История тайных обществ, союзов и орденов

Мистерии породили чувство подчиненности богам, чувство зависимости от них, потребность более глубокого благочестия и самоочищения, мистерии были порождены мыслью о бренности всего земного – идеей, которая нередко падала всей своей тяжестью на проникнутых полнотой существования греков. Они отрицали зависимость религии от красоты и искусства и подчиняли человеческую жизнь и деятельность служению богам, они побуждали человека к единению с богами, добивались божественной милости, искали утешения и душевного покоя – в обновлении жизни и смерти, в тесной связи земного и загробного существования. Все эти идеи они стремились выразить в драматических представлениях и особых обрядах, поражающих воображение.

В мистериях нет того яркого реализма, который придал греческой жизни и культу жизнерадостность и ясность, который искал свои идеалы здесь, на земле. Они проникнуты мрачной печалью, мистическим символизмом, игра воображения принимает в них болезненные формы.

Мистерии, несомненно, существовали во всех греческих государствах. Некоторые из них были доступны лишь небольшому кругу лиц и совершались лишь специально призванными для этого служителями культа, другие же совершались при участии многочисленного собрания верующих. Но как в первом, так и во втором случае лицам непосвященным воспрещалось, под угрозой строгого наказания, принимать участие в священных обрядах тайного служения, в формулах обращения к богам, в таинствах богослужения.

Почему именно эти культы отделились от остальных и облеклись таинственностью, остается загадкой, которую трудно разрешить удовлетворительным образом. В древности же верующие очень мало или совершенно не интересовались этими вопросами.

Элевсинские мистерии

Это были древнейшие из греческих мистерий, они совершались в Элевсине, неподалеку от Афин, и были посвящены Деметре и ее дочери Персефоне. Позже к этому присоединилось еще и мужское божество, Вакх (Дионис), бог творческих сил природы.

В основе элевсинских мистерий лежит миф о Деметре. Когда богиня странствовала по земле в поисках своей дочери, похищенной мрачным Аидом, и, погруженная в глубокую печаль, села отдохнуть на цветущем берегу ручья в Элевсине, служанка Иамба, пришедшая к ручью за водой, отвлекла ее от мрачных мыслей и своими веселыми шутками побудила принять пищу. Она нашла в Элевсине радушный прием и отдохнула здесь от своих безуспешных исканий. Затем, благодаря заступничеству отца богов, властитель царства теней разрешил похищенной проводить полгода у матери и лишь остальное время у нелюбимого мужа. Деметра, в благодарность за гостеприимство, научила элевсинцев хлебопашеству и подарила им хлебные злаки и мистерии.

На месте источника воздвигли храм и зал посвящения; это были чудесные здания, о чем свидетельствуют сохранившиеся еще и по сию пору величественные стены. Священная дорога, украшенная превосходными памятниками и произведениями искусств, соединяла священный округ с главным городом Афинами, где воздвигли Элевсинский храм, служивший для целей тайного культа.

Этот мистический культ принадлежал к тем тайным служениям, которые выполнялись собраниями верующих. Он считался особенно священным и угодным богам и вскоре распространился по всей Греции, а затем на островах и в колониях, вплоть до Малой Азии и Италии.

Элевсинские мистерии находились под покровительством и наблюдением государства и поддерживались с такой же ревностной заботливостью, как и народная религия. Подобно ей, это религиозное учреждение ни в каком отношении не могло быть вредно государственной церкви. Посвящаемый в его мистические таинства не отвергал общепринятого вероучения, но лишь иначе понимал его, чем народная масса.

Высшие жреческие должности этого культа принадлежали именитейшим, древнейшим родам Элевсина – Эвмольпидам и Керикам.

Важнейшими священнослужителями при мистериях были верховный жрец (иерофант), выполнявший богослужебные функции во время торжеств, факелоносец (дадух), герольд (иерокерикс), на обязанности которого лежало призывать собравшуюся общину к молитве, произносить молитвенные формулы, руководить священными обрядами при жертвоприношениях и т. п., и, наконец, жрец, состоявший при жертвеннике (эпибомиос).

