– Несчастье! – сказал мечник.
– Поистине несчастье, за которое следует отомстить, превратив неприятельскую столицу в такие же развалины. И это было бы уже сделано, если бы не смутьяны, которые, заподозрив намерения лучшего из людей, объявили его изменником и оказывают ему вооруженное сопротивление, вместо того чтобы соединенными силами идти на врагов. И не диво, что здоровье гетмана начинает ему изменять, когда он, которого Бог создал для великих дел, видит, что людская злоба готовит ему каждый день новые козни, из-за которых может погибнуть все предприятие. Лучшие друзья обманули князя и перешли на сторону его врагов.
– Так и случилось! – серьезно ответил мечник.
– И его это страшно огорчает, – ответил Кмициц. – Я сам слышал, как он говорил: «Знаю, что и самые достойные люди меня осуждают, но почему же они не приедут в Кейданы, почему они мне в глаза не скажут, что имеют против меня, почему не хотят выслушать моих оправданий?»
– Кого же князь имеет в виду? – спросил пан мечник.
– Прежде всего вашу милость, ибо, питая к вам истинное уважение, он подозревает, что вы принадлежите к числу его врагов.
Пан мечник стал быстро гладить чуб, видя, что разговор принимает нежелательный оборот, и хлопнул в ладоши. В дверях появился слуга.
– Разве ты не видишь, что темнеет? Свечей! – крикнул пан мечник.
– Бог видит, – продолжал Кмициц, – что у меня самого было искреннее желание выразить вам свое почтение, но в настоящую минуту я прибыл, вместе с тем, и по приказанию князя, который и сам бы выбрался в Биллевичи, будь время другое.
– Велика честь! – ответил мечник.
– Этого вы не говорите, ваша милость, дело обычное, что сосед навестит соседа, но у князя нет минуты свободной, и он сказал мне так: «Извинись за меня перед паном Биллевичем, что я сам к нему ехать не могу, но пусть он ко мне приедет вместе со своей родственницей и непременно сейчас, потому что я не знаю, где буду завтра или послезавтра». Вот ваша милость видите, я приехал с приглашением и рад, что вижу вас обоих в добром здоровье. Когда я подъезжал сюда, я видел панну Александру в дверях, но она исчезла, как туман на лугу.
– Это я ее послал посмотреть, кто приехал, – сказал мечник.
– Жду ответа, мосци-пане, – сказал Кмициц.
В эту минуту слуга внес свечи и поставил их на стол. При их свете можно было разглядеть на лице мечника крайнее смущение.
– Честь для меня не малая, – сказал он, – но сейчас не могу, у меня гости… Извинитесь за меня перед князем…
– Ну это не помеха, пане мечник, я думаю, их милости князю уступят.
– У нас у самих есть языки, и мы можем за себя ответить, – сказал пан Худзынский.
– Не дожидаясь, чтобы другой решал за нас! – прибавил пан Довгирд из Племборга.
– Вот видите, мосци-пане мечник, – ответил Кмициц, делая вид, что не понял ворчания шляхты, – я знал, что эти паны – люди учтивые. Впрочем, чтобы их не обидеть, прошу от имени князя и их в Кейданы.
– Велика честь! – ответили оба. – У нас есть другие дела.
Кмициц взглянул на них пристально, а потом сказал, как будто обращаясь к кому-то четвертому:
– Когда князь просит, отказывать нельзя.
Шляхтичи при этих словах поднялись с кресел.
– Так это насилие? – сказал пан мечник.
– Пане мечник, благодетель мой! – воскликнул горячо Кмициц. – Их милости поедут, потому что мне так нравится, но в отношении к вам я не хочу прибегать к насилию, а только прошу исполнить желание князя. Я у него на службе и имею приказание привезти вас к нему; но пока не потеряю надежды, что добьюсь чего-нибудь просьбой, до тех пор я не перестану просить. Клянусь, что ни один волос не спадет с вашей головы. Князь просит вас, чтобы в это беспокойное время, когда даже мужики собираются в вооруженные шайки, вы жили в Кейданах. Вот и все. Вас встретят там с должным почтением, как гостя и друга, даю вам в этом рыцарское слово.
