«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

На другой день я проснулся рано, но мама была уже на ногах и готовила мне завтрак. Мы не успели поесть как к нам пришла Люда. Она была какая-то серьёзная и не разговорчивая. Глаза были усталые и, наверное, заплаканные. Как я понял, она не спала всю ночь – прорыдала в подушку. Мне тоже было как-то не весело. Пошли втроём на автобусную станцию. Встречавшиеся нам по пути сельчане здоровались и желали счастливого пути. Уже практически все знали, что я еду поступать в военное училище и что мы с Людмилой теперь «жених и невеста». У автобуса мама прижала меня к себе и сказала, чтобы я о ней не беспокоился, а думал больше о себе и о предстоящих экзаменах. «Я не желаю тебе, что бы ты скорее возвратился. Скорее – это значит провалиться на экзаменах. Вернёшься на каникулах после первого курса, это не так и долго», – и заплакала. С Людочкой я не прощался, она ехала со мной до станции. Мама меня поцеловала и пошла домой.

Когда приехали на станцию, мой поезд уже стоял и до отправления было минут пятнадцать. Мы быстро нашли мой вагон, я занёс в него свой чемодан и сетку с едой. Нашёл своё место и положил все на полку. Вышел. Людочка стояла у вагона, она была готова разреветься. Я ей сказал тривиальное: «Жди меня, и я вернусь». Она захлюпала носом и сказала в ответ: «Я тебя буду ждать следующим летом. Обязательно, любимый. Я буду ждать тебя на этой станции, только ты сообщи, когда будешь ехать. Не забывай меня». Поезд загудел и потихоньку тронулся, мы ещё раз быстро поцеловались, и я заскочил в вагон. Рассовал свои вещи под полку и залез на пустую верхнюю. Лёг и моментально уснул. Проснулся под вечер. На душе было муторно – мама осталась одна, Людочкины поцелуи жгли мне губы, я ехал не известно куда и зачем. Постепенно я расслабился, спустился с полки, поужинал с попутчиками и не вдаваясь в разговоры снова залез наверх. Ночью уснуть не смог. Вспоминались горячие Людочкины губы, ею упругая грудь, которую я прижимал своей ладонью через платье. Её широко открытые глаза цвета кофе. Её запах. За этот месяц, как мы с ней стали встречаться, она стала для меня родным и любимым человеком.

Чем дальше я отъезжал от дома, тем быстрее ослабевала тоска по маме, по дому. Реже вспоминалась Людочка. Тем больше я думал о том, что меня ждёт впереди. Какие у меня будут друзья, как я буду сдавать экзамены, как буду учиться. И чем ближе я был к пункту назначения, тем сильнее начинало биться сердце в предвкушении нового.

Глава 4

И вот я в Краснодаре. Документы сдал в приёмную комиссию, получил талончик на проживание в общежитие, которое находится в городе. Дело в том, что курсанты первого и второго курса живут в казарме на территории училища, курсанты старших курсов живут в общежитии в городе. Абитуриентов также селят в общежитие. Поселили меня с одним парнем из Подмосковья. Звали его Серёга. Парень приехал из какого-то военного городка, где его отец служит лётчиком. И дед Серёги тоже был лётчиком. Короче династия. Комната, где нам предстояло прожить две недели, принадлежала четверокурсникам, которые сейчас разъехались на каникулы. Все стены комнаты были обклеены фотографиями военных самолётов. Серёга в них разбирался досконально. Сразу же по фотографиям он называл модель самолёта, его данные, где его построили. Именно – построили, а не сделали или собрали, как я думал. Я против Сергея был полным дилетантом. Я не знал практически ни одного названия самолёта. В течение первой недели шли консультации по различным предметам. Большинство парней были из военных гарнизонов, где служили их родители. Они быстренько сбились в группу. Интересы у всех были чётко выражены, это – авиация. В своём коллективе постоянно обсуждались модели самолётов, двигателей и прочей авиационной техники. Я был среди них гадким утёнком, с которым не о чем было общаться. Мои родители не служили и не летали. Сам я ни разу не был на аэродроме.

