Жемчужина Востока

Глава XXIV

Господин и рабыня

Народ столпился вокруг помоста. Ближе всех стояли Деметрий, александрийский купец, старуха под густым покрывалом и Сарториус, дворецкий и поверенный Домициана. Вопреки всяким правилам он, обходя помост, разглядывал девушку с видом строгого критика.

Аукционист между тем объявил, что император Тит издал декрет, по которому все значительное имущество пленницы, прозванной Жемчужиной Востока, в Тире и в других местностях Иудеи переходит к ее новому владельцу. Чем выше будут суммы, предлагаемые за эту девушку, тем довольнее будет доблестный цезарь Тит, тем довольнее будет и сама девушка, польщенная тем, что ее так высоко ценят.

– Доволен тем буду и я, – заключил аукционист, – ваш покорный слуга, так как я не получаю определенного вознаграждения, а только комиссионный процент, почтенные господа! Итак, для начала скажем миллион сестерций. Не правда ли, господа?

Кто-то предложил всего пятьдесят, затем сто, двести, пятьсот, шестьсот, восемьсот; наконец, аукционист обратился к одному из присутствующих:

– Что же, благородный Сарториус, или ты заснул?

– Девятьсот тысяч! – промолвил как бы нехотя тот, которого назвали Сарториусом.

– Я даю миллион! – сказал Деметрий, купец из Александрии, подходя ближе к помосту.

Сарториус с негодованием взглянул на смельчака, рискнувшего идти против Домициана, и предложил один миллион сто тысяч, но тотчас же Деметрий перебил его.

– Один миллион двести тысяч, один миллион триста тысяч, один миллион четыреста тысяч! – Цифры сыпались без остановки.

– Слышишь, благородный Сарториус, за красавицу дают один миллион четыреста тысяч. Не скупись, ведь у тебя бездонный кошель, черпай из него сколько угодно: все доходы Римской империи к твоим услугам! А! Ты предлагаешь один миллион пятьсот тысяч! Ну вот! Что ты на это скажешь, приятель?

Деметрий, к которому относились последние слова, только махнул рукой и, подавляя стон, отошел в сторону.

– Ну, кажется, твоя взяла, благородный Сарториус, и хотя сумма эта невелика для такой ценной Жемчужины, все же я, наверное, не могу ожидать…

Вдруг старая женщина с корзиной выступила вперед и спокойным, деловым тоном произнесла:

– Два миллиона сестерций.

Сдержанный смех прокатился по рядам присутствующих.

– Почтенная госпожа, позволь спросить тебя, не ослышался ли я, не ошиблась ли ты?

– Два миллиона сестерций! – повторила женщина деловитым тоном.

– Ты слышишь, благородный Сарториус, за невольницу дают два миллиона сестерций. Это больше того, что предлагаешь ты!.. Я должен принять это во внимание!

– Пусть так! – сердито пробормотал поверенный Домициана. – Видно, все государи мира зарятся на эту девушку. Я и так уже превысил назначаемую сумму, больше я не решусь предложить. Пусть достается другому!

– Два миллиона сестерций, граждане! Кто больше? Никто! Так вот, госпожа, если деньги с тобой, бери ее!

– Деньги при мне, и если никто не дает больше меня, то потрудись объявить, что она продана!

– Два миллиона сестерций за номер седьмой, пленницу императора Тита, прозванную Жемчужиной Востока, никто больше? Ну, так идет… идет… пошла! Объявляю ее проданной этой уважаемой госпоже… Теперь попрошу тебя последовать за мной к приемщику, где ты уплатишь всю сумму полностью в моем присутствии, этого требует установленный порядок!

– Да, да, сударь, только ты уж позволь мне взять с собой мою собственность: такую Жемчужину не годится оставлять без присмотра!

Мириам ввели в помещение приемщика денег, и здесь, при закрытых дверях, в присутствии аукциониста и его письмоводителя Нехушта отсчитала всю сумму золотыми из корзины, которую она держала за спиной.

