Земное и вечное (сборник)

– Ну, это он преувеличивает. Конечно, время не то, всё не то, но мы здесь, на Урале, вот у себя в поселке, во всяком случае в нашем доме, мы его постоянно перечитываем. Привет ему от нас горячий передавай!

– Ау, Георгий, – дурашливо закричал Антон Иванович, – передаю тебе привет с родины, ты слышишь?

«Слышишь, слышишь, слышишь…»– откликнулось эхо, и тетя Вера с дядей Костей заулыбались.

– Ну вот, – продолжил дядя Костя рассказ, – взял я у Баженовых немного рубероида, будку сколотил, крышу сделал, все честь по чести… Сколько лет потом служил нам верой и правдой Динго!

– Я помню, лохматый такой, с карими глазами, – вставил Антон Иванович.

– Даже и глаза помнишь, Антоша? – умилилась тетя Вера.

– Помню.

– Давно Динго умер, а будка осталась, – продолжил со вздохом дядя Костя. – Ну, мы ломать ее не стали, стоит себе и стоит. И что ты думаешь, Антоша…

– Ну-ну?

– Когда привез нам Виташа из заморских стран попугая этого, мы хотели его Динго назвать, а сын почему-то не разрешил. Говорит: что было, то прошло, да и не стоит попугая собачьим именем называть. Пусть будет Бинго!

– Я знаю, почему Бинго, – улыбнулся Антон Иванович.

– Почему?

– Да потому, что он там, в Испании, гостиницу себе купил, а она «Бинго» называется.

– Ну да, ну да, что-то такое он нам рассказывал. Но неужели он гостиницу купил?

– Купил, точно. Вот видите, трость? Я ее всегда теперь с собой ношу, мне ее Виталий подарил. Видите, здесь написано: Hotel BING04 Потому, видно, и попугая Бинго назвал, в честь своей гостиницы.

– Теперь понятно… Но для нас главное – он умный оказался. Как пророк какой-то.

– Пророк? – вновь рассмеялся Антон Иванович.

– Не поверишь, Антоша, – округлила глаза тетя Вера, – истинный пророк. Целыми днями сидел и твердил: «Я знаю, где золото лежит! Я знаю, где золото лежит!»

– Ну, где золото лежит? Где?! – не выдержал я однажды, – произнес Константин Иванович, и в шутку передразнил его: – Где?!

– И что ты думаешь, Антоша, – зашептала тетя Вера, – он вылетел из клетки и прямиком, прямиком из дома, по двору, вот сюда, к собачьей будке.

– Ну и? – как бы дурачась поинтересовался Антон Иванович.

– Влетел в будку, что-то там шебуршал, возился, сопел старательно, а потом, бац, вытаскивает из будки кусок золота!

– Да вы шутите?! – не поверил Антон Иванович.

– Вот с места нам не сойти! – закричали в два голоса Капитоновы-старшие.

– Да откуда там могло быть золото?

– А мы-то откуда знаем?

– И прямо настоящий кусок золота?

– Именно кусок! И не маленький, не кусочек, а с кулак будет. Самородок!

– Вы меня разыгрываете? – не поверил Антон Иванович.

– Да зачем нам грех-то на душу брать?

– Ну, и где же этот кусок золота?

– Как где? Мы его сдали.

– Куда сдали? Зачем?

– Сдали государству.

– Вот так прямо пошли и сдали государству?

– А что ты нам предлагаешь сделать, Антоша? Ты видишь нас, видишь?

– Ну конечно.

– А если бы мы не сдали, вряд ли бы ты нас увидел.

– Почему это?

– Да потому, что сейчас не то что за кусок золота, за копейку убьют. А так нам вознаграждение выписали. Четыре тысячи рублей плюс путевки в санаторий.

– Четыре тысячи? За самородок?

– Четыре тысячи. Но самое главное, напечатали в «Рабочей правде» (это газета такая местная, если помнишь) наш семейный портрет. С тех пор мы живем совсем спокойно.

– Почему с тех пор?

– Потому что, когда портрет напечатали, все действительно поверили, что золота у нас больше нет. А то могли прийти и прибить нас, как букашек.

Вот эту новость, про золото, Антон Иванович обдумывал позже и так, и этак, и выходило: правы были старики Капитоновы, жили теперь не-тревожно, без угрызений совести, но ведь это что получается… Ведь в городе, например, в Москве, или даже Екатеринбурге, никто ни за что никакое золото никуда бы не сдал, а здесь, в поселке… Или это потому, что они просто люди такие, старики эти, Капитоновы?

Он заглянул к ним в гости, как и обещал Виталию, когда оказался в родных краях в командировке. И виду, конечно, не подал, как они изменились, постарели, усохли и увяли, хотя внутренне, глазами своими и блеском в них особого капитоновского огонька, они оставались очень красивы (красиво-милы и обаятельны, если по-другому сказать). Но как убог и дряхл был нынче их домик, покосился, накренился, красные, то есть главные, ставни (те, что выходят на улицу) почти вросли в землю, завалинки осыпались, а калитка в палисадник висела на одной петле (Антон Иванович, конечно, калитку подправил, молодец). И даже не в том дело, что домик выглядел убого и жалко или, наоборот, что хозяева держались-таки молодцами, а в том, что было полное ощущение: они никому не нужны. Ты жив – и ты никому не нужен. А ведь где-то далекодалеко, за заморскими далями, живет родной человек, сын, который ясно что там мается, раз может сдуру-не сдуру, но купить вдруг гостиницу за четыреста тысяч евро, которая и зачем она нужна, эта гостиница? Непонятно. И никто ничего не поймет. Но пусть сын далеко, в испанских краях, но дети-то его в Москве, дочери, то есть внучки Константина Ивановича и Веры Петровны, а вот им-то точно совершенно безразлично, есть у них там, в глуши, на Урале, дед с бабкой или давно они сгнили в земле. И наверняка не самые плохие дочки на свете у Виталия Капитонова. Может, на роялях играют или блистают на теннисных кортах, или еще что-то хорошее умеют, просто нет им никакого дела ни до кого, вот и всё. А почему?

Моралистом становлюсь, брюзгой, – упрекал сам себя Антон Иванович Гудбай. Но потом как-то и это забылось, потому что вспоминалось совсем другое (когда он на кладбище поселковое сходил): что вот у него, у него самого, никого на родине не осталось, и что он здесь делает, к чему наезжает, чего ищет и кого ждет? – не ответишь себе. И родители, и родители родителей, и вся родня его по обеим линиям – все были в земле (так получилось), как-то за последние десять – пятнадцать лет будто мор какой-то навалился на маленький его поселок, у Виташи Капитонова хоть мать с отцом живы, у Георгия Баженова дочь Майя живет с двумя детьми, Андреем и Любочкой, а вот у него – никого нет. И вот многие – не ездят на родину, а он, Антон Иванович, ездит, – зачем, почему, для чего?

И вдруг Антон Иванович вспомнил Капитонов-ского попугая, его потешные важные движения, его как бы постоянно подмигивающий тебе глаз, его суматошный и настойчивый крик:

– Я знаю, где золото лежит! Я знаю, где золото лежит!

Вспомнил и, сам не зная почему, рассмеялся. Хорошо рассмеялся, весело, как в детстве; что-то тут такое было забавное и обнадеживающее, если на Руси не только петухи кричат, но еще и попугаи знают, где золото лежит…