Самым первым экзаменом было моё здоровье, вернее годность к лётному обучению. Из нашей группы в 40 человек семерых сразу отбраковали. Я же, хотя никогда не занимался целенаправленно спортом, прошёл. Отжимался от пола, крутил велосипед, после чего у меня сразу мерили пульс и давление. Крутили на вращающемся стуле – все было хорошо. На медкомиссии пролистали мою медицинскую карточку, просмотрели рентгеновские снимки и результаты тестов. Затем без вопросов поставили печать «Годен». Сергей же, против всех ожиданий, не прошёл. Что-то у него было не так с сердцем. Он рвал и метал. Кричал, что найдёт управу на этих коновалов. Что у его отца большие связи в министерстве, что они никуда не денутся и зачислят его, как миленькие. Но несмотря ни на что, через два дня его в комнате уже не было. Дальше я жил один. Остальные экзамены я сдал без проблем на все четвёрки, а за сочинение даже получил пятёрку, о чем немедленно написал домой маме. Затем было собеседование с каким-то полковником. Он долго читал документы, которые собрались в папочке с завязками. Потом разглядывал молча меня. Я ни капельки не волновался. Мне было все равно, поступлю я или нет. Хотя, если честно, мне поступать уже не очень хотелось – я чувствовал себя чужим среди этих знатоков авиации. И подозревал, что так чужим и останусь. Затем полковник спросил меня от куда я, кто мои родители. Я спокойно и обстоятельно отвечал. Затем он спрашивает, почему я решил стать лётчиком, ведь у меня нет ничего, что бы меня связывало с авиацией. И я, не успев подумать, отвечаю, что это военком, знакомый моей мамы, посоветовал. Полковник стал снова рыться в папочке. «И всё-таки, почему Вы решили стать лётчиком, и не просто лётчиком, а лётчиком-истребителем?» – повторно спрашивает он. Я немного подумал и отвечаю: «А почему бы мне не стать лётчиком, первым лётчиком-истребителем их нашего села?» Полковник ухмыльнулся и говорит: «А в самом деле – почему бы Вам не стать лётчиком? Учитесь, потом посмотрим».

Так я был зачислен курсантом. Через пару дней нас перевели в казарму на территории училища. Выходить в город было нельзя. Нас переодели в военную форму курсантов. С курсантскими погонами с голубым фоном и большой золотой буквой «К». Занятия в училище, в прочем, как и во всех учебных заведениях, начинались с сентября. Так что до сентября мы занимались, как солдаты. Учили уставы, занимались физической и строевой подготовкой. А ещё ремонтировали казарму – красили стены, натирали полы воском, чистили двери и окна. Короче дел хватало, грустить о доме было не когда. Так что мечтали, что бы скорее начался сентябрь. Думали будет по легче. Ничего подобного! Просто к этой работе, к которой практически привыкли, добавились занятия в классах. Физика, химия, история, русский язык и литература, математика. Все парни приуныли. Они ожидали чего-то авиационного, а здесь как в обычной школе. Тем более, что большинству курсантов, которые приехали из военных гарнизонов, все эти занятия давались с трудом. Для меня же все это были «семечки». Я без напряга писал контрольные работы, сочинения, сдавал зачёты. Так что довольно быстро я выбился в лучшие курсанты. Если бы не физическая подготовка. Вот где была моя головная боль. Я достаточно неплохо бегал и короткие и длинные дистанции, но вот занятия на перекладине мне упорно не давались, и я постоянно был предметом насмешек своих сокурсников, когда «сосиской» висел на перекладине и не мог сделать ни одного подъёма с переворотом. Начал заниматься штангой и добился не плохих результатов, но перекладина мне так и не сдалась. Зато почти все мои однокурсники легко делали и подъем с переворотом, и выход силой, и, даже, крутили «солнышко». Надо мной подтрунивали и говорили, что для лётчика-истребителя перекладина главный снаряд. Я понимал, но ничего поделать не мог.

