За Японию против России. Признания английского советника

На корме находился маленький алтарь. Вся середина джонки между фок и грот-мачтой была занята целым рядом маленьких кают с шелковыми занавесками, очевидно предназначавшихся для офицеров. Разительный контраст с этим старинным боевым судном представляла стоявшая рядом модель современного броненосца.

Японцы стараются увековечить в сердцах учеников все героические подвиги своего флота. Например, на стене висит та самая забрызганная кровью карта, которую рассматривал капитан Сакамото в то время, когда он был смертельно ранен осколком китайского ядра в битве при Ялу в 1895 году.

Под спальнями расположены просторные классы с массой света и воздуха. Одежда воспитанников из чистой белой парусины. Различные специальные предметы преподаются им на английском языке. Особенно нас поразило то глубокое сосредоточенное внимание, с которым вся эта молодежь слушала лекции своих профессоров. Ни один ученик не поднял даже глаз и не обратил ни малейшего внимания на длинную вереницу посетителей, проходивших мимо открытых окон. Царившее в классах безмолвие скорее напоминало монастырь во время богослужения, чем морское училище.

К классам прилегала галерея, в которой помещались сделанные учениками чертежи машин, пушек, полевых орудий и т. п. Принимая во внимание, что кадетам полагается всего один час в неделю на подобные занятия, можно только изумляться, глядя на достигнутые результаты. В зале моделей находились модели безусловно всех боевых средств, употребляемых на военных судах.

Мы обратили внимание на модель 6-дюймовой Эльсвикской пушки, поставленной на лафет и снабженной усовершенствованным приводом для наводки орудия.

В смежном помещении находится безукоризненно исполненная модель современного броненосца, точная до мельчайших подробностей. В гимнастическом зале мы долго любовались знаменитой борьбой джиу-джитсу. Она основана на умении пользоваться слабыми сторонами соперника с целью заставить его упасть. Японцы совершенно справедливо так серьезно относятся к изучению этой науки, – именно науки – иначе ее невозможно назвать. Некоторые из знаменитых борцов джиу-джитсу дошли до такого совершенства, что без особого напряжения, легко перебрасывают противника через голову. Сцена, которую мы увидели, войдя в гимнастический зал, была достойна кисти художника. По всем направлениям летало несколько сотен человеческих тел: перед нашими глазами мелькали то головы, то руки, то ноги. Пол был устлан толстыми циновками, но шум от падения тел был так силен, что мы с трудом могли слышать друг друга. По краям большой залы на корточках сидели ученики, дожидавшиеся своей очереди. Показали нам также фехтование большими бамбуковыми палками с двойной рукояткой. На лицо надевается маска, на грудь кожаные латы; руки же остаются обнаженными. Кадеты очень ловко сражаются этим старинным оружием. Идя на приступ русских траншей, японцы всегда употребляли с успехом свою национальную саблю с двойной рукояткой[4 - Т.е. двуручной. – Прим. ред.].

Затем мы присутствовали на артиллерийском учении. Оно происходило в длинном сарае, построенном по образцу палубы военного корабля: на бортах находились шестидюймовые пушки, на носу стояла девятидюймовка. Дело поставлено образцово: от момента заряжания до выстрела прошло всего восемь секунд. Последнее виденное нами упражнение превзошло все остальные своей оригинальностью; ничего подобного мне нигде не приходилось видеть. Виконт Инуйе объяснил нам его значение, говоря, что ведь конечной целью всей борьбы джиу-джитсу несомненно является стремление победить противника. Поставили два столба, приблизительно в 200 ярдах друг от друга, отметили правую и левую сторону… Ученики разделились на две партии: половина каждой из них защищала свой столб от нападения, а другая с яростным криком кидалась в атаку на столб противной партии. Вскоре около этих центральных пунктов завязалась такая ожесточенная борьба, перед которой самая яростная свалка при игре в футбол в Рюгби кажется невинной детской забавой. Были пущены в ход даже и кулаки; многим из учеников сильно досталось, но никто не слышал от них ни одного звука жалобы. Словом, это была мимическая битва, участники которой ни на минуту не потеряли своего прекрасного расположения духа, несмотря на разорванное платье, синяки под глазами и разбитые в кровь носы, свидетельствовавшие о далеко не шуточных последствиях этого японского спорта.

Наше посещение Этаджимы закончилось прекрасным легким завтраком, перед которым все мы снялись в общей группе около 9-дюймового орудия.

В 4 часа пополудни пароход вышел в Мияджиму. Снова перед нашими восхищенными глазами красовался отражавшийся в голубом море, дивно прекрасный «Тори», весь горевший золотом в лучах заходящего солнца.