Кроме этих высших должностных лиц культа в мистериях принимали участие еще многочисленные прислужники, музыканты, певцы, без которых не могли обойтись торжественные процессии.

Все относившееся к тайному богослужению находилось в ведении коллегии жрецов. В основе элевсиний лежит уже упомянутая выше легенда о похищении Персефоны. Богиня олицетворяет собой растительное царство, увядающее при наступлении сурового времени года. Тот факт, что в течение лета похищенная богиня пребывает у матери, то есть на поверхности земли, а зиму проводит в подземном царстве, символизирует плодородие почвы и вместе с тем идею воскресения человека, тело которого, подобно хлебному зерну, погружается в лоно матери-земли. Сочетание Персефоны с Иакхом было принято в смысле единения человека с божеством и определяло задачу мистерий. Но главное содержание их, символически связанное с новым расцветом растительного царства при наступлении золотой весны, заключалось, несомненно, в возвышенном учении о личном бессмертии.

Желавший, чтобы его допустили к участию в мистериях, должен был обратиться для этого к посредничеству кого-нибудь из посвященных уже афинских граждан, последний передавал заявление кандидата служителям культа, обсуждавшим и решавшим дело. Если община выражала согласие принять нового члена, то он представлялся ей. И тогда член, явившийся посредником (мистагог), посвящал его во все предписания и правила, которые кандидат должен был выполнять.

К тайному служению допускались одни только эллины. Лишь в единичных случаях принимались особенно заслуженные и выдающиеся чужестранцы, но и то не раньше, чем они получали афинское гражданство.

Зато доступ, безусловно, воспрещался всем, кто обвинялся в убийстве или в другом каком-либо тяжелом преступлении.

Элевсинские мистерии состояли из двух празднеств, происходивших, правда, не одновременно, но находившихся в тесной внутренней связи.

В то время года, когда природа в Греции пробуждается от своего зимнего сна к новой жизни, в феврале, торжественно справлялись малые мистерии. В сентябре, после того как жатва была собрана, наступали празднества великих мистерий. Первые относились главным образом к культу Персефоны и Иакха и совершались в Афинах, в храме Деметры и Коры. Они служили как бы подготовлением к великим мистериям, в которых никто не мог принять участия, не будучи предварительно посвященным. Посвященные назывались мистами, они становились зрячими (эпоптами), когда посвящались также и в великие мистерии.

Празднование мистерий начиналось с середины сентября. В первый день все мисты, желавшие принять участие в предстоящих торжествах, должны были собраться в Афинах и заявить о своем прибытии. Иерофант и дадух произносили старинную формулу недопущения всех непосвященных и варваров. Затем всем мистам предлагалось отправиться к берегу, когда море прибивало сильно, чтобы очиститься в его священных соленых волнах и стать достойным участия в торжествах. Следующие после очищения дни были, по-видимому, заполнены шумными шествиями, торжественными жертвоприношениями в храмах трех богов, в честь которых справлялись мистерии.

Так продолжалось до 20 сентября. В этот день мисты, празднично разодетые и увенчанные миртовыми венками, торжественной процессией отправлялись по священной дороге из Афин в Элевсин, где происходило важнейшее торжество. Во главе процессии выступали жрецы, несшие изображение Иакха. Несметные толпы народа с шутками и смехом сопровождали процессию, заполняя священную дорогу, тянувшуюся на расстоянии почти 2 миль. Процессия мистов останавливалась у многочисленных встречавшихся на пути святилищ и совершала известные торжественные обряды. Лишь к вечеру процессия достигала Элевсина, где изображение Иакха тотчас же устанавливалось в храме Деметры и Коры.

Следующие дни проводились частью в разнузданном веселье, частью в торжественном благоговейном настроении. И лишь последние дни продолжавшегося почти две недели празднества посвящались собственно мистериям.

