– Я еще ничего не говорила ему.
– Как всегда!
Зина опустила глаза.
– Значит, так, – распорядилась Лариса, – сейчас едем ко мне.
Зина вопросительно взглянула на Ларису.
– Там увидишь, – ответила на немой вопрос Лариса. – В конце концов надо серьезно поговорить. Нельзя же так бесконечно?!
Когда они выходили уже из трамвая, Лариса во второй и последний раз взглянула на мужчину: «До свидания. Очень жаль».
И он, поняв ее взгляд, быстро поднялся с места и, отстраняя пассажиров, заторопился к дверям. Он молча говорил ей: «Ну подождите же!» Но только он подошел к выходу, как дверь автоматически захлопнулась, а подруги были уже там, на улице, где шел снег.
«Ну ладно, до свидания, – подумал мужчина. – Бог с вами».
Выйдя на Остужевскую, подруги вскоре подошли к Ларисиному дому, поднялись на третий этаж. Лариса в шутку нажала на кнопку звонка, но никто, конечно, не открыл дверь: ни Светланки, ни тем более Романа, бывшего мужа, дома не было. С мужем Лариса разошлась, а дочка жила с бабушкой в Жуковском, переехала туда на «пока».
Зина вошла в квартиру первой; пока Лариса возилась с цепочкой, Зина прислонилась к стене и навзрыд, громко и горько, заплакала. «Ах, дурочка ты моя…» – подумала с жалостью Лариса, а вслух сказала:
– Ну, не надо, что ты! Не надо. Пойдем-ка…
Раздев Зину, она повела ее в комнату, усадила на тахту и, взяв обеими руками ее лицо, слегка приподняла его.
– Не плачешь уже? – спросила она, но Зина плакала не переставая. – Вот и хорошо, – продолжала Лариса, словно Зина уже не плакала. – И не надо плакать. Чего хорошего в бабьих слезах? Ничего хорошего…
За окном синели сумерки, Лариса подошла к окну, приоткрыла форточку. Вместе с морозным воздухом в комнату ворвалась веселая мелодия:
«… а нам все равно,
а нам все равно,
не боимся мы волка и сову…»
– Видишь, не боимся мы волка, – сказала Лариса.
Зина сквозь слезы улыбнулась.
– Никакой жизни у меня не выходит, – говорила она чуть позже, когда сидели они уже за столом и пили горячий крепкий чай. – Несчастливая я.
– Ну, счастье… – задумчиво сказала Лариса. – Просто на этот раз тебе надо рожать, – добавила она. – Обязательно, Зина!
– Надо! Обязательно! – вспыхнула Зина. – А кто я ему, чтобы рожать? Ни жена, ни девка! Подстилка, вот кто…
– Я тебе и говорю: плюнь ты на Володьку, гони его в три шеи. Не хочет жениться – пускай проваливает. А то пригрелся! Ничего, без него проживешь, невелико добро… А сама рожай! Дети – это же для нас всё… Ну вот, если б не было у меня Светки, я бы не знаю, зачем тогда и жить! А без мужа проживешь. Да я бы твоего паразита…
– Лара, ну зачем ты так? Ведь я люблю его…
– А он тебя любит?! «Люблю, люблю…» Надо, чтобы и он любил, чтобы уважал хоть немного. А ему наплевать на тебя. Да, да, не спорь!..
Зина опустила голову:
– Я уже все перепробовала. И так к нему, и этак…
– А им только это и надо. Эх, дуры мы, бабы, дуры! – обозлилась Лариса. – С ними не так нужно. Не нравится – ну и скатертью дорожка!
– Тебе хорошо, ты сильная, Лара! А у меня ничего не получается. Вот я не разговариваю с ним, уже шестой день пошел. А он сначала: «Зин, ну, Зинуль, Зинуленька…» А потом, день на третий, купил бутылку вина, сидит, телевизор смотрит, вино попивает, усмехается. Я молчу, и он молчит. А дальше что?
– И дальше так. Ничего, не выдержит. Ты, главное, ночью не уступай…
– А тут не могу, – вздохнула Зина. – Ты же знаешь, какой он… – Зина виновато улыбнулась.
– Что я знаю?! – рассердилась Лариса. – Я знаю, что паразит он, вот что я знаю!
– Ла-ара…
– Лара, Лара! Сто лет уже Лара!.. И потом, знаешь, что я тебе скажу? Пропадешь ты со своим Володькой, вот что!
– Пропаду, – вздохнув, согласилась Зина.
– Да чего это ты вдруг пропадаешь?! Чего ты сразу соглашаешься?! Прямо зло на тебя берет, ей-богу! Со всеми она соглашается, все ее устраивает, все ей подходит. Есть в тебе хоть капля гордости? Или нету?
– Нету.
– Ну, это уж ты совсем! – всплеснула руками Лариса. – Это уж ты даешь! – Она вскочила из-за стола и, сбегав на кухню, принесла бутылку вина «Бисер» и две рюмки. – Твое, – буркнула Лариса и выпила рюмку.
Зина, помедлив, тоже выпила.
– Вкусно, – сказала она. – А вдруг мне нельзя?
– Ага, нельзя! – обрадовалась Лариса. – Не вздумай даже слушать своего Володьку! Если настоишь на своем, он уважать тебя начнет, будешь командовать им как хочешь! Представляешь: ты – мать! Ма-а-ать!..
Они выпили и улыбнулись друг другу.
– Да… – сказала Зина. – Конечно, ты права. Права…
– Давай-ка споем, – предложила Лариса. – Что-нибудь такое… – Лариса мечтательно-грустно улыбнулась. – А потом еще поговорим, подумаем… Да и что тут думать-то? Рожать надо!..
Они запели романс. В нем для них было столько личного, прочувствованного и пережитого, что безо всякого напряжения, спокойно и просто, вошли они в одно настроение; сейчас их как будто переполняла тоска расставания, большая, без краев, без начала тоска, но каждая чувствовала и понимала эту тоску по-своему. В голосе Ларисы тоска была горькая, потому что прощание уже случилось давно, а жизнь осталась, а жить вроде незачем и только воспоминание, только чувство, с каким расстались, теперь и есть настоящая жизнь. «Прощай, пришла разлука, прощай, моя голубка, навсегда-а…» – пела Лариса, и только вспоминала, и только тяжело помнила, что попрощалась уже давно, все прошло… А Зина не знала еще прощания, но предчувствовала его; она боялась прощания, думала о нем, отмахивалась от него, а прощание неумолимо надвигалось, жизнь катилась вперед, и с горьким сердцем приходилось соглашаться, что какова бы ни была ее жизнь, «ничего, ничего, ничего не осталось от жизни моей…»
Они не глядели друг на друга, а смотрели на темное окно перед собой. Сладка была им песня. И пусть в жизни не очень им повезло, но раз есть такая песня, раз поется полным, раскованным голосом, то быть не может, чтобы надежда совсем оставила их. И когда они пропели:
Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить… —
и замерли, чтобы выдержать паузу, в квартиру Ларисы позвонили.
Это были Алеша с Наташей; открывая дверь, Лариса смутилась: она совсем забыла, что должен прийти Алеша, и теперь слегка покраснела – было неудобно, что она немного пьяная. Алеша с Наташей стояли перед входом, тоже смущенные.