Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает

На меня, чуть не сбив с ног, налетел Анаксагор. Похоже, его пригласили пройти вперед тем же способом. С опозданием я понял, что в толчке не было злобы или откровенного насилия – иначе тремя шагами я бы не отделался. Обернувшись, я увидел двух гигантов в доспехах. Телохранителей жены (вдовы!) ванакта я помнил по приему в тронном зале и сцене во дворе, где их задирал покойный Циклоп.

Гиганты расступились, Сфенебея вышла вперед.

Упала первая капля дождя, щелкнула женщину по носу. Это было бы смешно, случись все в другой ситуации. Вторая капля ударилась о шлем телохранителя. Третья упала просто так. Четвертая. Пятая. Я ждал, что сейчас хлынет ливень, но дождь ограничился этими пятью каплями, словно позволяя нам довести дело до конца.

– Я надеялась, – тихо произнесла Сфенебея. – Слышишь, Анаксагор? Думала, твой отец наконец-то стал мужчиной. Когда он согласился отомстить Персею… Но я не позволяю надеждам ослепить себя. Когда так долго живешь трусом, это входит в привычку. В глубине сердца я знала, что в последний миг он отступит. Откажется, найдет для этого тысячу причин.

Анаксагор ударил кулаком в ладонь:

– Ты перекупила абанта? За моей спиной? Мама, как ты могла?!

– Могла?

Женщина засмеялась:

– Я была обязана это сделать. Останься твой отец в живых, его бы замучили угрызения совести. Такие люди подвержены приступам откровенности. Знаешь, что было бы, признайся он Персею в подготовке покушения? По-дружески, а? Рассчитывая на ответное доверие и прощение? Поверь мне, Персей не счел бы его отказ подвигом. Сын Зевса не из тех, кто умеет прощать. Ты был слишком мал, ты не помнишь, как Убийца Горгоны вошел в Аргос. А я помню. Я кричу ночами, когда мне снится ужас с окровавленным мечом. Он шел как бог войны, бог смерти. Люди падали колосьями под серпом. Не стану врать, я не видела боя. Но я вступила в город рядом с твоим отцом, когда резня завершилась. Некуда было ногу поставить, чтобы не наступить на мертвое тело. Даже закрыв глаза, я ясно представляла: вот он идет, не зная жалости и пощады…

Она задохнулась.

– Признайся твой отец Персею, – продолжила Сфенебея, восстановив дыхание, – он погубил бы не только себя. Он мог навлечь гнев Персея и на тебя, Анаксагор. Люди видели тебя рядом с абантом, слышали, что это ты позвал его в Аргос. Я не имела права рисковать твоей жизнью. Абанту было велено в случае отказа Мегапента от мести покончить с робким правителем. Даже промолчи твой отец, оставь он Персея в неведеньи… Ванакту, которого презирают другие владыки и собственный народ, не место на троне.

– Не место, – эхом откликнулся Анаксагор.

Смерть отца предстала перед ним в ином свете.

– Ванакт Аргоса умер! – Сфенебея воздела руки к небесам. – Да возрадуется новый ванакт! Воссядь на трон, сын мой, принеси погребальные жертвы своему богоравному, безвременно ушедшему родителю. Мегапент случайно упал со стены. Должно быть, такова воля богов.

И добавила другим тоном:

– Тело уже забрали мои люди. Правда, они не ждали, что им достанутся два тела. Ничего, донесут. Сперва я собиралась скрыть ножевые раны: падение со стены и только. Но теперь, когда наемник мертв… Так даже лучше. Мерзкий убийца посягнул на ванакта, но был в свою очередь поражен камнем. Ты прекрасно мечешь камни, Анаксагор! Ты отомстил за отца, честь тебе и хвала, и всенародное уважение.

– Я? – задохнулся Анаксагор.

– Он? – задохнулся я.

– А тебя здесь вообще не было, – обратилась Сфенебея ко мне. – С чего бы человеку, пришедшему в Аргос за очищением, прогуливаться ночью по крепостной стене? Странные привычки, не находишь? И потом, один убийца – хорошо, два убийцы – отлично, а три убийцы – это уже перебор. Заговори ты – кто тебе поверит? Ты осквернен, такие лгут без стеснений.

– Персей? – предположил я.

– Он не поверит первым. Мегапент, его лучший друг, замыслил недоброе? Спустя пятнадцать лет после того, как Персей прикончил прежнего ванакта?! Замыслил и вдруг отказался от замысла? Персей не только умен, он еще и подозрителен. Он сразу учует тухлый запашок. Я удивлюсь, если ты не обнаружишь Персеев меч у себя в животе.

Я стоял на стене – свободней свободного. Я стоял, связанный по рукам и ногам. Как и в первый день приезда в Аргос, я стоял на коленях, в пыли – ничтожество, живая просьба! – а они кружили вокруг меня, разглядывали, трогали, пробовали на вкус. Женщина, юноша, наемник, живой подарок сына отцу. Это ничего, что наемник уже мертв. Ничего, что мертв и владыка. Они здесь, все здесь, живые и мертвые. Они никуда не делись: хищные рыбы, привлеченные вкусом крови. Они рвут меня на куски.