– Теперь, – обратилась Нехушта к присутствующим, – здесь у вас, кажется, есть другая дверь, кроме той, в которую мы вошли! Разрешите мне выйти в эту дверь, чтобы моя невольница не привлекла к себе снова внимание толпы, мы бы хотели удалиться отсюда незамеченными. Да, я вижу здесь чей-то темный плащ! Уступите его мне за пять золотых: надо чем-нибудь прикрыть эту девушку, ведь она совсем нагая. А теперь потрудитесь закрепить причитающееся мне по указу цезаря Тита имущество этой невольницы за Мириам, дочерью Демаса и Рахили, родившейся в год смерти Ирода Агриппы. Так, благодарю вас, теперь отдайте мне этот документ и примите в знак моей признательности эту горсть золотых… Да, у меня есть еще одна просьба к вам; не согласится ли этот господин проводить нас из Форума, чтобы мы на улице чувствовали себя в безопасности?!

Писец согласился, и три минуты спустя две женщины, Стефан и письмоводитель, никем не замеченные, прошли по темным мраморным колоннадам Форума и вверх по широкой мраморной лестнице на тихую, пустынную улицу. Здесь письмоводитель простился со странной старухой и ее свитой и еще долго стоял и смотрел им вслед.

Он повернулся, чтобы уйти, и столкнулся лицом к лицу с высоким мужчиной, в котором узнал александрийского купца.

– Друг, – спросил тот, – куда пошли эти женщины?

– Не знаю! – отвечал письмоводитель.

– Постарайся припомнить, – продолжал Деметрий. – Может, это поможет твоей памяти? – добавил он, сунув ему в руки пять золотых.

– Нет, нет! И это не поможет! – прошептал письмоводитель, желая остаться верным своему обещанию.

– Безумец! Если не то, так это уже наверное поможет! – воскликнул александрийский купец, и в руке его сверкнул кинжал.

– Они пошли направо! – сказал оробевший помощник аукциониста. – Но пусть покарают тебя боги за то, что ты угрожаешь ножом честному и мирному человеку, вынуждая его поступать против его правил!

Но Деметрий был уже далеко. Он спешил, не оглядываясь, туда же, куда пошли женщины.

Когда помощник аукциониста вернулся на свое место, там уже продавали номер тринадцатый, очень привлекательную и милую девушку, которую приобрел Сарториус, рассчитывая подсунуть ее Домициану вместо Жемчужины Востока.

Тем временем Нехушта с Мириам и Стефаном спешили ко дворцу Марка на via Agrippa, держа друг друга за руки. Стефан всю дорогу ворчал и не мог успокоиться, что за одну невольницу отдали такую уйму денег, сбережения нескольких лет…

– Успокойся, – не выдержала Нехушта, – имущество этой невольницы стоит больше того, что за нее заплачено!

– Да, да! Но какая от этого прибыль моему господину? Ведь ты же записала все на ее имя!

Теперь они были уже у калитки, и Нехушта торопила старика:

– Скорей, скорей! Я слышу чьи-то шаги!

Едва они успели проскользнуть в дверь, как Стефан задвинул засов, а потом еще долго возился с запорами. Женщины же вошли в слабо освещенные сени, где Нехушта порывисто сорвала с себя плащ и покрывало, обвила шею Мириам своими длинными, сильными руками и принялась целовать ее, захлебываясь от счастья.

– Скажи мне, Ноу, что все это значит? – спросила Мириам.

– Это значит, что Господь внял моим молитвам и дал мне средство и возможность спасти тебя!

– Чьи средства? Где я, Ноу?

Нехушта, не отвечая, сняла с нее плащ и, взяв за руку, повела через ярко освещенный коридор в большой, великолепно убранный дорогими коврами и мраморными статуями зал, уставленный ценной мебелью. В дальнем конце за столом, освещенным двумя светильниками, сидел неподвижно мужчина, опустив голову на руки. При виде его Мириам, вся дрожа, прижалась к Нехуште.

– Тише, – шепнула старуха и остановилась в неосвещенном конце зала. В этот момент мужчина поднялся – свет упал ему прямо на лицо. Мириам чуть не вскрикнула: то был Марк, сильно постаревший, исстрадавшийся, с прядью седых волос на том месте, где удар Халева рассек ему голову. И все же это был прежний Марк.

– Нет, я не в силах терпеть долее! – произнес он, не замечая вошедших. – Уже три раза выходил я к калитке, и все никого! Быть может, она теперь уже во дворце Домициана! Пусть будет что будет. Я пойду и постараюсь все разузнать! – И он направился к ложу в амбразуре окна, где лежал темный плащ. Взяв его, Марк обернулся и увидел Мириам, стоявшую в полосе света, нежную и прекрасную.

