Хитон погибшего на кресте

Чем дольше находился Иоанн в темнице, тем грустнее становился Ирод – даже гораздо тоскливее было ему, чем пленнику. Затягивание с решением вопроса, наоборот, делало ситуацию безвыходной. Разрубить Гордиев узел снова взялась Иродиада.

На день рождения Ирода собралась вся знать Галилеи, прибыли гости из соседних земель. Пир был в самом разгаре, виновник торжества находился в изрядном подпитии, как впрочем, и большинство присутствующих. Актеры, фокусники, музыканты сменяли друг друга; они служили только фоном всеобщего веселья. Главное зрелище было запланировано Иродиадой.

Все затихли, когда вышла на сцену в воздушном платье дочь Иродиады. Прелестная Саломея танцевала зажигательный восточный танец. Все присутствующие замерли в восхищении от увиденного, а растроганный именинник пообещал:

– Проси все что хочешь, Саломея, все для тебя сделаю!

– И ты, повелитель, не откажешься от своих слов, когда услышишь просьбу, – проворковало прелестное создание, успевшее устроиться подле матери.

– Клянусь! – воскликнул разгоряченный обильными возлияниями тетрарх.

В это время Иродиада склонилась к дочери и шепнула два слова. Дочери осталось лишь повторить их, до конца не осознав трагического смысла произнесенного:

– Голову Иоанна.

Дворец погрузился в мертвую тишину.

– Я не ослышался? – хмель мгновенно покинул голову именинника. Он побледнел и вновь спросил: – Дитя мое, ты можешь повторить свою просьбу?

Дочь переглянулась с матерью, суровый взгляд последней придал уверенности Саломее:

– Повелитель, пусть мне подадут сейчас на блюде голову Иоанна Крестителя.

Клятва прозвучала в присутствии старейшин, военачальников и священников; Ирод не мог ее нарушить. В подземелье был послан телохранитель, и вскоре он вернулся к пирующим с окровавленной головой. Бледная Саломея с трепетом приняла страшное блюдо и поспешила вручить его матери.

Русский православный священник, которому спустя две тысячи лет также суждено погибнуть под топором убийцы, напишет:

«Так погиб “величайший из рожденных женами”. Ему было немногим более тридцати лет. Успел ли он получить ответ Иисуса? Мы не знаем. Но он умер, как жил, – несгибаемым свидетелем правды Божией».

Тело Иоанна Крестителя было отдано ученикам для погребения. А голову… Иродиада несколько дней в неистовости протыкала иголками язык пророка, затем, насытившись местью, велела закопать голову казнённого на городской свалке. Но разве можно унизить столь ничтожным способом того, кто обречен на вечную память и бессмертие?!

Понтий Пилат оказался в числе последних, кто узнал о казни проповедника; да и вообще он не подозревал о том, что Иоанн Креститель существовал в его владениях. Впрочем, не сама смерть пророка огорчила прокуратора, а то, что пал несчастный жертвой прихоти женщины. Только он – представитель римского императора – имел право отнять жизнь в этом крае; а потому кроме множества прочих у Ирода Антипы появился еще один могущественный враг.

Слепые прозревают

После крещения Иисус удалился в пустыню и постился сорок дней и ночей. Здесь Его застала весть, что Иоанн Креститель заточен в темнице.

Иисус словно ожидал этого события, чтобы начать свое служение, чтобы исполнить свое земное предназначение. Он нашел себе пристанище в небольшом приморском городке Капернауме, Его слова были обращены не к сильным мира, а к рыбакам, мастеровым, – в общем, к простому люду. Он вел беседы с падшими женщинами; с теми, которых обходили стороной уважающие себя иудеи. Терпеливо сносил Иисус насмешки книжников и фарисеев, что Он ест и пьет с мытарями и грешниками. Он нес свет в самую темень, туда, где насущные проблемы были чрезвычайно далеки от вопросов устройства мира и философских рассуждений.

«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», – записано в Евангелии от Матвея. С этих слов Иисус начал свою земную проповедь. Вот такую сущую малость требовал Бог от человека: всего лишь признать свои ошибки, стать лучше, добрее… Но признаться в собственной неправоте, как оказывается, самое трудное; гораздо легче найти вину ближнего.

Иисус не уставал указывать путь в Царство Небесное:

«И ходил Иисус по всей Галилеи, уча в синагогах и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях.

И прошел о Нем слух по всей Сирии; и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их».

Проще всего заставить людей поверить в Сына Божьего – это совершить что-то необычное, неподвластное человеческому разуму; проще говоря – совершить чудо. Люди всегда его хотят и ждут, даже если оно не принесет никаких благ. Им нужен хотя бы знак, что следует идти именно в этом направлении.

Вот как, например, византийский хронист описывает интересное происшествие во время крещения Руси при князе Владимире. Киевляне были готовы к этому акту, но, чтобы развеять все сомнения, «хотели бы, однако, какое-нибудь чудо. Когда император послал туда епископа, они сказали, чтобы он бросил Евангелие в огонь. Как велики твои, Христос, чудеса! Огонь был зажжен. Епископ поднял ладони к небу, устремил взгляд туда и молвил: “Яви, Христос, Боже ты, имени своему славу”. Он положил святое Евангелие в огонь, оно же, хоть и пролежало некоторое время в огне, осталось невредимым».

Иисус также совершал чудеса. Но, не для того Он больных делал здоровыми, незрячих зрячими, чтобы люди уверовали в Его могущество. Он всего лишь помогал ближнему, Он не мог отказать страждущим, потому что сам учил других так поступать.

