– Как нам его защищать? Тут некры будут со дня на день, а мы слушаем про эти… арки.
– Арки хорошие.
Веселка занервничала.
– Кто спорит-то? Но мы можем его как-нибудь сломать? А?
Лицо Норта мучительно напряглось.
– Зачем? Его трудно сломать.
Опять по кругу. Венемир потер шею, встал.
– Скажем иначе: если вдруг понадобится, то мы даже разрушить этот мост не сможем? Верно, Норт? Я правильно понимаю?
Норт улыбнулся. Простодушно, словно ребенок.
– Скорее всего нет, капитан. Очень надежно сделано.
– Ты так радуешься, будто сам его построил, – заметил Венемир.
– Это… не я.
– Знаю, что не ты. Эй, парень! Очнись. Мы начинаем войну за чертов мост. Придумай, как нам его сломать. Иначе мы тут все подохнем.
* * *
Воевода привстал на стременах. Закричал гулким, хриплым голосом профессионального военного – и с легкостью перекрыл гул главной площади:
– Некры прут! Отечество зовет!
Молчание.
– Ну и что? – спросили наконец из толпы.
Воевода оглядел собрание, но различить наглеца не сумел.
– Не «ну и что», а в оружие и всем взрослым сукиным сынам быть у вербовочного пункта. Немедля. Вот прям сейчас! А кто у вербовщика не будет, готовый пролить кровь за независимость родной страны, тому сукину сыну я башку проломлю сам вот этой железкой. Так, чтобы патрио… патриа… патритизм ушами пошел.
Воевода взвесил в руке огромный шестопер. Люди переглянулись. Такой «железкой» можно было взломать крепостные ворота.
– Так кому патритизму? – осведомился воевода. – Одним махом вогнать?..
– Что такое «патритизм»? – тихо спросил один кмет у другого.
Тот повернулся, оглядел его снисходительно:
– Это когда твоя родная хата засрана и дырява, а ты ее все равно любишь и никакому ворогу не отдашь.
Кмет почесал затылок.
– Ну а если хата не засрана? Тогда что?
– Любить незасранную хату любой дурак может, а ты засранную полюби. Вот это патритизм.
– Подожди. А если в ней полы выскоблить и говно оттуда вычистить? А уж потом любить?
Молчание. Умный задумался.
– Тогда это не «патритизм», – сказал наконец.
– А что?
– А… а другое слово.
* * *
– Знаю-знаю, – поморщился Венемир. – Мы традиционно наступаем, некры получают отпор… Есть еще какие-то новости?
Ян Заставек покачал седой головой. Он был самым старшим в банде, лет на десять старше капитана.
– То есть все намного хуже? – сказал Венемир.
– Ну… как тебе сказать…
Венемир вздохнул. Так он и думал.
– Рассказывай, Ян.
– Видел сегодня, – начал тот, – чудесное. Висело чудесное на столбе. Как тебе? «Храбрые полки нашего короля доблестно наступают, не отдавая врагу ни пяди земли». Это, видимо, новое слово в искусстве пропаганды…
– Значит, мы драпаем? – уточнил Венемир.
– Ну…
* * *
– Опять?! – Лютер Малькольм не верил ушам.
– Выполняйте приказ, капитан.
Гном в сердцах махнул рукой, выругался.
– Отступление, – повторил он. – Ох ты, чертова мать, какая резеншпенция… или ретирация? Короче, какая-то болтливая хрень, каковой обычно прикрывают голую задницу и собственную трусость.
Адъютант вскинул голову. Голос зазвенел:
– Это тактический маневр, господин Малькольм! И… и… и не вам указывать главнокомандующему, что делать! Это… непатриотично.