– Что это? Сон? Я брежу!

– Нет, Марк! – сказала она. – Это не сон, не бред, это я стою здесь перед тобой!

Он сжимал ее в объятиях, и она не сопротивлялась: в объятиях Марка она чувствовала себя, как под родным кровом, в надежном убежище.

– Пусти меня, – произнесла наконец девушка, – я чувствую, что силы изменяют мне; я не могу устоять на ногах!

Он осторожно опустил ее на подушки ближайшего ложа и присел рядом.

– Ну, теперь расскажи мне все… все…

– Я не могу, спроси Нехушту! – прошептала она, почти теряя сознание.

Нехушта принялась растирать ей виски и руки.

– Полно тебе расспрашивать, господин! Ты видишь, она здесь, довольно этого!.. Лучше позаботься о еде: бедняжка с утра не имела ни крошки во рту!

Марк засуетился, придвигая стол, на котором стояли мясо, плоды и доброе старое вино. Нехушта заставила девушку выпить несколько глотков вина и проглотить несколько кусочков дичи, после чего Мириам немного ожила.

– Какого бога должен я благодарить за то, что он внушил моему старому Стефану скопить все эти деньги, которые в данный момент мне оказались нужнее самой моей жизни? – воскликнул Марк, выслушав рассказ Нехушты. – Как необходимы оказались теперь все эти сбережения!

– Какие сбережения? Твои, Марк? Значит, ты купил меня? Значит, я теперь твоя раба?

– Нет, Мириам! Нет, не ты, а я – твой раб; ты это знаешь, и я молю тебя только об одном: согласись стать моей женой!

– Ах, Марк! Ведь ты же знаешь, что этого не может быть! – Стон вырвался у нее из груди.

Марк побледнел как мертвец.

– И это ты говоришь после всего, что было? После того как ты готова была отдать за меня жизнь? Если так, если это уж так необходимо, я готов стать христианином!

– Нет, Марк! Этого недостаточно! – печально возразила девушка. – Не в том дело, что ты будешь называться христианином, ты должен стать им по духу, по убеждениям. А если Господь не призовет тебя, этого никогда не случится!

– Что в таком случае должен я делать?

– Что? Ты должен отпустить меня… Но я – твоя невольница!

– Да! – воскликнул он, точно обрадовавшись последнему слову. – Да, ты моя невольница. Так почему же мне не оставить тебя у себя? Зачем мне отпускать тебя?..

– Ты можешь не отпускать меня. Да, но этим погрешишь против своей чести, Марк!

– Где же тут грех? Ты не соглашаешься стать моей женой не потому, что этого не хочешь, а потому, что на тебя положен зарок. Любовь же твоя свободна. Мы так многим жертвовали друг для друга: ты жертвовала для меня своей жизнью, а я даже большим, чем жизнью, – своей честью, Мириам!

– Честью? Как это честью? – спросила девушка с недоумением.

– Тот, кто имеет несчастье попасть в плен, считается у римлян жалким трусом. И если узнают, что со мной это было и я не покончил с собой, как должен был сделать, то меня ждет позор, выше которого нет для римлянина! Но я остался жив ради тебя, ради тебя, Мириам, пошел навстречу позору!

– О, что мне делать! Что мне делать! Горе мне! – воскликнула Мириам, ломая руки в порыве отчаяния.

– Что делать? – повторила Нехушта. – Отпусти ее, Марк, не унижай себя в ее глазах положением господина, а ее – положением невольницы, не оскверняй ни ее, ни свою душу! Не говори ей, что стать возлюбленной своего господина не грех! Возьми ее имущество в Тире в уплату за сегодняшний выкуп и отпусти ее, а сам посвяти себя изучению Писания, и тогда, быть может, ты назовешь ее своей женой!

– Да, – произнес Марк, бледный как смерть, – друг Нехушта права. Мне не нужно злоупотреблять настоящим положением Мириам. Я возвращаю ей свободу. Никаких документов не нужно, так как никто не знает, что она принадлежала мне. Имущество же в Тире пусть пока остается на ее имя, мне неудобно переводить его на себя. Ну прощайте! Нехушта отведет тебя в твою комнату, а на рассвете вы уйдете куда хотите! – И он круто повернулся к ним спиной.