На следующий день 17 июня все пассажиры «Маншу-Мару» находились в сильнейшем возбуждении. Нам только что сообщили о нападении, произведенном владивостокскими крейсерами на транспорты близ острова Окисима. Если бы мы случайно не отступили от первоначально выработанного маршрута, нам пришлось бы посетить Владивосток в качестве русских военнопленных.

В 4 часа дня пароход стал на якорь на рейде Матсуями. Мы высадились под проливным дождем, чтобы навестить русских пленных, размещенных в разных частях города. Матсуями красиво раскинут у подножия высокого, лесистого холма, на вершине которого стоит замок древних Даймё. Во время нашего посещения в замке были расквартированы солдаты и осмотр его нам не был разрешен. Таким образом мы потеряли редкий случай осмотреть один из лучших памятников древней японской архитектуры. На следующий день мы вошли в пролив Симоносеки. По прибытии в Моджи нас встретили радостным известием, что один из транспортов, атакованных неприятелем, «Садо-Мару», спасся от гибели и был прибуксирован джонками в порт. Таким образом была спасена тысяча человеческих жизней! Проходя мимо приткнувшегося к берегу «Садо-Мару», мы видели неотлучно находившиеся около него два парохода для отливания из него воды.

Около полудня 19 июня, в воскресенье, мы вступили в опасную область, где рисковали встретиться с неприятелем. За два или за три дня до нашего прихода именно в этой самой местности владивостокские крейсеры потопили японские транспорты. Два дыма на горизонте, принадлежавшие вероятно пароходам, корпусов которых не было видно за дальностью расстояния, очень живо и очень неприятно напомнили нам о недавней драме. Впечатление было настолько сильно, что один из пассажиров даже не поленился достать свой паспорт для доказательства своего американского подданства. Точное место, где произошло несчастие, находится между Окисима, Орошуна и еще одним островом, составляющими неправильный косой треугольник. В некотором отдалении виден отныне исторический остров Цусима, на котором, в виду его центрального положения между Японией и Кореей, устроена укрепленная морская база.

Мы продолжали идти по направлению к Сасебо. Недалеко от этого порта, в три часа пополудни, нас встретил сторожевой миноносец, который провел нас через минные заграждения. Главный командир адмирал Самиджима пригласил нас к ужину. Приглашение, конечно, было принято с благодарностью и мы провели замечательно приятный вечер. Присутствовал весь его штаб. Была чудная лунная ночь; немного резкий ночной воздух согревался огромными кострами, пылавшими в железных жаровнях. Кругом все было залито электрическим светом. За ужином, сервированным ? la fourchette, подавали европейские и японские кушанья; вино разливали матросы. Вечер закончился крайне оригинально даже и для этой страны постоянных неожиданностей. Оркестр, находившийся на эстраде, вдруг спустился с нее и, не прерывая музыки, начал ходить вокруг стоявших гостей. Постепенно к нему начали присоединяться отдельные группы – пока из всех приглашенных не образовался огромный, бесконечно двигавшийся круг, разошедшийся только при последнем, оглушительно громком: «Банзай!»

На следующий день в 10 ч. 30 мин. утра начиналась погрузка угля. Капитан Ямагуши предупредил нас, что завтрак будет сервирован на берегу. Ровно в 11 часов к борту подошли присланные за нами паровые катера. Вся гавань была полна транспортами, между которыми нам пришлось пробираться с большой осторожностью. Стоявший здесь же пароход – база для миноносцев, выкрашенный в боевой темно-серый цвет, казался особенно внушительным рядом с коммерческими судами. Наоборот, плавучий госпиталь, белый с зеленой полосой по борту произвел на нас такое приятное впечатление, что один офицер даже сравнил его с «невинной голубкой».

По мере того, как мы приближались к входу в гавань, джонки и сампаны быстро скрывались из виду. Длинный пролив ведет в другую бухту, где стояло не меньше шести захваченных пароходов в ожидании решения призового суда. На выдающемся в море мысе, густо поросшем хвойным лесом, были разбиты палатки, украшенные флагами всех национальностей. Под отдельным зеленым навесом был приготовлен очень хороший завтрак, за которым прислуживали пароходные лакеи, успевшие хорошо изучить личные вкусы своих пассажиров. Остаток дня мы провели, осматривая верфи и арсеналы, где царила обычная лихорадочная деятельность. Общее воодушевление, охватившее всю Японию, было так глубоко, что, например, рабочие, получавшие в день всего 60 центов, т. е. около 1 шиллинга на английские деньги, жаловались не на низкую заработную плату, а на малое, по их мнению, количество работы. Все готовы были жертвовать последним для своего дорогого отечества.

