Сказания новой Руси. Рассказы, сказки, памфлеты, эссе

– Отец, – сказал, войдя в дом родителей, Форсайт-младший, – поздравь: я – миллионер!

Форсайт-старший фыркнул:

– Экая, право, невидаль. В нашей стране миллионеров хоть пруд пруди.

Джон кивнул, уселся на тахту, закинув одну ногу на подлокотник. Пригладив начавшие седеть волосы, он возразил:

– Но ты, отец, миллионером так и не стал.

– Не стал, – охотно подтвердил сильно постаревший отец. – Но сотни других стали.

– Слабое, отец, утешение.

– Но честное утешение!

– В честь этого события, отец, думаю пожертвовать нашему католическому приходу, где меня крестили, несколько десятков тысяч долларов.

Отец кивнул.

– Святое дело, сын. Но этого мало. Сходи в костел, помолись, попроси о милости у заступника своего святого Иоанна Крестителя, чтобы тот и дальше благоволил к тебе и простирал над тобой свою могущественную длань.

– Сделаю, все сделаю, отец!

Послесловие

Два миллионера и два пути к миллионам. По какому пойдете вы – по американскому или российскому? Не знаю.

Мне могут возразить: что касается России, сгустил краски. Неправда! И ничего я не сгущал, наоборот, разжижил красочки, чтобы выглядел наш бизнес поприличнее. Примеры, взятые мною, совершенно типичны. В Екатеринбурге есть «бизнесмены» и покруче, чем Паша Федоров, а в США куда успешнее, чем Джон Форсайт-младший.

…Как-то задержали депутата городского законодательного собрания Храброва (это один из тех мужиков, с которыми умел и умеет договариваться губернатор). Храбров идет по двум статьям Уголовного кодекса.

Не он один, понятно, а с подельниками (также миллионерами, также депутатами законодательного собрания), которые успели смыться и сейчас находятся в бегах. Думаю, правоохранительные органы совсем не хотели, чтобы вся гоп-стоп компания оказалась за решеткой, а потому и предоставили возможность смыться.

Лишь наивный человек может поверить тут в случайность: прошляпили, мол.

Список тех миллионеров, у которых происхождение миллионов вызывает, мягко говоря, большое сомнение, десятки, если не сотни. И это лишь в Свердловской области.

Все миллионеры рассказывают одну и ту же сказочку: взялись, поднатужились и вот они, миллионы, свалились прямо им в руки.

Честный бизнес в России пока невозможен. И это надо принять за аксиому. Государство с помощью налогов грабит предпринимателей. А предприниматели, причем, все, в свою очередь, грабят народ и обманывают государство.

Наш бизнес в более выгодном положении, чем государство. Потому что наш бизнесмен обирает всех без разбора, в том числе и тех, которые на него работают.

Государство, повторяю, грабит лишь предпринимателей, поэтому бедным-бедно… как церковная крыса.

Бедно государство – это верно. Но можем ли взять на себя смелость заявить то же самое о представителях государственной власти? Я бы не рискнул. Эти, наоборот, очень и очень богаты, поэтому, расставаясь с руководящим креслом, ничуть не унывают. Они в одночасье оказываются миллионерами.

Вопрос на засыпку: откуда несметные богатства у лидера одной из партий Жиринского? Вопрос не праздный. Потому что этот политический деятель никогда не занимался бизнесом (а, может, мы просто-напросто не знаем?), даже чисто по-российски. А миллиарды у Беломырдина, который также не был замечен на ниве предпринимательства, или у супружницы бывшего мэра Москвы Баторлиной? Баторлина, по правде говоря, – на особицу: ее несметные богатства созданы на строительном рынке первопрестольной. Причем, с чисто российского нуля.

У госпожи Баторлиной есть предшественница. Не в России пока, а опять же у проклятых «америкашек». Там одна дамочка, на глазах миллионов, к своим семидесяти годкам стала сильно богатенькой, сделав бизнес на сборе и утилизации жестяных консервных банок. Умирая, бабулька завещала накопленное сыновьям. Конечно, у тамошней сильно предприимчивой бабульки не оказалось, как у Баторлиной, миллиардов, но наследники не в обиде: чуть больше ста миллионов долларов – это тоже кое-что.