– О, Марк, что ты хочешь сделать? – воскликнула Мириам.

– Вероятно, то, о чем тебе лучше не знать!.. Впрочем, может, я последую совету Нехушты и стану изучать Писание. Прощайте!

Глава XXV

Сарториус получил награду

Тем временем в одном из дворцов цезарей, вблизи Капитолия, происходила другая сцена. Речь идет о дворце Домициана, куда по окончании торжеств триумфа поспешил удалиться младший сын Веспасиана в весьма дурном настроении. В этот день случилось много такого, что сильно раздражало его самолюбивый, завистливый нрав. Во-первых, он чувствовал, что вся слава этого дня всецело принадлежала не ему, даже не отцу его, а брату Титу, который был ему всегда ненавистен. Этого Тита настолько все любили за его добродетели, насколько ненавидели его, Домициана. И вот теперь Тит вернулся после блистательной, победоносной кампании и коронован цезарем, принят в соправители отца, его превозносит толпа. А он, Домициан, должен был ехать за его колесницей, почти никто его не заметил. Ведь восторженные крики толпы, поздравления сената и приветствия подвластных Риму правителей и иностранных царей – все это относилось к Титу, и завистливое чувство доводило Домициана до бешенства. Правда, предсказания говорили, что настанет и его час, но когда?

Кроме того, многие мелочи, как нарочно, сложились так, что задевали его самолюбие. Во время великого жертвоприношения в храме Юпитера его место было так далеко, что народ не мог даже видеть его, а во время пира, последовавшего за жертвоприношением, главный распорядитель позабыл налить чаши в честь его.

Затем красавица Жемчужина явилась на торжество триумфа без того пояса, который он послал ей в дар. В конце концов различные вина, которые он пил, в духоте и жаре, вызвали у него сильную головную боль и тошноту, чему он вообще был очень подвержен.

Под предлогом нездоровья Домициан рано покинул пир и в сопровождении своих слуг и музыкантов вернулся во дворец и стал ожидать Сарториуса, который должен был привести ему прекрасную еврейку, овладевшую его воображением. Он приказал своему домоправителю купить ее на публичном торгу за какую угодно цену, хотя бы даже за миллион сестерций. Да и кто осмелился бы оспаривать невольницу, которую пожелал для себя Домициан?

Узнав, что Сарториус еще не возвратился с торга, Домициан удалился в свои частные апартаменты, приказал призвать туда красивейших невольниц и заставил их плясать перед ним, а сам в это время упивался вином из любимых им лоз. По мере того как он пьянел, головная боль проходила. Вскоре он сильно захмелел и, как всегда в таких случаях, совершенно озверел. Одна из танцовщиц споткнулась и сбилась с такта, за что повелитель приказал ее же товаркам избить бедную полуобнаженную девушку немедленно. Но, к счастью провинившейся, повеление Домициана не успели привести в исполнение, так как вошел раб с докладом, что Сарториус вернулся и ждет разрешения войти.

– Он один? – вскричал Домициан, вскакивая со своего места.

– Нет, господин, с ним женщина! – ответил раб. Дурное расположение духа Домициана разом пропало.

– Отпустить ее на этот раз! – приказал он, имея в виду танцовщицу. – Да сказать, чтобы она впредь была осторожнее. Прочь вы все, вся орава, я желаю быть один! А ты, раб, иди и прикажи почтенному Сарториусу войти сюда вместе со своей спутницей!

Вошел Сарториус, лукаво улыбаясь и нервно потирая руки. За ним шла женщина, окутанная длинным темным плащом, под густым покрывалом. Согласно установленному порядку домоправитель принялся отвешивать поклоны и бормотать хвалебные приветствия, но Домициан прервал его на полуслове.

– Перестань, старик! Все это прекрасно при свидетелях! Так ты привел ее? – И он окинул жадным, сластолюбивым взглядом женскую фигуру, стоящую в глубине комнаты. – Я не забуду твоей услуги, и ты не останешься без награды. Сколько ты дал за нее? Пятьдесят тысяч сестерций? Кто смел перебивать ее у меня? Что за неслыханная наглость! Впрочем, за красивых рабынь давали и больше! – добавил он и обратился к невольнице: – Ты, полагаю, утомилась, дорогая красавица, после всего этого безумного торжества?

