От винта

И со всей силы врезал меня кулаком в челюсть. Голова моя тут же откинулась назад, и я свалился как сноп на траву.

– Вставай, гнида красная, тебе ещё час топать до деревни.

Боль от удара была настолько реальной, что я не сразу смог поставить скулу на место. Она болела, и свернутая на правую сторону не поддавалась. На зубах скрипел песок и я, сплёвывая сгустки крови, кривился, и думал о плане мести. Деревенька, в которую меня привели полицаи, ничем особенным не выделялась. Хаты, покрытые соломой, дворики захудалые, скотины и прочей живности не наблюдалось. Создавалось такое впечатление, что никого здесь нет, и война основательно коснулась этого небольшого клочка земли. Люди вымерли, а те, кто уцелел, бежали из деревни. Не захотели быть под немцами и скорее всего, ушли в леса, партизанить. Хотя это были всего лишь мои предположения, ни на чём не основанные. Я вертел головой и пытался заглянуть в окна, чтобы увидеть людей. Но там зияла пустота, мрачная и холодная. Полицаи связали мне руки за спиной верёвкой, и от усталости я готов был упасть без сил на землю и больше не вставать. Возле покосившегося сарая мне развязали руки и затолкнули внутрь. В углу лежал сноп сена, и я свалился в мягкую, душистую траву и сразу от усталости отключился. Сколько я спал, не помню, но разбудил меня сильный удар в живот, после которого я закашлялся и в глазах потемнело. Скрутившись, я с трудом поднялся и, шатаясь, поднял голову. Передо мной стояла наглая морда Сидора и злобно скалилась.

– Пошли, гнида, сейчас ты всё расскажешь и вспомнишь.

В глаза резанул солнечный свет, и я зажмурился. Сидор схватил меня за воротник и потянул в хату, где уже ждал немецкий офицер. Полицай поставил табуретку посреди комнаты и показал мне пальцем. Внутри избы было светло и уютно. Полы сияли чистотой, на окнах висели занавески, в углу под иконкой горела свеча. На дощатом столе стояли два глиняных горшка и бутылка с мутной жидкостью. Самогон? Так и есть. Вместо пробки из горлышка бутылки торчала туго скрученная газета. В печи что-то готовилось, и мясной аромат заставил меня вспомнить о том, что как следует, ел часов пять назад, в другом времени. Сидор остался стоять у двери. Я краем глаза увидел, как он снял с плеча автомат и поставил рядом. Офицер стоял спиной и смотрел в окно, не обращая внимания на шум. Невысокого роста, толстый и малоподвижный. Казалось, что он о чём-то задумался, и плевать хотел на пленного. Когда он повернулся я смог различить знаки отличия. В светло-сером кителе, белой рубашке и черном галстуке, офицер явно гордился своей формой. Это было заметно по холёному и напыщенному лицу. На фуражке зияли канты, в виде серебристого жгутика. На левом рукаве красовался ромбик с буквами SD, погоны чёрного цвета.

– Моя фамилия Эйхман. Оберштурмфюрер СД. Надеюсь, понимаешь, что шутить с тобой здесь никто не намерен? Наслышан, небось, об СД?

Его круглое лицо сияло от удовольствия, и он не был похож на тех немцев, которых я видел в кино. Сама любезность и учтивость. Сытая физиономия Эйхмана могла в любой момент лопнуть. Аккуратно уложенные волосы и маленькая полоска усиков, делала его похожим на артиста цирка, клоуна, в широких шароварах, огромным пузом, вместо которого лежала подушка туго затянутая верёвкой. Я усмехнулся и наклонил голову, чтобы не раздражать Эйхмана.

– Ты партизан?

– Нет, не партизан.

– Откуда?

– У вас прекрасный русский язык, господин Эйхман.

Мои слова польстили Эйфману и на его румяном, почти девичьем лице снова возникла самодовольная улыбка.

– Вы правы, до войны я любил читать русскую литературу. Достоевский, Пушкин, Гоголь. Поэтому мне хорошо знаком не только язык, но и нравы, обычаи этого народа. Предупреждаю вас, что если вы не будете говорить и станете тратить моё время, вас расстреляют.

