Обжигающие вёрсты. Том 1. Роман-биография в двух томах

Делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.

Все заканчивается благополучно. Радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате – буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них восклицает:

– Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил… И так все складно!

Дед Мороз кладет на мои непокорные вихры мягкую и теплую ладонь.

– Ты чей, мальчик, будешь?

– Агронома сын. – Охотно и с достоинством отвечаю ему.

– А фамилия твоя?

– Мурзин.

– А имя есть?

Вот какой приставучий, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:

– Геннадий, дедушка.

– Геннадий? – Переспрашивает Дед Мороз.

– Да. – Все также с достоинством отвечаю. – А пацаны в деревне меня, дедушка, Генашкой еще называют.

– Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.

Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Это, знаете ли, до того мне приятно! Никто-никто меня не целовал! Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:

– Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз все же заслужил ученик первого класса…

Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, и вручает мне под бурные аплодисменты присутствующих. Беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил держусь. Пытаюсь сказать что-то, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю:

– Спасибочко, дедушка… родной мой… миленький…

Срываюсь с места и убегаю в коридор. В эту минуту хочу быть один. Потому что слезы – ручьём. Потому что не хочу, чтобы плаксу, которого впервые в его жизни ласково чмокнули, погладили по головке и прилюдно похвалили, таким-то слабаком кто-то видел. С чего слезы на лице пацанёнка? Полагаю, всем понятно.

Два слова о призе. Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! И имел запоминающийся вкус. Хотя бы тем, что испечен был из совершенно несоленого теста. Это потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука.

Съели призовой калач мы всем классом…

…Поезд, лязгнув буферами несколько раз, затормозил и остановился. В окно вижу, что от паровоза дым, смешанный с паром, клубами вьется по перрону какой-то большой станции. Слышу разговор, из которого узнаю, что поезд будет стоять больше часа. Велик соблазн спуститься вниз, выйти на перрон, прогуляться вместе с другими. Можно было бы и картошечки горяченькой немного купить, малость побаловаться. Все-таки больше суток еду, а еще совсем не потратился. Но – нет-нет, нельзя! Уж очень опасно попадаться на глаза тем, у которых фуражки с малиновым околышем.

Лежу и, прикрыв глаза, думаю, думаю, думаю.

И вовсе не «заяц»

…Лежу по-прежнему на своей багажной полке. Внизу – не продохнуть. Люди сидят плечом к плечу. Одна из молодых женщин, ехавшая с маленьким ребенком, собирается кушать. Она раскладывает на столике немудреную еду: огурцы (ах, какой запах!), несколько вареных яиц, краюшку ржаного хлеба, лук-перо, соль. Она обстоятельно начинает жевать, а у меня слюнки текут. Сглатываю, но, видимо, слишком шумно.

Женщина приподнимается со своего места и пытается заглянуть на мою полку.

– Мальчик, а, мальчик, – это она ко мне обращается, – поесть, наверное, хочется? Спускайся.

Высовываю свою взлохмаченную голову из-за сумок.

– Спасибо, тетенька… Я… сытый…

– Сытый? – переспрашивает недоверчиво она. – С чего? Сколько едем, а ты ни разу не спустился. Не стесняйся, мальчик, давай сюда.

– Нет, тетенька. – Подавляя огромное желание, отвечаю ей. – Я, тетенька, сытый… правда-правда.

Женщина догадывается:

– А, понятно, боишься. Ты, что ли, «заяц»?

– Тетенька, почему «заяц»? Что такое «заяц»?

Она охотно поясняет:

– Так на железной дороге безбилетников называют.

Искренне обижен подобным обвинением.

– Безбилетник?! Я?! Что вы говорите, тетенька!

– Нет разве?

– Нет! – Гордо заявляю сверху, потом достаю из карманов штанов слегка помятый билет, показываю ей. – Вот!

Женщина качает головой, улыбается.

– А что тогда прячешься? Кого боишься?

– Прячусь? Я? Боюсь? Ну, что вы такое говорите! И ничего я не боюсь. Просто: мне здесь нравится; никто не толкается и вообще.

– Может, все же спустишься, поешь? А?

Отрицательно мотаю головой.

– Ну, как знаешь.

Женщина садится и продолжает есть.

И тут слышу в вагоне какое-то волнение. Потом улавливаю обрывки фраз, из которых узнаю: ревизор проверяет наличие у пассажиров билетов. Прячу голову и затаиваюсь.

Вот тот самый страшный человек-ревизор уже проверяет билеты у сидящих внизу, щелкая какой-то железякой. Стараюсь не дышать. Минута – и он проходит дальше. Уф-ф-ф, кажется, снова пронесло.

Успокаиваюсь, расслабляюсь. И снова одолевают воспоминания…