Прошёл первый семестр. Из нашей эскадрильи отчислили двух парней за неуспеваемость несмотря на то, что они лихо справлялись с перекладиной. Я же числился в лучших учениках, по всем предметам у меня были отличные оценки и только по физподготовке стоял твёрдый трояк. Перед началом второго семестра у нас были каникулы, одна неделя. Мы отдыхали. Не было никаких занятий. Давали увольнительные в город. Я тоже сходил один раз и мне больше не хотелось. Делать в городе было не чего. Печальное зрелище – южный город зимой. Снега нет, кругом одна грязь, дожди. Короче, Краснодар не понравился. Толи дело у нас в Казахстане, в моей родной деревне. Зима так зима, со снегом, с морозом. Лето так лето – жара. Друзьями я так и не обзавёлся. В своей эскадрилье я был белой вороной. Во-первых – отличник, во-вторых – слабак. Ну и самое главное, я ничего не знал ни об авиации, ни о самолётах. Общался только с одним парнем. У нас была одна кровать. Он спал на нижнем ярусе, а я – на верхнем. Олег, так его звали, тоже был слабо знаком с авиацией. Его отец работал на заводе, где строили самолёты. По общеобразовательным дисциплинам у него были не очень твёрдые четвёрки, по физподготовке, как и у меня, твёрдая тройка. Он поговаривал, что зря поступил в лётное, и планировал после первого курса уйти из училища и поступать в нормальный технологический институт и работать на заводе, как его отец.

Однажды, когда мы с Олегом, отказались от увольнительной по причине дождя, сидели в комнате для курения и разговаривали про всякую всячину, вошёл дневальный и сказал, что меня вызывает к себе начальник училища. Я быстренько привёл себя в должный порядок, подтянул ремень, застегнул воротничок и отправился в штаб. Дежурный по штабу завёл меня в кабинет к начальнику. Начальника училища я видел только несколько раз на разводе. В кабинете сидел ещё тот самый полковник, который принимал меня в училище и командир эскадрильи.

– Курсант Колокольников по Вашему приказанию прибыл, – отрапортовал я.

– Проходите, курсант, присаживайтесь. Как дела, как учёба? – спрашивает начальник.

– Все хорошо, товарищ полковник, – отвечаю я.

– Вижу, почти отличник, вот только физподготовка подкачала.

Тут в разговор вступает полковник, который принимал меня: «Валерий Григорьевич, считаю курсанта Колокольникова не перспективным. Учится хорошо, спору нет, но вот вряд ли он сможет стать лётчиком-истребителем. Не тот характер. Да и физподготовка не удовлетворительна. Я считаю, что будет лучше, в первую очередь для курсанта, если мы его отчислим сейчас, а не на третьем курсе, когда начнутся полёты».

Меня как будто окатили из ушата холодной водой, по груди потёк липкий пот.

– А Вы, старший лейтенант, что думаете? – спрашивает начальник училища у командира эскадрильи.

– Я согласен с товарищем полковником. Курсант Колокольников физически слаб, сомневаюсь, что за два года он наберёт нужную форму. Да, ещё есть проблемы общения в казарме, как-то он не влился в коллектив эскадрильи, друзей нет, ходит особнячком.