Он наклонился ко мне и ткнул толстым пальцем в лоб.

– Пуф, и вас уже нет, дорогой мой.

– Мне нечего вам сказать. И то, что вы мне не верите, ваше право. Не помню, как оказался в лесу, где меня нашли эти…

И я повернул голову и кивнул в сторону Сидора. Тот оскалился и подтвердил кивком головы мои слова.

– Значит, не хотите говорить?

Эйфман стал серьёзным и глаза его в одно мгновение превратились в две злобные, маленькие щёлки. Клоун устал от неблагодарной публики и превратился в кровожадного монстра.

– Расстрелять, немедленно.

Его голос перешёл на истерический крик. Топая ногами, он ругался на русском и немецком, и напоследок, со всей силы врезал меня ногой в грудь. Я свалился со стула и закашлялся. Казалось, что уже начал привыкать к ежедневным побоям, и спокойно воспринимал свою дальнейшую участь. Сидор снова выволок меня на улицу, и оттащил к сараю.

– Ну шо, комиссар, я же тебе говорил, что рано или поздно, но расстреляю тебя. Вставай, падла.

Поднимаясь, я увидел ещё двоих полицаев. Они приехали на подводе и смотрели на нас.

– Будь комиссар, на том свете своим привет передавай. И скажи, что всем комунякам гореть в аду.

Понимая, что сейчас всё закончится, я просто упал на землю и закрыл голову руками. Умирать не хотелось, но без оружия я для Сидора был легкой мишенью. И снова сердце начало предательски колоть. Задерживая дыхание, и стискивая зубы, зарычал. Сидор вместе с другими полицаями приближались, и я краем глаза видел их грязные сапоги. Ещё минута и меня расстреляют, и никто ничего не узнает. И тут возникла зияющая холодная пустота, вакуум и, открывая глаза, увидел, что лежу в офисе на полу, и тупо смотрю на настенные часы. Они всё так же показывали половину одиннадцатого. Поднявшись, не обнаружил армейской одежды – шинели и сапог. На мне был одет деловой костюм и галстук. В теле чувствовалась лёгкость. Усталости как не бывало. И сердце работает ровно и без сбоев. Чудеса, да и только. Причудится такое. Я уселся за стол и принялся дальше исправлять документы. И тут моё внимание привлекли пальцы, стучавшие по клавиатуре, точнее ногти. Под ними была липкая грязь. Принюхиваясь, я узнавал запах весны и леса, и последние минуты перед расстрелом в неизвестной деревушке.

Глава 2

Домой я вернулся поздно вечером. По пути забарахлила машина, и мне пришлось её ремонтировать. Киев уже замело снегом, и снегоуборочная техника, как обычно у нас это случается, ломалась и не успевала убирать и чистить дороги. Уже давно нужно было поменять старенькую «Шкоду», но рука не поднималась. С этой машиной было связано много приятных воспоминаний, и поэтому продавать я её не спешил. Настроение было испорченным, и чтобы как-то украсить холостяцкий вечер и ужин, в магазине купил бутылку коньяка. Продавщица, молоденькая девочка лет двадцати, нахваливала коньяк «Азербайджан» с десятилетней выдержкой. Покупая бутылку, взял несколько банок рижских шпротов. Выйдя на улицу из магазина, рванул домой, потому что погода окончательно испортилась и крупные снежные хлопья кружились хороводом по пустынным улицам. Красота, да и только. Заскакивая в подъезд, случайно столкнулся лбом с соседкой с верхнего этажа. Грузная и неповоротливая, она по натуре своей была добрым и приветливым человеком. Муж у неё пил, и ей одной приходилось работать, содержать семью. Она изо всех сил тянула на поводке упирающегося французского бульдога на вечернюю прогулку, ругала его за трусость, и не заметила меня.

– Ой, Мишенька, прости. Ты видишь, этот негодник не хочет идти гулять.

Я уставился на несчастную собаку, которая смотрела на меня большими, водянистыми глазами и просила заступиться.

– Ничего, всё нормально, Варвара Сергеевна.

Бульдог скулил и пытался спрятаться за моими ногами от хозяйки.

