Одежду, которую он не носил, мой слуга заворачивал в платок и клал в углу на груду хлама, снесенного в сарай мной и отцом. Впрочем, сколько той одежды? Все, что я ему дал, Мигеру с наступлением зимы надевал на себя. Тело его не боялось холодов, я видел, что слуга не дрожит, даже когда меня самого бил озноб. Но разум – или дух, не знаю – привык к жизни в более жарком климате. Разум криком кричал, что мерзнет, и хватит, спор закончен.
– Сними тряпку, – велел я.
– Надеть маску, господин?
– Нет. Просто сними тряпку.
Мигеру подчинился. Сарай освещал крохотный фонарь, света он давал мало, но я видел все, что хотел увидеть. Серая кожа в морщинах. Носовые щели. Третья щель: рот. Глаза тусклые, узкие сверх меры, без ресниц и бровей. Да, я привык. Ни желания прогнать, ни желания ударить. Но я приказал Мигеру снять тряпку не для этого.
– Никуда ночью не выходи, понял?
– Вы уже говорили, господин.
– Это неважно. Отвечай!
– Да, господин. А по нужде?
Он дословно повторил свой первый ответ. Скрытая насмешка? Неважно. Повторил он, повторю я.
– Не выходи со двора. Если выходишь в город, всегда надевай служебную маску.
– Я всегда надеваю ее, когда сопровождаю вас.
– Надевай, даже если не сопровождаешь.
– Да, господин.
– Никаких тряпок, только маска.
– Да, господин. Можно вопрос?
– Спрашивай.
– Зачем вы приказываете то, что уже приказали? Зачем вы выслушиваете мои ответы, которые вам уже известны? Это какая-то шутка?
Ага, не один я усмотрел в происходящем насмешку.
– Нет, это не шутка. Я хотел понять, смогу ли я прочесть что-нибудь на том, что служит тебе лицом. Раздражение, подчинение, недоумение. Какое-нибудь чувство, понял? У всех людей чувства отражаются на лицах, знаешь?
– У меня нет лица.
– Это правда.
– Вы сумели что-нибудь прочесть, господин?
– Да.
– Что?
– Ты изумлен моим поступком. Ты хотел уязвить меня, но передумал. А сейчас ты снова изумлен.
– Да, господин. Зачем вам это надо?
– Не знаю. Думаю, если я сумею распознать чувства на лице каонай, то распознавать их на лицах обычных людей мне станет гораздо проще. В дальнейшем, когда мы наедине, можешь не скрывать лицо. Но только если мы наедине!
– У меня нет лица. Ни у кого из каонай нет лица.
– Не лови меня на слове. Все, я пошел.
– Спать, господин?
– Нет, у меня встреча.
– В такое позднее время? Я иду с вами.
– Ты останешься дома. Это личная встреча, она не касается службы.
– Я…
– Молчи! Ложись спать.
– По городу бродит убийца, господин.
– Он убивает только безликих. Из нас двоих рискуешь ты, не я. Я в безопасности и не нуждаюсь в няньке.
– И все-таки…
– Ты безликий или безмозглый? Кому я велел сидеть дома по ночам?! Дважды, а?! Оба раза ты сказал, что подчиняешься, и что? Ты лгал мне?! Спать, кому сказано!
– Да, господин. Я ложусь спать.
Я вышел из сарая. Только Мигеру мне не хватало! Если мы с Ясухиро-младшим собираемся подглядывать за сенсеем, то лучше обойтись без свидетелей.
Хлопья снега падали мне на плечи.
– Эй, Мигеру!
Каонай был удивлен, что я вернулся, но виду не подал. И лица скрывать не стал. Молодец, запомнил.
– Что, господин?
– В каком доме ты жил раньше?
– Где придется, господин. Случалось, ночевал под открытым небом.
– Я имею в виду, до твоей смерти. В прошлой жизни, а? Это был хороший дом?
Тени от фонаря превратили его безликость в почти человеческое лицо.