– Понятно, Павел Колокольников. Поймите и нас. Обучать не перспективного курсанта мы не можем. Положим, Вы сможете подтянуть физподготовку и закончить училище. И стать не перспективным лётчиком. Вам не будут доверять. Движения по службе не будет, – он замолчал и внимательно разглядывал меня. Через минуту продолжил: «Павел, у меня есть к Вам предложение, уж коль скоро Вы решили стать лётчиком. Мы можем перевести Вас в другое училище, где готовят не истребителей, а лётчиков военной транспортной авиации. Недавно звонил мне мой друг, начальник училища из Балашова. У них сложился недобор по первому курсу, и он просил прислать курсантов, которых мы считаем не перспективными истребителями. Дело в том, что в Балашове готовят лётчиков в военно-транспортную авиацию. У них значительно ниже требования к физподготовке, но выше к математике и физике. Павел, если Вы твёрдо решили стать лётчиком и не просто лётчиком, а военным лётчиком, то для Вас это реальный шанс. Если останетесь у нас, то вряд ли дотянете до третьего курса. Вот зачем я вызвал Вас к себе. Думайте, к 18.00 дайте ответ. Если согласитесь с нашим предложением, то завтра Вас оформим и послезавтра выезжаете в Саратов. Занятия начинаются через три дня. Можете быть свободны.

– Есть, – отчеканил я и строевым шагом вышел в коридор.

Вернулся в казарму, Олег ждал меня: «Ну что, зачем вызывал? Я ему все подробно рассказал».

– И раздумывать тут нечего, соглашайся, – сходу сказал он, – ты же сам понимаешь, не быть тебе истребителем. Замордуют на физподготовке. Ты сравни себя хотя бы с тем же Русланом, на перекладине он бог, одни пятёрки. И не важно, что по математике и физике у него натянутые трояки. Пойми, для истребителя главное здоровье, а не таблица умножения. А транспортники, это же совсем другое дело. Расчёты курса, загрузки. Полёты по несколько часов. Там головой думать нужно, а не мышцами.

– Хорошо Олег, дай мне немножко подумать самому.

Я вышел во двор части, прошёлся под мелким и нудным дождём по плацу. Я понимал, что я учусь не своему делу. Ну какой из меня лётчик, тем более истребитель. Поступил по инерции, учусь по инерции, а хочу ли я этого? Вот вопрос. Я видел много фотографий истребителей. У самолётов, в кабине. Это все сплошь коренастые крепкие парни с открытыми улыбающимися лицами. Примерно такие, как Руслан. А я? Тощий, высокий и хилый. На перекладине подтянуться толком не могу. Также вспомнил фото лётчиков из транспортной авиации. Стоят возле громадного самолёта. Атлетами их не назовёшь, есть даже у некоторых брюшко. А один вообще был в очках. Представил себе прокладку курса на тысячи километров. Это какой же уровень математики должен быть? Так мало по малу я себя убедил, что мне прямая дорога в транспортники. Повернул в сторону штаба. Вижу мне на встречу идёт командир эскадрильи. Я остановился, он подошёл ко мне.

– Ну что Паша, надумал?

– Наверное Вы все правы, и я согласен на перевод.

– Молодец, Паша. Верное решение. Ты пойми меня правильно. Передо мной стоит выбор – оставить тебя и отчислить Руслана. А ведь Руслан, мало того, что сам потомственный лётчик-истребитель, так он ещё и рождён быть истребителем. А ты, Паша извини, у нас случайный попутчик. Не обижайся, но это правда. А в транспортниках ты можешь добиться большего. Все, иди в казарму, пакуй вещи. Я скажу начальнику сам.

Отчислить Руслана? Это невозможно! Он не сможет жить без авиации, не то, что я. Руслан – самый взрослый парень на нашем курсе, ему уже двадцать лет. Он дважды поступал в училище и дважды проваливал вступительные экзамены. Это – его последний шанс. Руслан – парень русский, но сильно смахивает на кавказца. Нос орлиный, весь черный, бриться ему приходится дважды в день и несмотря на это он постоянно выглядит не бритым. Волосы растут со страшной скоростью и не только на лице. И спина, и грудь, ноги и руки. В общем Руслан прямой потомок от примата. Интеллектом тоже ушёл не далеко. Но что касается истребительной авиации, ему в познаниях нет равного. Мне было приятно, что я не стал для него врагом, из-за которого ему не хватает места на курсе.