Как сказано было выше, доступ к ним имели одни лишь мисты, отличавшиеся от непосвященных не одним только миртовым венком, но также и пестрыми перевязями вокруг правой руки и левой ноги. Кроме того, они узнавали друг друга по таинственной формуле: «Я постился, я пил киксон, взял из ящика, я вкусил, я положил в корзину, а из корзины в ящик». Видимо, мисты в воспоминание о глубоком горе Деметры, которая в поисках любимой дочери не принимала ни пищи, ни питья, по-видимому, подвергали себя строгому посту. С наступлением ночи они пили священный напиток киксон – смесь, сделанную из муки, воды, приправленной пряностями, медом, вином и пр. Питье этого напитка сопровождалось символическим обрядом. Из одного ящика вынималась пища. Ее вкушали, остатки складывали в корзину, а потом снова перекладывали в ящик. Мы не имеем точных сведений о настоящем значении этого символического обряда.

В особом отделении храма совершалось главное торжество. Открывался полный таинственности мир залов и переходов, предназначавшихся для совершения мистерий. Полные нетерпения, с бьющимися сердцами верующие ожидали начала мистерий. Таинственная полутьма, прорезанная волшебными лучами света, окружала их со всех сторон, и торжественная тишина царила в святилище. Сладкий запах благовоний, наполнявший храм, стеснял дыхание. Жаждавший таинственности зритель испытывал смутную тревогу под влиянием окружавших его магических, мистических, никогда не виданных им знаков, фигур, изображений. Но вот сразу падала завеса, скрывавшая святилище. Яркий, ослепительный свет вырывался оттуда. Впереди стояли жрецы в своих полных символического значения одеяниях, из глубины неслось стройное пение хора, и звуки музыки наполняли храм. Иерофант выходил вперед и показывал верующим древние изображения богов, священные реликвии и сообщал все, что надлежало знать о них посвященным. Когда замолкало пение, прославлявшее богов, их могущество и благость, начинались драматические представления, живые картины, в которых наглядно изображалось то, что священные легенды передавали о делах и страданиях богов, о похищении Персефоны и ее возвращении из мрачного царства теней в солнечный мир.

Представление сопровождалось разными таинственными, волшебными явлениями: слышались странные звуки, небесные голоса, быстро сменялись свет и тьма. Затаив дыхание, объятые благоговейным трепетом, восхищенные, но в то же время онемевшие от благочестивого страха мисты взирали на открывшееся пред ними зрелище, которое сковывало их чувства и поражало воображение.

Мистерии заканчивались полным символического смысла обрядом. Два круглых глиняных сосуда наполнялись неизвестной нам жидкостью, которую затем выливали из этих сосудов; из одного – по направлению к востоку, из другого – к западу; при этом произносились магические формулы.

После этого мисты в торжественной процессии возвращались обратно в Афины, и этим празднества заканчивались.

Среди афинян было мало непосвященных. Кто не участвовал в мистериях в юности, тот спешил принять в них участие в зрелые годы, чтобы получить свою долю в тех разнообразных благах, на которые посвященные могли надеяться после смерти и из-за которых мистов прославляло не только невежественное и суеверное простонародье, но и такие люди, как Пиндар, Софокл, Сократ, Диодор. Так, Плутарх заставляет мудрого Софокла высказаться относительно элевсиний: «Трижды благословенны те смертные, которые видели этих посвященных, спускающихся в Аид, для них одних предуготована жизнь в подземном мире, для всех прочих – горе и страдание».

Таким образом мистерии, по-видимому, укрепляли веру в загробное существование, вселяли надежду на возмездие после смерти и давали утешение в страданиях и превратностях жизни. Хотя нам достоверно известно, что во время празднества не излагалось никакое учение в догматической форме, но все же «предписанные очищения и посвящения могли напомнить о необходимости нравственного очищения, а молитвы и пение, как и изложение священных преданий, могли пробуждать представление о том, что жизнь не кончается с земным существованием и что после смерти каждого человека ожидает то, что он заслужил своим поведением».