– Как твои дела? Жениться не надумал? У меня есть потрясающая подруга, как раз в твоём вкусе. Если хочешь, могу познакомить. Женщина в самом соку, работает в банке, квартира в центре, дети живут отдельно. Очень интеллигентная и сексуальная. Конфетка.

Причмокивая пухлыми губами, она улыбнулась, сверкая золотыми коронками.

– Спасибо, одного раза хватит.

Я вспомнил о неудачном знакомстве, по совету Варвары Сергеевны и ухмыльнулся.

– Ты про Надьку? Я тебя умоляю, кто же знал, что она окажется пройдохой. На вид умная и серьёзная женщина.

Варвара Сергеевна уже передумала выводить собаку на улицу, и всячески уговаривала меня на новую встречу. Я как мог, отнекивался и, ссылаясь на то, что много работы, убежал. Уже перед дверью я услышал, как с первого этажа кричит Варвара Сергеевна: Мишенька, дорогой, ты подумай, я завтра вечером к тебе загляну. Не пожалеешь.

Хлопнув дверью, я смог наконец-то спокойно вздохнуть и расслабиться. Принимая душ, с наслаждением думал о предстоящем ужине и бутылке коньяка. Обтираясь насухо, одел халат, тапочки и засеменил на кухню. Открывая холодильник, скривился. Он был пустой, и давно нуждался в разморозке. В морозильной камере лежали полуфабрикаты и, перебирая их, я вытащил куриные котлеты и бросил их в микроволновку. Через минуту нехитрая снедь, с открытой баночкой шпротов стояла на журнальном столике. Коньяк обладал приятным запахом и, наливая в пузатый бокал, я с удовольствием наслаждался божественным ароматом.

Квартира мне досталась от родителей. Они лет семь назад уехали в Америку и не собирались возвращаться обратно. Общаясь с ними по скайпу, я уставал от ежедневных предложений мамы приехать к ним. Оттягивал поездку как мог. Не потому, что не хотелось увидеть своими глазами Америку, нет. Просто здесь, в Украине, было всё гораздо ближе и роднее. Родители в один голос твердили про внуков, и я каждый раз обещал им заняться этим вопросом вплотную. Я был единственным сыном и с детства испытывал со стороны родителей настоящую любовь и ласку. Меня баловали, как могли и ни в чём не отказывали. Со школы у меня выработалась привычка читать. И от родителей досталась громадная библиотека. Более пяти тысяч книг стояли на полках, лежали в шкафу, в кладовке, на полу. Библиотеке была отведена отдельная комната, и когда уже становилось совсем невмоготу от одиночества, я шёл к своим верным и преданным друзьям – книгам, и запоем читал. Электронные книги, которыми сейчас был забит до отказа интернет, мне не нравились. Привычка держать книгу в руках, чувствовать запах типографской краски, листать страницы, была неискоренимой. Любил классику, приключения, военную прозу. Отец собрал труды почти всех великих полководцев, и я часто переносился мыслями в военные годы, и как истинный книголюб, с благоговением переворачивал одну страницу за другой. Так часто и засыпал в кресле с книжкой на коленях.