Я вернулся в казарму. Олег ждал меня, вместе с ним было ещё несколько парней из нашего взвода. Они уже были в курсе событий. Видимо Олег успел растрезвонить о моей встрече с начальником училища. «Все пацаны, покидаю я Вас. Перевожусь в Балашовское училище», – с порога сказал я. Все сели, кто курил – закурили. Я обстоятельно все рассказал парням. Среди них был и Руслан. Он хлопнул меня по плечу: «Решение мужчины. Спасибо», – и вышел из курилки. Вечером я сел и написал письмо маме и Людочке. Мол у меня все нормально, переводят в другую часть, сюда не пишите. Как устроюсь на новом месте – сразу сообщу.

Сборы были не долги. И через три дня я уже был на новом месте. В принципе все тоже самое, такая же часть на краю посёлка. Такая же казарма, такая же кровать и опять у меня верхнее место. Но было одно существенное отличие, это зима. Настоящая, снежная с морозами и вьюгами зима. Влился в учёбу я с ходу. И сразу понял, отношение к учёбе здесь другое и преподаватели более требовательны и знания у курсантов значительно выше. Физподготовка была, но никто не смеялся, когда я никак не мог сделать свой любимый подъем с переворотом. Оказалось, что делать его из 20 курсантов нашего взвода могут всего 5 человек. Зато по успеваемости к концу курса с первых позиций я плавно перекочевал во вторую половину. Да и ребята тоже отличались от тех, Качинских ребят. Какие-то они были другие. В чем разница понять не могу, но другие.

Глава 5

Закончен первый курс. Каникулы. За этот год, что я не был дома, воспоминания о доме как-то улетучились. Некогда было вспоминать. А сейчас, в ожидании поездки домой, все ожило вновь. Как там мама, как моя Людочка? Как они ждут меня, как встретят? Что я им буду рассказывать?

И вот я лежу на верхней полке плацкартного вагона, который мчит меня по бескрайним просторам родного Казахстана, и представляю себе встречу с Людочкой. Я дал домой телеграмму с номером поезда и вагона. Меня ждут, я в этом не сомневался.

Подъезжаю к своей станции, стою в проходе с чемоданом, весь такой нарядный, в парадном мундире и смотрю в окно на встречающих. Поезд медленно катит вдоль перрона и вдруг я вижу идущую по перрону маму и Людочку. Она бежит впереди мамы и хочет догнать мой вагон. Меня она не видит и крутит головой вслед каждому проезжающему окну. Наконец поезд остановился, и я практически первым выхожу из вагона и на меня налетает моя Людочка, и виснет мне на шее, целует. Подходит мама и я с трудом отцепляю от себя Люду и обнимаю маму. У неё, как и у Людочки в глазах слезы, я тоже вот-вот расплачусь с ними за компанию. Людочка что-то мне рассказывает или спрашивает, я её не слышу и смотрю на маму. Она как-то неуловимо изменилась за прошедший год. Я замечаю у неё морщинки вокруг глаз и как-то сгорбилась против обычного, и седых волос стало больше. А ведь ей только пятьдесят лет. Тяжело ей одной, без меня. Наконец сумбур встречи прошёл, я взял чемодан в руку, другой рукой взял под локоть свою маму, Людочка семенит сбоку от меня и тоже держится за ручку чемодана. Мы пошли на выход из вокзала. Оказывается, нас встречает машина, это Пётр Сергеевич дал служебный Уазик для моей встречи. Мы лихо покатили по знакомой дороге, затем по посёлку. Все, как и прежде, ничего не изменилось. Подъехали к нашему дому. Зашли в комнату. Боже – это мой родной дом, где я прожил семнадцать лет. Какой-то особый запах, который мне напомнил моё детство. В зале был накрыт стол. На столе стояли различные закуски, накрытые газетами. Видимо Люда с мамой готовились к моей встрече загодя. Я раскрыл свой, а вернее Людочкин, чемодан. Я с ним уезжал в училище. В чемодане лежали небольшие подарки, которые я купил на станции в Саратове. Маме и Людочке. Потом пошёл в свою комнату переодеться. Людочка чем-то стучала на плите, видимо готовилось горячее блюдо. Я достал из своего шкафа брюки и рубашку. Но оказалось, что я вырос. Брюки не застёгивались на животе. Рубашка вообще не желала застёгиваться и рукава были коротки. Вот так дела! Вошла Людочка и рассмеялась, следом зашла мама: «Ты, сынок, возмужал, плечи расправились, и, наверное, подрос».

