Потоп

– С этой немчурой без еврея и не поговоришь. Вон и в Шавлях начальнику пришлось тотчас послать за евреем.

– А чтоб их чума взяла!

Первый солдат понизил голос и спросил:

– А что это толкуют, будто все лучшие солдаты не хотят служить с ними и идти против своего короля?

– А как же! Разве ты не видал венгров, разве пан гетман не отправился с войском мятежников бить, – кто его знает, что еще будет. Ведь и наших драгун немало перешло на сторону венгров, их, верно, всех расстреляют.

– Вот награда за верную службу!

– К черту такое дело!

– Проклятая служба!

– Стой! – вдруг раздался голос ехавшего впереди пана Роха.

– Ах, пуля тебе в лоб! – проворчал голос подле телеги.

– Что там? – спрашивали друг друга солдаты.

– Стой! – снова раздалась команда.

Телега остановилась. Солдаты придержали лошадей. День был ясный, погожий. Солнце уже взошло, и в сиянии его лучей впереди на дороге виднелись клубы пыли, точно навстречу стада шли или войско.

Вскоре в облаках пыли что-то блеснуло, будто искры рассыпались, они сверкали все явственней, словно свечи пылали в дыму.

– Это сверкают копья! – воскликнул Володыёвский.

– Войско идет.

– Наверное, какой-нибудь шведский отряд.

– У них копья только у пехоты, а там пыль вон как несется. Конница это, наши!

– Наши, наши! – повторили драгуны.

– Стройсь! – раздался голос пана Роха.

Драгуны окружили телегу. У Володыёвского горели глаза.

– Это уж наверняка мои лауданцы с Заглобой!

Всадники, ехавшие навстречу, были уже в какой-нибудь полуверсте, и расстояние между ними и телегой сокращалось с каждой минутой, так как мчались они на рысях. Наконец из облака пыли вынесся весь большой отряд, шедший стройными рядами, точно в атаку. Через минуту он стал еще ближе. В первом ряду, чуть правее скакал под бунчуком какой-то могучий рыцарь с булавою в руке. Заметив его, Володыёвский тотчас вскричал:

– Это пан Заглоба! Клянусь Богом, пан Заглоба!

Улыбка прояснила лицо Яна Скшетуского.

– Он! Не кто иной, как он! – подтвердил Ян. – И под бунчуком! Уже успел произвести себя в гетманы. Я бы его всюду узнал по этому озорству. Каким он родился, таким и умрет.

– Дай Бог ему здоровья! – воскликнул Оскерко. Затем он сложил ладони у губ и крикнул: – Пан Ковальский! Это родич к тебе в гости едет!

Но пан Рох не слышал, он как раз сгонял своих драгун. И хоть горсточка людей была у него, а навстречу неслась целая хоругвь, он, надо отдать ему справедливость, не растерялся и не струсил. Он построил драгун в два ряда перед телегой; однако хоругвь развернулась тем временем и по татарскому способу начала заезжать полумесяцем с обеих сторон. Но, видно, с паном Рохом хотели сперва повести переговоры, потому что стали махать знаменем и кричать:

– Стой! Стой!

– Вперед! Шагом марш! – крикнул пан Рох.

– Сдавайтесь! – кричали с дороги.

– Огонь! – скомандовал в ответ Ковальский.

Немая тишина была ответом; ни один драгун не выстрелил.

Пан Рох тоже на минуту онемел, затем в ярости набросился на своих солдат.

– Огонь, собаки! – рявкнул он страшным голосом и одним ударом кулака свалил с лошади ближайшего солдата.

Остальные шарахнулись от разъяренного офицера; но ни один не подчинился команде. И вдруг драгуны бросились наутек и рассеялись в мгновение ока, как стая испуганных куропаток.

– Я бы все-таки этих солдат приказал расстрелять! – проворчал Мирский.

Увидев, что собственные солдаты оставили его, Ковальский повернул коня навстречу хоругви.

– Там моя смерть! – крикнул он страшным голосом.

И ринулся вперед ураганом.

Но не успел он проскакать и половину дороги, как в рядах Заглобы раздался выстрел из дробовика: дробь засвистела на дороге, конь пана Роха зарылся храпом в пыль и рухнул, привалив ездока.

В ту же минуту из хоругви вынесся, как молния, солдат и схватил за шиворот поднимавшегося с земли офицера.

– Это Юзва Бутрым! – воскликнул Володыёвский. – Юзва Безногий!

Пан Рох, в свою очередь, схватил Юзву за полу, и пола осталась у него в руке; тут они сшиблись и трепали друг друга, словно два ястреба, так как силы были оба непомерной. У Бутрыма лопнуло стремя, он свалился наземь и перекувырнулся, однако не выпустил пана Роха, и они, свившись в клубок, катались на дороге.

Подскакали другие солдаты. Сразу два десятка рук схватили Ковальского, который рвался и метался, как медведь в западне, швырял людей, как вепрь-одинец собак, снова вставал и вовсе не думал сдаваться. Он хотел погибнуть, а между тем слышал десятки голосов, повторявших одно слово: «Живьем! Живьем!»

Наконец, силы оставили его, и он потерял сознание.

А Заглоба уже был у телеги, верней, на телеге и обнимал Скшетуских, маленького рыцаря, Мирского, Станкевича и Оскерко и при этом кричал, задыхаясь:

– А что! Все-таки пригодился Заглоба! Теперь мы дадим жару Радзивиллу! Друзья мои, мы свободны, и у нас солдаты! Сейчас мы отправимся разорять его имения! А что, удался фортель? Не тем, так другим способом я бы все равно вырвался на волю и освободил вас! Совсем запыхался, дух не переведу! На имения Радзивилла, друзья мои, на имения Радзивилла! Вы еще о нем не знаете того, что я знаю!

Дальнейшие изъявления радости прервали лауданцы, которые бежали взапуски, чтобы приветствовать своего полковника. Бутрымы, Гостевичи Дымные, Домашевичи, Стакьяны, Гаштовты – все столпились у телеги, и могучие глотки непрерывно ревели:

– Vivat! Vivat!