Более того, свои добрые дела Иисус желает сохранить в тайне. Излечив прокаженного, Он сказал: «Смотри, никому ничего не говори…»

Вернув зрение двум слепым «Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал». Но разве может человек удержать втайне свершившееся с ним величайшее чудо:

«А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле».

Иисус старательно избегает всего, что могло бы возвеличить Его над людьми, что дало бы власть над ними. Накануне проповеднического пути Он преодолел искушение властью. То было в пустыне, где постился Иисус: здесь не имелось в достатке пригодной еды и воды, днем нестерпимая жара, а ночью холод пронизывает все тело до костей. В это время является Сатана и предлагает свой путь к власти над миром: «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Естественно, тот, кто обеспечил бы мир всеми благами, стал бы его правителем. Иисус отвергает такую победу: «Не хлебом одним будет жить человек…»

В другой раз Сатана предлагал власть над миром в дар, необходимо было лишь склонить перед ним голову. На это Иисус ответил: «Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи».

Далее Сатана приводит Иисуса на высокое крыло иерусалимского храма и предлагает броситься вниз. Ведь ангелы не допустят, чтобы Сын Божий разбился об острые камни. Люди же, когда увидят, что Он бросился с такой высоты и остался невредимым, пойдут за Ним куда угодно, исполнят любое Его повеление. Иисус ответил на это: «Не искушай Господа Бога твоего».

Он никого не принуждал, не заставлял поклоняться Богу; даже больше, Он старался сделать все, чтобы выбор был свободным, осознанным, а не навязанным извне. Он предоставлял возможность самим людям бороться с собственными слабостями и соблазнами.

Исцеляя, Он говорит: «Вера твоя спасла тебя!» Иисус не приписывает себе никаких заслуг в победе над болезнями – человек и только человек может себя спасти. И если обретший разум бесноватый не будет жить праведной жизнью – болезнь вернется с удвоенной силой.

Иисус пришел в этот мир не для того, излечить всех больных, накормить всех голодных и сделать счастливыми несчастных. Нет! Он пришел указать путь к Богу! Путь простой и короткий, понятный каждому. Он дал 10 заповедей Божьих вместо множества предписаний, которые едва ли возможно соблюсти правоверному иудею при всем желании; вместо научных трактатов богословов, которые обычному человеку постигнуть невозможно Он принес в мир краткие, как все гениальное, правила, смысл которых в состоянии постигнуть ребенок. Бог стал близок и понятен каждому. Он уже не далекий и недосягаемый, но близкий и родной, и может жить в сердце каждого.

Однако из цепочки «человек – Бог» выпали посредники – целая часть народа, столетиями занимавшая привилегированное положение: книжники, различные толкователи законов, священнослужители… Терять власть, пусть даже самую маленькую, не желал никто.

Еще один ненужный пророк

Однажды к Пилату явился первосвященник Каиафа. Он был частым гостем прокуратора, и, можно сказать, – поневоле желанным. Каиафа знал местные традиции, обычаи, непостижимые для Пилата, – даже по прошествии нескольких лет пребывания в Иудее. В общем, он предупреждал Пилата, когда распоряжения того находились в противоречии с местными обычаями и законами.

Римлянин нехотя раздваивался, когда принимал скользкого как угорь священнослужителя: с одной стороны, он с трудом терпел его хитрые глаза, мягкую обволакивающую речь и умение всегда добиваться желаемого, в том числе, от него – прокуратора Иудеи; с другой стороны, Пилат часто пользовался его советами.

– Понимаешь ли, прокуратор, что значит для нас суббота? – задал вопрос Каиафа.

– О да. В субботу нельзя ничего делать, – Пилат с удовольствием обнаружил знания местных обычаев. – Даже если ягненок или человек упадут в колодец – их вытаскивать полагается только на следующий день.

– Так было тысячу лет и на том стоит Иудея, – согласно закивал первосвященник и рассказал один из случаев, чтобы подчеркнуть силу традиции. – Во время Маккавейской войны в субботу отряд воинов не бросил ни единого камня во врага, не выпустил ни одной стрелы. Они были истреблены без сопротивления, но не нарушили закон.

– Это уж как-то слишком…

– Неужели у вас в Риме приветствуют тех, кто нарушает традицию?

– Традиция иногда бывает слишком древней. Приходится менять и обычаи, когда они мешают движению вперед, – Пилат почему-то вспомнил закон о роскоши, принятый в консульские времена, который позволял семье иметь только определенное количество изделий из золота и серебра. «С этим законом ныне было б тоскливо жить многим римлянам», – подумал он.

– Неужели в Риме не будут порицать тех, кто перестает уважать отцов, кто пренебрегает мнением старших? Разве не выслушивается в вашем сенате в первую очередь мнение принцепса – старейшего из сенаторов?

– Все правильно, – согласился на всякий случай Пилат, чтобы случайно не обидеть гостя. Хотя он не мог уловить связь между субботой и принцепсом. Он вообще не мог понять, что нужно первосвященнику. Нравоучительная речь иудея начинала раздражать, и хуже всего, что это раздражение приходилось скрывать ему – римскому прокуратору.

– Я хотел показать тебе, прокуратор, что суббота для нашего народа больше, чем закон и традиция – это образ жизни. Суббота для иудеев – это как часть тела для человека. Ведь неудобно существовать без руки или ноги?

– К чему ты это рассказываешь? Разве римляне посягали на священное право иудеев? – Пилат заподозрил, что Каиафа будет обвинять кого-то из его легионеров.