Но красавица безмолвствовала, и Домициан продолжал:

– Скромность украшает девушку, но я прошу тебя, забудь об этом на время! Скинь свое покрывало, красавица, чтобы я мог увидеть твои божественные черты, по которым истомилась моя душа. Впрочем, нет, я сам хочу снять твое покрывало! – И он нетвердой поступью приблизился к девушке.

Сарториус думал воспользоваться удобным случаем и улизнуть, убедившись, что его господин настолько пьян, что вряд ли поймет какие бы то ни было объяснения, и потому сказал:

– Благороднейший державный повелитель мой, позволь мне удалиться. Теперь, когда мое дело сделано, я более не нужен вашей милости.

– Нет, нет, – икая, произнес Домициан. – Ты великий знаток женской красоты, твое суждение мне нужно сегодня. Ты знаешь, возлюбленный мой Сарториус, что я не эгоист. Ты, конечно, не обидишься, но кто станет ревновать к такой старой обезьяне, как ты? Уж конечно, не я, которого все признают за первого красавца в Риме, несравненно более красивого, чем Тит, хотя он и называется цезарем… Ну, где тут завязки? Сарториус, отыщи мне завязки ее покрывала. И зачем вы укутали бедную девушку, точно египетского покойника, что ее господин не может увидеть ее?!

Один из рабов развязал покрывало, и все увидели девушку, очень привлекательную и лицом, и фигурой, но крайне утомленную и испуганную.

– Как странно! – пробормотал Домициан. – Она совершенно изменилась! Кажется, у нее были синие глаза, а волосы черные, вьющиеся, а теперь темные глаза и гладкие волосы. А где же ожерелье? Где ожерелье, Жемчужина Востока? И почему ты не надела сегодня тот пояс, что я прислал тебе в подарок?

– Я, господин, никогда не имела ожерелья и не получала никакого пояса! – робко произнесла невольница.

– Господин мой, благороднейший Домициан, тут есть маленькое недоразумение, которое я должен разъяснить! – вмешался Сарториус с легким нервным смехом. – Девушка эта – не Жемчужина Востока: та пошла за такую баснословную цену, что я не мог купить ее даже для тебя…

И он смолк, точно замер. Лицо Домициана сделалось ужасным, весь хмель разом вылетел у него из головы. Выражение зверской жестокости исказило черты, это был уже не человек – скорее дьявол или сатир.

– А-а-а! Вот как! Недоразумение! И ты посмел сказать мне, что кто-то другой выхватил у меня, Домициана, из-под носа девушку, которую я приберегал для себя!.. – скрежеща зубами, с адским шипением выкрикивал взбешенный тиран. – Ты осмелился привести мне эту шлюху вместо Жемчужины Востока! Эй, рабы! – ударил он в ладоши.

Немедленно сбежались десятки рабов.

– Возьмите эту женщину и убейте ее сейчас же! – приказал он. – Впрочем, нет, это может вызвать неприятность: ведь это одна из пленниц Тита. Не убивайте ее, а выгоните на улицу!

Девушку схватили и потащили вон из зала.

– Схватите его, – тиран указал на бедного домоправителя, – и бейте, пока не выбьете дух… О, я знаю, что ты – римский гражданин, но ты раб, хоть и свободный. Только что из этого, если ты через час станешь гражданином Гидеса[1].

И это приказание рабы не замедлили исполнить. Наступила тишина. Только тяжелые удары длинных тростей и глухие стоны несчастной жертвы слышались.

– Негодяи! – завопил Домициан. – Да вы шутите, что ли?! Погодите, я вам покажу, как надо бить, чтобы он почувствовал! – И, выхватив трость у одного из рабов, он кинулся к своему распростертому на полу домоправителю.

Сарториус понял, что взбешенный Домициан разом выбьет из него дух, и, поднявшись на колени, простер к нему руки с мольбой.

– Послушай меня, государь, прежде чем бить! Ты, конечно, можешь убить меня в своем праведном гневе, да это счастье – умереть от твоей руки, но, грозный господин, помни, что если ты убьешь меня, то никогда не разыщешь Жемчужину Востока, которую ты так страстно желаешь!