Весьма сомнительно, чтобы мистерии производили на большинство посвященных то нравственно-религиозное влияние, которое именно и составляло задачу обрядов. Скорее можно предположить, что невежественная толпа смотрела на них лишь как на легкое средство приобрести небесную милость. Механическим выполнением установленных обрядов участники мистерий рассчитывали приобрести право на благосклонность богов; но вместе с тем, не умея понять внутреннего смысла, совершенно не заботились об истинной чистоте мыслей и сердца – явление, которое часто замечается также и в религиозной жизни наших дней.

С другой стороны, элевсинии ничего не давали людям, уже проникнутым религиозным настроением и благочестивы ми стремлениями, – ничего, чем бы те уже не обладали. Символические изображения, которые им показывали, мифы, которые им рассказывали или представляли, были слишком грубы, чтобы служить «достойным воплощением высших религиозных идей». Кроме того, символическое изображение религиозных идей для многих мыслящих умов могло казаться, скорее всего, романтически разукрашенной и извращенной историей обожествленных героев легендарной эпохи, как об этом, несомненно, свидетельствуют слова Цицерона в беседе с Аттиком и многочисленные сказания христианских апологетов.

Но, как бы то ни было, слава элевсинских мистерий сохранялась в течение долгого времени. Даже знатные римляне, побуждаемые, вероятно, пустым любопытством, не пренебрегали посвящением. Императоры Октавий, Адриан и Марк Аврелий принимали участие в празднествах мистерий. Лишь завоевания христианства положили конец как священным элевсиниям, этому последнему оплоту античного язычества, так и всем полным таинственности религиозным празднествам древности.

Самофракийские мистерии

После элевсиний видную роль в древности играл тайный культ, господствовавший на островах Самофракии в Эгейском море.

Геродот, который первый из всех античных писателей упоминает об этих мистериях, называет их оргиями кавиров. Но какое именно отношение имели к ним кавиры, нам не сообщают ни он, ни другие авторы. Можно предположить, что странствующие финикияне, уже в очень раннюю эпоху осевшие на Греческих островах и перенесшие туда азиатский культ, положили также основание культу кавиров на Самофракии. Слово «кавиры» (kabirim) семитского происхождения и значит нечто вроде «великие» или «могущественные».

Во главе финикийских божеств – кавиров – стояли бог солнца Мелькарт и богиня луны Ашера – Астарта. Этого бога солнца, который, кажется, соединял в себе благотворные и разрушительные силы неба, который обитает в свете и во тьме, который, преследуя бегущую от него богиню луны Астарту, настигает ее наконец на крайнем западе и вступает с ней в брак, после чего приносившая гибель богиня превратилась в кроткую, дарующую жизнь Астарту, – этого бога солнца греки на Самофракии отождествляли со своим Гермесом, добрым руководителем душ умерших. Исчезновение богини луны, которую они называли Гармонией, появление ее из подземного царства, где отыскал ее Мелькарт Термес, священный брак этих божеств, дающий начало новой жизни, – все это составляло центральное ядро самофракийских мистерий.

Но так как странствующий бог солнца и странствующая богиня луны признавались финикиянами главным образом за могущественных защитников путешественников и мореплавателей, то греки узнавали в кавирах своих Диоскуров, успокаивавших бушующие волны моря и в минуту опасности являвшихся на помощь мореплавателю.

Этот культ, представлявший собой вначале, поскольку можно судить на основании немногочисленных сохранившихся преданий, поклонение небесным светилам, продолжал существовать и после того, как финикиян вытеснили переселившиеся из долины Пиньоса и из Беотии греки; пришельцы присоединились к туземному культу, который продолжал существовать, никогда не зная недостатка в последователях.

Но, вначале отправлявшийся публично, в греческую эпоху культ этот облекся в непроницаемую таинственность и в глубочайшей тайне выполнялся лишь немногими верующими. Неизвестно, вследствие каких причин за самофракийскими мистериями постепенно установилась слава особенной святости и благодатной силы, вследствие чего число их членов беспрерывно возрастало, в особенности в V в. до н. э.