– Как шляхтич, я протестую, – сказал пан мечник, – и на моей стороне закон!
– И сабли! – крикнули Худзынский и Довгирд.
Кмициц рассмеялся и сказал:
– Спрячьте, мосци-панове, ваши сабли, не то велю поставить вас у сарая – и пулю в лоб.
Услышав это, оба струсили и стали со страхом посматривать друг на друга, а мечник воскликнул:
– Это бессовестное посягательство на шляхетскую свободу и привилегии.
– Не будет посягательства, если вы добровольно меня послушаетесь, – ответил Кмициц. – Лучшее доказательство – то, что я оставил драгун в деревне. Я приехал просить вас как соседа. Не отказывайтесь, прошу вас, – теперь времена такие, что трудно принять во внимание отказ. Сам князь за это извинится перед вами, и будьте уверены, что вас примут как соседа и друга… Поймите и то, если бы могло быть иначе, то я предпочел бы пулю в лоб, чем ехать сюда за вами. Волос не спадет с головы Биллевича, пока я жив. Подумайте, кто я, вспомните пана Гераклия, его завещание и рассудите: разве гетман выбрал бы меня ехать за вами, будь у него в отношении вас какие-нибудь дурные намерения?
– Но зачем же он насилует меня?.. Как могу я ему доверять, раз вся Литва только и говорит что о притеснениях лучших граждан в Кейданах.
Кмициц вздохнул с облегчением: по тону и словам мечника он понял, что тот начинает колебаться.
– Благодетель мой! – сказал он почти весело. – Между соседями насилие часто бывает началом дружеских чувств. Ну а когда вы приказываете снять колеса с кареты милого гостя, разве это не насилие? А тут знайте, что если бы мне даже пришлось связать вас и везти в Кейданы с драгунами, то для вашего же блага. Подумайте только: повсюду бродят толпы взбунтовавшихся солдат и бесчинствуют, приближаются шведские войска, а вы думаете, что вам удастся уцелеть здесь, что не могут прийти одни или другие, ограбить вас, сжечь, разорить и покуситься на вашу жизнь? Разве Биллевичи – крепость? Разве вы можете здесь быть вне опасности. Только в Кейданах вам ничто не угрожает; а здесь будет стоять княжеский отряд, который будет охранять ваше имущество как зеницу ока, и если у вас пропадут хотя бы вилы, то вы можете конфисковать все мои имения. Мечник начал ходить по комнате.
– Могу ли я верить вашей милости?
– Как самому себе! – ответил Кмициц.
В эту минуту в комнату вошла панна Александра. Кмициц подошел к ней порывисто, но вдруг он вспомнил, что произошло в Кейданах, и ее холодное лицо приковало его к месту. Он лишь молча поклонился.
Мечник остановился перед нею.
– Мы должны ехать в Кейданы! – сказал он.
– Это еще зачем? – спросила она.
– Князь-гетман просит.
– Очень любезно… как сосед… – прибавил Кмициц.
– Так любезно, что если мы не поедем, – с горечью ответил мечник, – то этому кавалеру приказано окружить нас драгунами и отвезти силой.
– Не дай же господи, чтобы до этого дошло! – сказал Кмициц.
– Разве я вам не говорила, дядя, – сказала панна Александра, – что надо бежать как можно дальше, ибо нас тут не оставят в покое… Вот оно и вышло!..
– Что делать? Что делать? От насилия нету лекарства! – воскликнул мечник.
– Да, – сказала панна, – но мы не должны по доброй воле ехать в этот опозоренный дом! Пусть же разбойники берут нас силой и везут! Не одних нас будут преследовать, не на одних нас обрушится месть изменников; но пусть они знают, что мы предпочитаем смерть позору!
Тут она с выражением глубочайшего презрения обратилась к Кмицицу:
– Свяжите нас, пан офицер или пан палач, и велите привязать к лошадям, иначе мы не поедем!