– А-а! – воскликнул Домициан. – Розга – мать благоразумия. Итак, ты можешь разыскать ее?

– Конечно, если у меня будет время. Человеку, который может уплатить два миллиона сестерций за невольницу, нелегко укрыться!

– Два миллиона сестерций? Это любопытно! Расскажи мне об этом. Эй, рабы, отдайте ему одежды да отойдите, только не слишком далеко!

Сарториус дрожащими руками накинул на свои окровавленные плечи одежду и рассказал, как проходили торги.

– Что мог я сделать? – закончил он. – У тебя, господин, было слишком мало наличных денег!

– Что делать, дуралей?! Ты должен был купить ее в кредит, а я бы уж сам сговаривался о цене. А Тита я бы обошел и перехитрил. Но теперь вопрос в том, как поправить дело. Как ты его поправишь?

– Это я увижу завтра, господин! Я постараюсь разузнать, куда девалась эта девушка. А тот, кто ее купил, может и умереть. Остальное уже нетрудно!

– Тот, кто осмелился похитить у Домициана облюбованное им, должен, конечно, умереть! – воскликнул царственный тиран. – На этот раз я пощажу тебя, Сарториус, но знай: если ты вторично не исполнишь моего желания, то умрешь и еще худшею смертью, чем полагаешь! О, боги! Почему вы так немилостивы ко мне?! Душа моя уязвлена и нуждается в утешении поэзией. Эй, рабы, разбудите этого грека, вытащите его из кровати и приведите сюда: пусть он прочтет мне о гневе Ахиллеса, когда у него похитили его Бризенду: судьба этого героя сходна с моей судьбой!

И новый Ахилл удалился в свою опочивальню, чтобы там врачевать бессмертными стихами Гомера свою уязвленную душу. В те часы, когда зверь в нем дремал, Домициан мнил себя поэтом. Хорошо, что, удаляясь, тиран не видел выражения лица Сарториуса, прикладывающего какой-то целебный бальзам к плечам и спине, и не слышал клятвы, с какой этот верный и услужливый клеврет его ложился спать в эту ночь лицом вниз, так как от жестоких побоев он много дней не мог лечь на спину. Сарториус рисовал себе Домициана лысым, тучным, на тонких поджатых ногах, в императорской мантии цезаря, катающимся по полу своей опочивальни в отчаянной борьбе за свою жизнь с неким Стефаном, между тем как сам Сарториус вонзал в его спину свой кинжал, приговаривая с дьявольской усмешкой:

– Эге, цезарь! Вот это тебе за те побои тростью! Помнишь, цезарь, Жемчужину Востока? Это тебе за те побои! И это, и это!..

Но пока еще Домициан не подозревал о возмездии и, наплакавшись досыта над горестной судьбой богоподобного Ахилла, заснул крепким сном.

На другой день после триумфа Тита купец Деметрий, который раньше звался Халевом, сидел в конторе своего обширного склада товаров на одной из самых оживленных торговых улиц Рима. Он стал красивым, вид его, надменный и благородный, прекрасно шел к его осанке и положению. Но лицо его было озабоченно и печально. С какими невероятными усилиями прокладывал он себе вчера путь по улицам Рима, чтобы пробраться как можно ближе к Мириам, когда она шла позорным путем вслед за колесницей триумфатора! Был он вечером и на публичном торжище в Форуме, куда явился, обратив в деньги почти весь свой наличный товар, зная, что ему придется оспаривать Мириам у Домициана. Он предлагал за нее все, что имел, все до последнего гроша! Но она попала в чьи-то чужие руки. Даже сам Домициан не мог угнаться за этим таинственным соперником, представительницей которого явилась какая-то странного вида женщина в платке крестьянки под густым покрывалом. Халев был уверен, что эта женщина не кто иная, как ненавистная ему Нехушта. Но откуда у нее такая огромная сумма денег? Для кого, как не для Марка, могла она в таком случае торговать Мириам? Но Халев наводил справки, и оказалось, что Марк в Риме не появлялся; кроме того, Халев имел полное основание думать, что кости римлянина, как и кости многих тысяч славных воинов, стали добычей голодных шакалов в развалинах священного города. Если же он еще жив, то почему не участвовал в триумфе Тита? Он – один из выдающихся соратников цезаря и один из богатейших патрициев Рима!