Бедолага

– Странно… – Шура подперла подбородок руками. – Как же ты живешь? Детей не жалко?

– Пусть скажут папочке спасибо, что на свет пустил.

– Так ведь сироты!

– Чего это? – удивился Глеб. – У баб мужики законные есть. Поднимают на ноги моих короедов.

– Совесть в тебе есть?

– Нету.

– Нет совести?

– Нет, пеструха, нету.

– Не может быть! – искренне удивилась Шура. – Не может человек без совести жить.

– Не может, а живет. У кого ты совесть-то видала? Все без совести живут.

– Страшный ты человек… Жалко мне тебя, ох, жалко!

– Жалко, пеструха? – усмехнулся Глеб. – Ты меня не жалей. Себе дороже обойдется.

– Да я не в том смысле…

– Хочешь, байку расскажу? Сволочья, а бабы меня любят. Почему? А им жалеть охота. Натура у них такая. И заметь, пеструха: каждая из меня человека думает сделать. Я ей в морду, а она из меня – человека. Ну, дуры!..

Шура смотрела на него во все глаза. А ведь правда: хотелось ей взять, встряхнуть его хорошенько, надавать пощечин, отмыть, отчистить, поставить на ноги, сказать: смотри, балбес, жизнь прекрасна, жизнь удивительна, а ты!..

– И много у тебя было таких женщин?

– Да пруд пруди, пеструха!

– Ври давай… Кому ты нужен?

– Никому не нужен, точно, а всем охота человека из меня сделать. А из меня человека не сделать. Я – кому хочешь жизнь изломаю, а меня никому не переделать. Горбатого, сама знаешь, одна могила только исправит.

– И мне изломать можешь? – поинтересовалась Шура, и кокетливо это у нее получилось, игриво – сама не ожидала такого.

– И тебе.

– И мне-е?.. – изумилась Шура. – Как же ты это сделаешь?

– Много будешь знать, скоро состаришься, пеструха. Плесни-ка лучше пару капель…

Опять сидели, она смотрела на него, он хрустел огурцом, яснел глазами, отходил от вчерашнего.

– А ты наглец, – задумчиво произнесла Шура.

– Я хам, – поправил ее Глеб.

– Точно, хам, – согласилась она.

– Хам – профессия избранных. Запомни, пеструха, это Глеб Парамонов открыл. Он слов на ветер не бросает…

Вечером Николай накричал на Шуру: я знаю, он тебе нравится, наглец, подонок, сколько можно терпеть его, это ты, ты приваживаешь его, если бы хоть раз сказала твердо: «Не ходи!» – он бы послушался, он бы тебя послушался, он из-за тебя, к тебе ходит, думаешь, я не понимаю? Я все, все понимаю.

Шура, сама того не ожидая, влепила Николаю пощечину:

– А сам молчишь?! Воды в рот набрал?!

На другой день Шура и в самом деле сказала Глебу:

– Не ходи к нам. Все, хватит! Устали мы от тебя.

– Неужто твой щегол раскукарекался?

– Не паясничай!

– Пеструха, а не почистить ли мне ему крылышки? Я это дело могу, за мной не заржавеет. Может, вечерком цирк устроить?

– Хочешь, чтобы я милицию вызвала?

– Ты? Пеструха, не смеши меня. Подумай о здоровье своего щегла!

– Пугаешь? – удивилась Шура.

Глеб подошел к Шуре вплотную, крылья ноздрей его трепетали:

– Хочешь, дам сейчас в морду?

Она видела – он не шутит. И внутри у нее все обмерло от жуткого страха, бессилия, непонимания того, что, в конце концов, происходит в жизни? Как так получается, что этот человек приходит когда вздумается, делает что хочет да еще пугает?

Он сграбастал ее, подхватил на руки.

– Не надо, – еле выговорила она, дрожа от страха побелевшими губами.

– Молчи! – прикрикнул он.

«Где же Коля? Где он?.. – стучало у нее в висках. – Нет его, никогда его нет, когда надо… Ненавижу! Ненавижу!..»

Так началась эта история.

Глава 3

Первые неожиданности

Что делать дальше? К кому идти, с кем разговаривать? – задумалась Лариса. Союзницы из Евдокии Григорьевны не получилось, а ведь о случившемся больше всего могла рассказать именно Евдокия Григорьевна. Не захотела. Испугалась. Но почему?