Мы осмотрели решительно все адмиралтейство вплоть до прекрасных вновь строящихся обширных доков. Под открытым небом, защищенный навесом от непогоды, был сложен хлеб, предназначавшийся для отправки на эскадру; это было сделано для сохранения его как можно дольше в свежем виде. Каждый день пеклось 5000 фунтов хлеба; каждая порция, весом в один фунт, тщательно завертывалась в бумагу и укладывалась в полукруглые корзины. Разорванное платье матросов, находившихся на театре войны, присылалось для починки в Японию, – эту работу с удовольствием брали на себя женщины. Одно отделение рядом было занято портными, кроившими новое платье для матросов. Соседний цейхгауз был до самой крыши наполнен запасами чая и мясных консервов, – военной добычей, взятой у русских. Следующий визит наш был в морской госпиталь, который, впрочем, во время войны охотно принимал не только матросов, но и солдат. Во время нашего посещения там находилось около 300 больных и раненых, прибывших с театра войны. Большинство из них принимало участие в осаде Порт-Артура; раны их были почти однородны: ожоги и поранения ядрами. Арсенал в Сасебо работал так же напряженно, как и арсенал в Куре. Плавка, отливка, необходимые исправления, все входило в сферу его лихорадочно энергической деятельности! Но интереснее всего виденного нами в арсенале несомненно были отбитые у русских военные запасы и пушки, в числе которых находились орудия, снятые с «Варяга». Пушки, ружья, патроны, ядра, гранаты, принадлежавшие к этой интересной коллекции военной добычи, были тщательно занумерованы и снабжены особыми билетиками.

Впечатление, вынесенное нами из очень продолжительного, и правду сказать, утомительного осмотра, можно кратко резюмировать таким образом: адмиралтейству в Сасебо несомненно предстоит блестящая будущность: в очень скором времени оно смело может стать наравне с лучшими адмиралтействами мира. Хотя главный центр постройки новых судов – это Куре, но Сасебо, благодаря сравнительно небольшой глубине залива и большим незастроенным пространствам, останется главной станцией для ремонта, и наиболее удобным пунктом для перевооружения кораблей.

На следующий день я съехал на берег вместе с капитаном Такараби, чтобы набросать несколько эскизов и интервьюировать главного командира – адмирала Самиджима. Это большего роста старик, с прекрасной головой и очень резкими чертами лица; рот и подбородок свидетельствуют о силе характера и решительности, но веселые искорки в блестящих глазах выдают прирожденный юмор. Все соглашались с моим мнением, что адмирал – лучшее из виденного нами в Сасебо. Это был один из доморощенных адмиралов, так как все морское образование он получил в Японии, но одиннадцать лет тому назад он посетил Англию, о которой вспоминает с удовольствием, и Францию, куда был послан на короткое время своим правительством посмотреть, как идет постройка заказанного крейсера.

«А как же вам нравится наша японская пища?» – задал он мне неожиданный вопрос.

«Очень нравится, – ответил я, – она излечила меня от несварения желудка. Дайте мне пару палочек, и я вам покажу, как ловко я умею с ними управляться!» Так как палочек в настоящий момент под руками не оказалось, пришлось прибегнуть к помощи двух ручек для пера, которыми я маневрировал так успешно, что заслужил полное одобрение адмирала. Были поданы папиросы и обычный очень жидкий, но очень освежающий японский чай. Наше правительство сделало бы очень полезное нововведение, введя этот чай в паек армии и флота: он гораздо лучше восстанавливает и поддерживает силы, чем спиртные напитки. Самиджима согласился позировать мне для эскиза, сидя с папироской у своей жаровни, составляющей необходимую принадлежность каждого присутственного места в Японии. После сеанса он любезно доставил меня на «Маншу-Мару» на своей собственной шлюпке. При расставании адмирала с нами с обеих сторон было высказано много искренних пожеланий всего хорошего. Наш путь лежал в Чемульпо. Буксирный пароход с адмиральским оркестром военной музыки сопровождал нас до выхода из гавани, а два миноносца конвоировали на двадцать миль.

Хотя разрисовка вееров считается неоспоримой специальностью японцев, но во время нашего перехода я тоже попробовал свое искусство на веере, предназначенном для маркиза Курода, бывшего представителем императора на «Маншу-Мару». Работа моя встретила полное одобрение и мне пришлось разрисовать еще несколько вееров для моих друзей. Переход из Сасебо в Чемульпо ознаменовался только еще одним интересным происшествием: я получил от Нэбешима подарок – бутылку виски «Банзай».