P. S. А Храброва-то уже, я извиняюсь, – ку-ку, нет. Нашли в камере СИЗО удушенным. Логичное завершение жизни российского миллионера. А Вороксин, подельник, оказался мудрее: порыскав по бескрайним заграничным просторам, вернулся в родные палестины, кинулся в ноги власти и возопил: «Простите, окаянного! Я больше не буду!» И простили. Сжалились, видать. Пронял он суровые сердца власти нашей. А как иначе-то? Нам предками завещано: милость к падшим проявлять[3 - Уточню: Пашка Федоров после недолгой свободы вновь оказался на нарах, но теперь за очередной наезд на одну из коммерческих фирм, близкую по духу власть предержащим.].

Дунькина радость

Железнодорожный вокзал. Зал ожидания для транзитных пассажиров. Их, то есть пассажиров, в этот час и с десяток не наберется. Потому что до прибытия очередного поезда дальнего следования, о-го-го, сколько остается.

Из боковой двери, которая всегда, так сказать, на клюшке, появляется женщина неопределенного возраста; на ней – униформа, а голова низко повязана цветастым большим платком и, намеренно громко гремит ведёрками, шумно волочит за собой швабру, по-хозяйски оглядывая вверенную ей территорию.

– И чё не сидится людям, – ворчит женщина вслух, делая ударение в последнем слове на втором слоге. – Ездют и ездют… Вместо шастанья по вокзалам, сидели бы дома да чаи распивали в свое удовольствие… Грязь только разносят. А я… – женщина (опять-таки намеренно) останавливается возле диванчика, на котором одиноко сидит, уткнувшись в глянцевый журнал, модно одетый молодой мужчина, хотя вокруг все другие диванчики свободны, и начинает размахивать влажной тряпкой, то есть стирать пыль, – гни на вас спину.

Мужчина, ни слова не говоря, пересаживается на другой диванчик и вновь прячет лицо за журнальными страницами.

Дуняшка (вообще говоря, так-то ее называет лишь большое начальство, ну, то есть сам начальник вокзала, а товарки куда проще – Дунькой) прерывает процесс размахивания тряпкой и, вперив глаза в мужчину, громко, чтобы все слышали, спрашивает:

– Напялил очёчки и, думаешь, все ладом, да?

Мужчина лишь фыркает. А вот в дальнем конце зала девчонки тихо хихикают.

– Прикольная тётка, – говорит одна из них.

Почувствовав одобрительную поддержку зала, Дуняшка продолжает гнуть своё.

– Ты вот тут сидишь, – это она продолжает общаться с мужчиной, – а дома твоя баба скуку разгоняет с твоим дружком. Как думаешь, им там весело?

Вопрос повисает в воздухе, но Дуняшку это не напрягает.

– Им, – говорит она, – там хорошо… Не то, что тебе, придурку очкастому…

Мужчина буркает так, чтобы другие не слышали:

– Жаловаться буду.

Женщина на какое-то время замолкает. Закончив протирать диванчики, берется с ожесточением и с шумом драить полы. Драит, а сама недовольно крутит головой. Вот она вновь возле объекта своего внимания.

– Не задирай лапы… Свободных мест, чё ли, нет? Чё ты все время мешаешь мне работать?… Тоже мне… жалобщик отыскался… Кому жаловаться-то?

– Начальнику вокзала, – чтобы устрашить уборщицу, говорит он.

– Ему? – переспрашивает Дуняшка, потом смотрит на настенные круглые часы, показывающие полдень, и, продолжая елозить шваброй по одному и тому же месту, весело хохочет. – Иди, милый, иди. Ждет тебя, – женщина хитро подмигивает, – в приемной, учти, придется посидеть.

– Занят? – спрашивает мужчина и спохватывается, поняв, что уже втянут в бабий разговор.

– Ишшо как! – восклицает и причмокивает. – Не твой час у него, милый, нет, не твой.

– Не принимает?

– Принимает, да только не таких, как ты.