Хамелеоны. Детективы в стиле ретро

Сержант почему-то расхохотался.

– Ты, мужик, опоздал. У нас теперь другой начальник.

– А… что же…

– С Шестаковым, что ли?

– Д-да.

– Ничего серьезного. Выперли его из начальников… А тебе, собственно, кто нужен – начальник или только персонально Шестаков?

– Мне бы лучше с ним, но…

– Нет проблем, мужик. Можешь и с ним. Поднимись на второй этаж, поверни направо, справа третья дверь. Там увидишь…

– Он, что…

– Он теперь, мужик, в замах ходит.

– Понятно… Так мне можно?

– Иди… Нет, постой-ка, мужик, – сержант грубо взял его за рукав и стал внимательно вглядываться. – Что-то мне лицо твое слишком знакомо… Встречались? Где?

– Не помню. Правда, вы, товарищ, могли меня видеть недавно… Я сюда приходил… И тоже к Шестакову… Мы с ним давние приятели, еще со школы.

– Приятели? – переспросил сержант. – Что за околесицу несешь? Разве приятель мог не знать, что с ним приключилось?

– Я в командировке долго был. Только что вернулся, поэтому и не знаю ничего.

– Ладно, иди, если так. То-то, гляжу, – лицо знакомое.

Сержант отвернулся, а мужик поднялся на второй этаж и постучал в дверь кабинета. И тотчас же услышал:

– Да, входите!

Отворив дверь, вошел. Шестаков, сидя вполоборота к нему, поднял глаза на вошедшего. Их взгляды встретились.

– Вот и я, капитан, – просто и буднично сказал вошедший.

Шестаков нисколько не удивился или, может, лишь сделал вид, что не удивился.

– Очень рад еще одной встрече… Зачем теперь? Снова какую-нибудь доверенность заверить?

– Давай, не будем, капитан. Ты знаешь, кто я. Ты также знаешь, и зачем я здесь… Так что не стоит друг друга водить за нос… Вы измотали меня своими дьявольскими манерами работать с клиентурой.

– Измотали, говоришь? Устал? Тогда – присаживайся. Правда, я должен поправить вас, гражданин… Как вас там?

– Томилин Василий Митрофанович…

– Так вот, гражданин Томилин, я вас не мог «измотать», так как вы – не по моему ведомству.

– Все вы из одного ведомства… Ладно, я пришел не дискуссии вести… Бери меня… Знаешь, где все эти люди, что на хвосте сидят? В печенках! Мне кажется, что их рожи еще с год будут во сне приходить.

– Конечно, это дело не мое, но все же скажи, почему не стал выходить на агентурную сеть? Ведь в твоем положении…

– Как раз именно в моем положении этого делать не следовало, капитан. Скажи, зачем еще и агентуру заваливать? Впрочем, я никакой агентуры не знаю и ничего тебе, капитан, не говорил.

– Не тревожься понапрасну. С тобой будут работать настоящие спецы. Не из уголовки. Так что готовься.

Томилин неожиданно спросил:

– У тебя, капитан, проблемы… по службе? Из-за меня?.. Очень жаль…

– Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву.

– Не веришь? А зря. Я ведь тоже человек… Понимаешь, капитан, за эти последние дни я многое передумал… было время… Меня готовили, но я оказался не готов к чекистским изощрениям подобного рода… Да, я подвел своих хозяев. При провале я обязан был покончить с собой… пытался… Несколько раз… Вроде, что тут трудного… Вот так, взял в рот лацкан пиджака, раз…

В этот момент в кабинет ворвались трое в штатском. Действительно, раз и парашютист на полу. Оторвав лацкан, ему позволили встать и сесть.

Томилин, отряхнувшись, сказал:

– Какие все нервные, право… Я лишь хотел показать, как это делается. Неужели эти люди, капитан, подумали, что собираюсь самоликвидироваться? Я это мог сделать десятки раз… Силы воли не хватило. Оказывается, очень непросто лишить себя жизни, капитан. Я даже и не подозревал… В детстве, в школе учителя внушали, что самоубийство – это слабость. Нет, не слабость, а большое человеческое мужество… Я, вот, им не обладаю… Жить хочу… И очень! – он повернулся к стоявшим у него за спиной и следившим за каждым его движением. – Судя по манерам, вы и есть те самые, с кем мне надлежит в дальнейшем общаться… Если верить первому впечатлению, то я могу твердо заявить: попал в надежные руки! Люблю, знаете ли, иметь дело с профессионалами, или, как недавно выразился капитан, со спецами.

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Прошло, наверное, с полчаса. Мы по-прежнему сторожили у входа в отделение милиции. Мы видели, как подъехала светло-серая «Победа» и из нее выскочили трое в штатском и устремились внутрь здания. Мне не требовалось объяснять, кто это и зачем приехали. Спустя совсем немного времени, появился наш подопечный, справа и слева стиснутый дюжими молодцами в штатском. Когда его усаживали на заднее сидение машины, я обратил внимание на оторванный лацкан пиджака у нашего подопечного и на его несколько помятый вид. Во всем же остальном – он оставался прежним – самоуверенным, несмотря на психологическое воздействие, решительным. То есть, по-прежнему палец в рот ему лучше не класть. Что и говорить, западные спецслужбы своих людей готовить умеют. Школа!

