (закупавший 600 тыс. баррелей в сутки).

Индия и Китай, на которые мы так рассчитываем, также сократили закупки иранской нефти на треть. Хотя КНР остается крупнейшим покупателем иранской нефти, она сотрудничает с США в части ограничения доступа Тегерана к конвертируемой валюте. На этот счет США ввели отдельные санкции 6 февраля 2013 года, предписывающие платить Ирану за нефть в основном в его же валюте (вопреки распространенным у нас представлениям, продавать нефть за нацвалюту – это в данном случае наказание).

Иран может получать за нефть в валюте не более $700 млн в месяц плюс $65 млн целевым назначением для оплаты обучения иранцев за границей. Китай предпочитает расплачиваться с Ираном товарами – одеждой или продукцией машиностроения (например, вагонами для метро). Те китайские фирмы, которые заключили контракты с иранцами в области энергетики, передали их местным компаниям на субподряд либо не ведут работ. Американцы сделали исключение для газодобывающих проектов Ирана. Например, для разработки месторождения Шах-Дениз на Каспии (где участвует также «ЛУКойл»).

Валютный дефицит привел к жесткому ограничению импорта, начиная от автомобилей и кончая мобильными телефонами. По этим позициям «товаров роскоши» он фактически прекращен. Из 100 млрд золотовалютных резервов Ирана 80 млрд «заморожено» за границей. Доля «плохих» долгов в иранских банках достигает 30 %.

Достигли ли санкции декларированных целей?

В упомянутом докладе конгрессу признается, что точно не достигли в части сокращения влияния Ирана в регионе: он продолжает поддерживать дружественные ему группировки, начиная от «Хезболлы» в Ливане и кончая хуситами в Йемене. Деньгами и оружием. Несмотря на трудности с импортом современных вооружений и продукции двойного назначения (до недавних пор – даже запчастей для гражданской авиации), в стране налажено производство старых образцов. Иран производит ракеты малой и средней дальности, крылатые ракеты, покупая ряд вооружений (например, подлодки) у стран, не подчиняющихся санкциям, таких как КНДР.

Санкции не сказались на режиме.

«Оттепель», якобы наставшая с избранием президента Рухани, весьма относительна. Главное, что Иран, не изменивший политику, которую США называли «поддержкой международного терроризма» (за что были наложены первые санкции), не свернул и ядерную программу. Нынешнее соглашение во многом базируется на его условиях. США пошли на смягчение, чтобы добиться сотрудничества с Ираном в ряде горячих точек региона (в Ираке, Афганистане, Сирии и т. д.), а заодно разыграть «иранскую карту» против Москвы.

Вместо 1,5 тыс. центрифуг по обогащению урана, имевшихся у Ирана несколько лет назад, сегодня есть 19 тыс., из них работают почти 10 тыс. Речь идет о сокращении их числа примерно до 6 тыс., хотя раньше США настаивали на нескольких сотнях. Иран отстоял право на обогащение урана (в «мирных целях») и сохранит все ядерные объекты, включая особо защищенный, хотя обещает их перепрофилировать, отказавшись от производства оружейного плутония. В лучшем случае это очень ограниченные результаты действия санкций.

Это подтверждает другую закономерность. Санкции, как подсчитали в свое время (G.C. Hufbauer, J.J. Schott, K.A. Elliott, B. Oegg, «Economic Sanctions Reconsidered», Washington, 2007), оказываются действенными лишь в трети случаев. Относительно большая эффективность наблюдается тогда, когда они применяются против режимов, где правит некая коллективная хунта. Там можно сыграть на трениях между разными ее фракциями, там режим более чувствителен к ущербу тем или иным институтам (например, военным).

Почти всегда бездейственны санкции против персоналистских режимов. Тамошняя элита «в испуге» сплачивается вокруг вождя, внутриэлитные «измены» невозможны в силу жесткого контроля, происходит сплочение нации вокруг правителя.

В таких странах «вождь» предпочитает отчаянно идти до конца, не имея возможности отступать (некуда, а альтернативных сил, с которыми имело бы смысл о чем-то договориться, нет). Эта закономерность прослеживается даже на примере латиноамериканских стран, которые «под боком» у США и к которым санкции применялись часто (их анализирует Уильям Уолдорф в одном из последних номеров журнала Political Science Quarterly, «Sanctions, Regime Type, and Democratization: Lessons from US – Central American Relations»).

Иранский режим можно отнести если не к персоналистским, то к режимам, где все равно «сплоченность общества» высока (минимум межфракционных трений по ключевым вопросам, как и при любом персоналистском режиме). Она покоится на идейно-религиозной (и антизападной) основе. В этом смысле угроза элитарных «измен» тут тоже минимальна.

Как, скажем, и на Кубе, где санкции оказались бессильны изменить режим. Кстати, еще до Фиделя американские санкции (о которых у нас мало знают) оказались ровно так же бессильны в попытках изменить поведение другого «персоналистского» диктатора – Батисты. Произошла предсказуемая смена одного «вождя» на другого, который для инициаторов санкций (США) оказался еще хуже прежнего.