– Да не может быть, мама, – возразил я.

– Возмужал, возмужал. Стал не мальчик, а мужчина, – затараторила Людочка.

– Ладно, завтра пойдём в магазин, что-то нужно прикупить. Деньги у меня есть, – ответил я.

Пришлось остаться в военных брюках и рубашке, с которой я отцепил погоны. В дверь постучали и сразу, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл Пётр Сергеевич. Он был в форме и я, по привычке, вытянулся по стойке смирно.

– Вольно, – рассмеялся он и пожал мне руку.

Мы уселись за стол. Народу было не много. Пришла ещё тётя Тамара.

– А твоя мама, она придёт? – спросил я у Людочки.

– Нет, болеет. Запой у неё, – как-то зло ответила Люда.

Мы сидели и ели пельмени. На столе стояла бутылка водки. Людочка налила мне и себе по рюмке. Пётр Сергеевич отказался. Отказались также мама и тётя Тамара. Мы с Людочкой чокнулись и выпили за моё благополучное возвращение. Я, не переставая рассказывал о жизни в училище, о занятиях, о друзьях. О том, почему меня перевели в другое училище. Людочка налила по второй. Выпили за здоровье. Мама как-то укоризненно посмотрела на Люду, и я понял её неодобрение. Людмила без умолку рассказывала все поселковые новости. Она раскраснелась от выпитого и постоянно обнимала меня. Затем налила ещё. Мама сказала, что может быть уже достаточно водки, но Люда сказала, что сегодня такой праздник – Ваш сын вернулся. Выпила сама, я пить не стал. Внутри у меня что-то произошло, настроение начало улетучиваться. Людочка предложила выйти подышать воздухом. Мы вышли во двор. Она сразу прижалась ко мне, обняла за шею и начала целовать. Не знаю почему, но мне было не приятно.

– Пашенька, ты что, не соскучился?

– Соскучился, радость моя, очень соскучился, но как-то не нужно так.

– А как нужно, Пашенька? Пойдём ко мне, мать спит, её пушкой не разбудить. Я очень соскучилась, ты даже представить себе не можешь, как мне было плохо без тебя.

– Людочка, милая, не нужно торопить события. Все будет в своё время. А так можно только все испортить. Я очень сильно тебя люблю, но не нужно через силу.

– Я поняла Пашенька. И я тебя очень сильно люблю. Пойдём в дом, а то подумают невесть чего. Меня и так Вера Николаевна как-то недолюбливает, что ли.

– Да нет, Людочка, она тебя любит и уважает.

Мы вернулись в комнату. Людочка налила себе ещё рюмку и молча выпила.

Тётя Тамара и Пётр Сергеевич засобирались по домам и вскоре ушли. Люда начала собирать со стола пустые тарелки и отнесла их на кухню мыть. Я хотел пойти помочь, но она улыбнулась и сказал: «Не нужно, Паша, я сама справлюсь. Иди к маме, она так соскучилась за тобой». Я вернулся в комнату. Мама собрала салаты, и я отнёс их в холодильник. Люда закончила мыть тарелки и собралась уходить.