Когда друзья гоняли во дворе в футбол, зимой ходили на речку кататься на коньках, я сидел дома, изучая историю. Школу закончил с отличием, благодаря хорошей памяти, смог учить наизусть стихотворения и запоминать цифры с рисунками. Если для остальных ребят домашнее задание представляло непосильный труд, то я справлялся с лёгкостью, и даже помогал товарищам. По настоянию отца, после окончания школы подал документы в военное училище. Уезжать из дома не хотелось, и я тогда со слезами на глазах прощался с родителями. В Харькове, я сдал экзамены, и поступил в национальный университет Воздушных Сил имени Ивана Кожедуба. Преподавателей поражал уровень моих знаний, и так я стал одним из самых перспективных курсантов. Хорошо разбирался в тактических приёмах, иностранной технике, всегда старался проводить анализ ошибок, как обороны, так и наступления. На полигоне метко стрелял, и с молодецкой находчивостью находил выход в трудных армейских задачах. Но чем больше я находился в армии, тем сильнее понимал, что военная служба не для меня. Хотя преподаватели пророчили мне блестящую карьеру военного. И окончив университет, к удивлению многих друзей, остался на гражданке. Сказались годы, прожитые в армейской общаге, среди клопов и вшей. Кормили из рук вон плохо, будущие офицеры голодали и спасались только тем, что им присылали родственники. Ко мне приезжали родители, и отец, видя весь этот бардак, уныло качал головой и не настаивал на том, чтобы я остался в армии. Я тогда был ему очень благодарен за то, что он оставил за мной право выбора, как за настоящим мужчиной. Больно было на всё это смотреть, в огромной стране, выигравшей войну, потерялись приоритеты. И на телевидении, в газетах, на первом месте стояли воры и бандиты. Двухтысячные, или как говорят «нулевые» года для огромной страны стали переломными и к военным относились без должного уважения. Научившись выживать, я не один раз впоследствии был благодарен университету. Мои умения не раз спасали жизнь, но об этом чуть позже.

Вернувшись домой, на гражданку, долго искал работу. Платили тогда мало и на жизнь едва хватало. Помог старый друг отца, который устроил меня в строительную фирму «Зюйд-Вест». Молодая компания тогда только начинала делать первые шаги, и моё рвение и желание работать не осталось незамеченным у начальства. Так год за годом, я стал первоклассным специалистом и не жалел ни о чём. Денег хватало, я мог поехать на отдых в Грецию, Турцию, в Европу, куда душа желает, и при этом не экономить на гостиницах, и перелётах. Так, в аэропорту Киева, Борисполе, познакомился с Еленой, четыре года назад. Я вышагивал возле терминала и собирался улетать в Грецию. Внимательно изучая расписание, не заметил, как столкнулся с ней. Краснея и одновременно бледнея, в прямом смысле этого слова проглотил язык, и таращился на очаровательную незнакомку во все глаза. Это случилось летом, и Елена только прилетела из Европы. Жизнерадостная, загорелая, она смотрела на меня сверху вниз, когда я собирал разбросанные вещи из её чемодана.

– Простите меня, ради Бога, – сказал я, торопливо укладывая платья, крема, журналы обратно в чемодан.

Елена стояла и не шевелилась. Как после она сама призналась, я тоже ей понравился, особенно когда долго возился с застёжкой и заикался от смущения. Это выглядело смешно. Девушка улыбалась и специально не торопилась мне помочь.

– Скажите, вы всегда такой рассеянный? – спросила она и подняла с пола блузку, которую я почему-то не заметил.

В её голубых глазах было столько нежности и тепла, что я забыл обо всём на свете. Это случилось со мной впервые в жизни, и я не имел опыта общения с девушками. Голубое платье Елены с кожаным ремешком на талии, и распущенные длинные волосы, делали её похожей на загадочную Ассоль, из повести Александра Грина «Алые паруса». Позже я убедился, что судьба Елены в чём-то похожа с героиней Грина. Елена, как и Ассоль, рано потеряла маму, она умерла во время операции в больнице. Отец Елены был человеком замкнутым и нелюдимым. И воспитанием дочери не занимался. В пять лет Елена осталась на руках у бабушки, и только благодаря её душевной любви и ласке, смогла вырасти и получить хорошее образование. Отец Елены уехал на Север, и так и не вернулся к дочери. И что с ним случилось, Елена не знала.

Когда закончил с чемоданом Елены, объявили мой рейс. Лететь уже не хотелось, и я честно признался в этом Елене. Она, недоумевая, пожала плечами и хотела уйти.

– Елена, Бог с ним, с отпуском, я ещё успею улететь. Давайте я вам помогу с вещами.

К моему удивлению Елена согласилась, правда, прежде чем я взялся ей помогать, отправила меня в кассу сдать билет.

– Миша, может, всё-таки полетите? – спросила она с улыбкой. – Нельзя же быть столь легкомысленным.

Ничего не отвечая, я пулей побежал в кассу. Вернувшись, не обнаружил на месте Елену. Выбежав на улицу с испуганными глазами, увидел её на автобусной остановке и радостно помахал рукой.