Так вот и закончилась (во всяком случае, для меня) та давняя операция по обезвреживанию заброшенного шпиона, доставившего столько хлопот не только чекистам, но и нам, милиционерам».

Шифротелеграмма в Москву из УМГБ Свердловской области:

«Докладываю: объект „Z“ сам явился в органы. Дает признательные показания. Готов к сотрудничеству. Не против участвовать в радиоигре. Жду указаний. Генерал Чернышев».

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Потом, по некоторым доходившим до меня отрывочным сведениям, я знал, что парашютист был задействован в организованной радиоигре с его хозяевами, благодаря чему удалось заманить на Урал еще нескольких шпионов, которые также были взяты нашими органами, теперь уже – без каких-либо хлопот. Благодаря сотрудничеству, парашютист был осужден сравнительно на небольшой срок – на двенадцать лет лагерей. Отбывал срок в одном из спецлагерей нашей области. По отбытии наказания – осел в Свердловске.

В 1990—1991 годах я случайно увидел показываемый по телевизору митинг. Один из выступавших правозащитников мне показался очень, ну, о-че-нь знакомым, хотя и прошло столько лет. Выступал благообразный старичок, который на своем примере показывал всем собравшимся всю жестокость и бесчеловечность «сталинской карательной машины» и требовал реабилитации всех ее жертв. Он имел в виду и себя. Откуда было знать митингующим, при каких обстоятельствах этот правозащитник оказался в сталинских лагерях? Эта жертва политических репрессий выглядела убедительно и сорвала кучу аплодисментов. Правда, насколько мне известно, он не был реабилитирован. Но это неважно: человек стал политиком областного масштаба. Престарелым политиком, но все же… Политиком, за плечами которого срок за попытку шпионажа в пользу ЦРУ, срок, который к политике тогда не имел абсолютно никакого отношения.

Несколько слов о дальнейшей судьбе завербованных и законсервированных Черемисове и Серегиной. Оба еще несколько лет жили и не подозревали, что каждый их шаг фиксирует госбезопасность.

Насколько мне известно, спустя год после описанных событий, Черемисов получил от прибывшего оттуда резидента задание, касающееся того же самого объекта, проходившего тогда под кодовым названием «Лагерь – 100». После взятия секретных данных и при попытке их передачи сотруднику американского посольства в Москве был задержан и осужден. Недавно, читая одну из областных газет, случайно наткнулся на эту фамилию. Он по-прежнему живет в Невьянске. Он также слывет жертвой политических репрессий и от этого имиджа имеет определенные дивиденды. Официально, правда, также не реабилитирован. Обижается, как я понял, на нынешнюю власть, говоря, что там засели партноменклатурщики прежнего режима, которые никогда в душе не признают за ним его законные права репрессированного.

Серегина же – давно на пенсии, тихо и мирно доживает свой век. Ее так и не расконсервировали, то есть она так и не получила от ЦРУ никакого задания. По прошествии многих лет Серегину все же пригласили на Вайнера, 4. Там она не стала отпираться и рассказала все, что знала. За давностью лет и по причине того, что фактически она не нанесла реального урона безопасности страны – судить не стали, и уголовное преследование было прекращено.

Похуже, но тоже ничего, с мужем ее, Серегиным А. А. Когда история с женой стала известна в обкоме КПСС, его убрали из редакторов. Хотели исключить из партии (за потерю бдительности), но за него заступились: ограничились выговором без занесения в учетную карточку. Он также давно на пенсии. Ни в какой политике, тем более в спекуляциях, не замечен. Во всяком случае, мне ничего неизвестно. Серегин А. А. знает, что я знаю прошлое его жены. Но мы оба делаем вид, что ничего друг про друга не знаем.

И последнее. Я бы не хотел, чтобы меня поняли неправильно те, кто будут читать мои воспоминания. Я не хотел и не хочу обелять прошлое. Я не хотел и не хочу говорить, как это делают некоторые другие, что не было в природе миллионов жертв политических репрессий. Они были! Но я не хочу, чтобы в рядах (скажу так: в святых рядах) жертв политического ГУЛАГа подвизались личности, не имеющие к этому абсолютно никакого отношения. Я хочу лишь сказать: пережившие ужас сталинских лагерей, жертвы подлинных политических репрессий должны быть поразборчивее, принимая в свои ряды новых членов. Омерзительно, когда правозащитной деятельностью сегодня занимается тот, кто предал Родину, родную землю. Предал не из политических убеждений, а ради спасения собственной шкуры, ради пухлой пачки американских долларов, меняя хозяев, как перчатки. Надо знать: продавший свою родную землю однажды – продаст ее еще не раз. Продаст сразу, как только станет ему выгодно».