– Мы в скорби, – слова Сфенебеи разили без промаха. – Я и мой сын. Мы готовимся к погребению, к жертвенным приношениям. Мы не сможем тебя очистить, юный Беллерофонт. Никто в скорбящем Аргосе не сделает этого. Там, где смерть и скорбь, нет места очищению.

– Куда же мне идти? – в смятении крикнул я.

Бродячий пес, загнанный в угол – вот кем я был. Псу не до того, чтобы сохранять лицо. Пес может скалить зубы или вилять хвостом. Не знаю, как назвать мой вопрос – хвостом или зубами. Я шарил глазами вокруг: ни одного камня, ни единого. Шагни ликийцы-телохранители ко мне, чтобы сбросить со стены жалкую муху, запутавшуюся в паутине и высосанную досуха – мне даже нечем будет в них швырнуть.

Под ногой звякнуло. Нож! Кривой нож Циклопа: абант обронил его, прежде чем рухнуть в темноту. А может, нож сам выпал у него из-за пояса. Плохо понимая, что делаю, я схватил нож, выставил перед собой:

– Куда идти? Что делать?!

Сдавленно мыча, Анаксагор шарахнулся прочь, под защиту матери.

– Идти? Плыть! – смеясь, поправила меня Сфенебея. – В гавани Арголикоса стоит «Звезда Иштар», корабль торговца из Сидона. Это быстрое судно, через месяц ты доберешься до Ликии.

– Месяц?

– Может, дольше. И что с того? Куда тебе спешить? Чем дальше ты уплывешь, тем лучше. Я хочу, чтобы тебя и Аргос разделило море. Через полгода о тебе и не вспомнят, а мы будем молчать. Беллерофонт? Он отказал похотливой Сфенебее, вздумавшей полакомиться свеженьким мясцом. О, эта Сфенебея! Гнусная сладкоежка! Она ревнива и мстительна, как все ликийки. Нажаловалась мужу, а не мужу, так сыну, что юный бродяга хотел взять ее силой. Ах, мерзавец! Что было делать мужчинам Аргоса? Могли ли они тронуть человека, которого защищал закон гостеприимства? Поднять на него руку? Конечно же, нет. В Аргосе, может, и не слишком чтут Геру, но Зевса чтут неукоснительно. Вместо этого они изгнали невинно оболганного беднягу в Ликию…

– Но почему в Ликию?

– Там тебя встретит мой отец. Я напишу ему письмо. Он очистит тебя и возьмет на службу. Грех разбрасываться такими полезными людьми, как ты. Я рачительная хозяйка. Если что-то я не могу съесть сегодня, я откладываю это про запас. В Ликии ты проживешь не менее трех лет, понял? В Аргосе все уляжется, Анаксагора примут на троне. А дальше как знаешь. Я подумаю, что с тобой делать, но выбор, разумеется, за тобой.

Выбор. Ага, конечно. За мной, кто бы спорил!

– Иначе не жалуйся, – добавила Сфенебея.

Не в первый раз она читала мои мысли.

– На «Звезде Иштар» есть трюм? – спросил я. – Они перевозят животных?

– Животных?!

Кажется, мне впервые удалось ее удивить. Нет, во второй раз. В первый раз она удивилась прошлой ночью, когда я отказал ей в любви.

– Я не брошу своего коня, – объяснил я.

Стасим

Молния, блюдо, дитя

– Я возвращаюсь в Тиринф, – говорит Персей.

– Да ну? – фальшиво изумляется Гермий. – Неужели?!

Для кого другого эта фальшь осталась бы незаметной. Гермий надеется, что Персей тоже не заметит. Надежда слабая, но какая есть.

Персей наливает в чашу вина. В одну чашу, только себе. Разбавляет водой из местного источника – за водой он ходил сам, на рассвете, хотя это прекрасно могли бы сделать слуги. Жадно пьет, не заботясь тем, что надо бы плеснуть наземь долю богов. Великих богов, всемогущих богов, один из которых стоит сейчас напротив Персея. Он беспокоится, отмечает Гермий. Великий герой, сухое дерево и несокрушимый адамант, мучим беспокойством. Впервые такое вижу.

В дальнем углу походного шатра стоит женщина, похожая на статую. Лицо женщины – камень; молчание – рокот волн на пределе слышимости. Кажется, она даже не дышит. Выезжая из Тиринфа, в особенности по таким пустяковым поводам, как торговые переговоры, Персей никогда раньше не брал с собой жену.

На этот раз взял.

Почему, спрашивает себя Гермий. Случайность? Умысел? Женщина, которую люди зовут Андромедой, бросает на бога взгляд, краткий и равнодушный. Гермия передергивает, ему хочется улететь. Вся Олимпийская Семья знает, кого привез Убийца Горгоны, возвращаясь из седой мглы Океана. Когда Зевс заключил с сыном договор о невмешательстве, Семья впервые согласилась с решением владыки богов и людей, не начиная споров. Даже Афина, скрипя зубами, промолчала. Как и все, дала клятву черными водами Стикса, зная, что и захочет – не нарушит. Перед клятвой Зевс по наущению Афины предложил сыну вместо договора, который выкопал бы непреодолимый ров между героем и Олимпом, иную награду – бессмертие и вечную молодость. Как заявил ядовитый, злой на язык Аполлон: «Пифос нектара и корзину амброзии!» Семья была уверена, что Персей скажет «да».

Кто бы на его месте не сказал?