Не одни только отважные мореплаватели, желавшие обеспечить себе божественное покровительство в своих далеких путешествиях и благополучное возвращение домой, просили о посвящении в культ. Нет, в этот священный мистический союз стремились быть принятыми также и немало других греков. Они надеялись найти утешительную веру в загробное существование и светлое упование на скорое возвращение из мрачного царства смерти. Очевидно, поэтому, что жрецы тайного культа кавиров стремились так обставить свои мистерии, чтобы они отвечали даже самым смелым ожиданиям посвященных.

Посвящению в самофракийские мистерии, как и в элевсинские, предшествовало тщательное очищение, при этом обряде большую роль играли огонь и окуривание. Нам известно также, что от посвященных требовалось нечто вроде покаяния.

Посвящались мужчины, женщины и дети, но в самые сокровенные тайны мистерии эти последние, несомненно, не вводились. Посвященные, которые делились на два разряда – мистов и эпоптов, получали оливковую ветвь и опоясывались пурпурной перевязью, служившей отличительным признаком членов братства и в то же время верным предохранительным средством во всех опасностях, в особенности на море.

Тайные общества кавиров, кроме Самофракии, существовали также в Амфиссе, Локриде, на Лемносе и Имбросе, в Пергаме и Македонии.

Мистерии Исиды

Оживленные сношения, которые греки поддерживали со столь славной с незапамятных времен страной фараонов, не остались, как указано выше, без влияния на развитие греческой культуры. Все науки, и в особенности философия и теология, черпали из богатого кладезя премудрости, веками накопленной на берегах Нила, некоторые идеи, которые затем, в своем дальнейшем развитии, оказали существенное воздействие на духовную жизнь греческой нации.

И так как греческая религия по самому существу своему не была враждебна чужестранным культам, а, напротив, даже относилась к ним терпимо и дружелюбно, представляя им процветать в самой Греции, то неудивительно, что египетский культ Исиды скоро привился в Греции. Этому содействовало еще и то, что могучая властительница Исида, подобно Деметре, почиталась на Ниле как добрая богиня, дарующая драгоценное хлебное зерно, как великая основательница брака, как могучая покровительница государства.

В честь ее в Элиде не только устраивались публичные празднества, но разыгрывались также мистерии.

Ежегодно, весною и осенью, справлялись два народных празднества. Но большая часть участников торжества имела право входить лишь в преддверие храма, доступ во внутренность святилища Исиды дозволялся лишь тем, которых сама богиня указала для этого в пророческом сновидении. Само собой разумеется, что вопрос об истинности божественного избрания на самом деле решался жрецами. Если ответ их был утвердительным, то происходило торжественное посвящение новых членов и они таким образом вступали в замкнутый круг избранных служителей Исиды. Последние с гордостью утверждали, что они более преданны и более близки к божественной властительнице, чем остальная масса ее почитателей.

Перед посвящением новый член совершал омовение. Затем неофита вводили в храм, где ему сообщались правила поведения в период его испытания. Оно продолжалось десять дней. Кандидат должен был воздерживаться от мяса, бобов, лука и вина. Вечером последнего дня посвящавший его жрец вводил его в святая святых. Он прочитывал ему из священной книги, что именно разрешалось видеть и слышать одним только посвященным.

О самом акте посвящения мы узнаем кое-что из одного замечания у Апулея, известного ритора, сатирика (р. ок. 125 до Р. Х.) и автора литературного произведения «Амур и Психея», которое Гердер считал самым нежным и интересным. Образование свое Апулей получил в Афинах и во время своих многочисленных путешествий проник в тайны нескольких культов, между прочим культа Исиды. Как член последнего, он и сообщает о своем посвящении то, что можно было сказать, не нарушая обета: «Я вступил в обитель смерти, перешагнул чрез порог Прозерпины, меня провели чрез все стихии. В полночь я увидел солнце во всем его блеске; я увидел всех богов неба и земли, и перед лицом их молился им. Утром я, одетый в драгоценный плащ, разукрашенный изображениями легендарных животных, с горящим факелом в руке, взошел на трибуну, воздвигнутую перед изображением богини. Тотчас же упала завеса, и я предстал пред собравшимися там членами братства. За этим следовало торжественное пиршество, а на третий день такое же торжество и благочестивая утренняя трапеза заключили всю церемонию».