Годы испытаний. Честь. Прорыв

– А я уж испугался! Не пожар ли, думаю? Дыму, хоть топор вешай…

– Хорошо, что зашел, присаживайся. Ты мне нужен…

Шаронов положил кожаную папку, с которой почти никогда не расставался. На столе Канашова замполит увидел стопку военных журналов, а рядом подшивку «Красной звезды». Он изучающе поглядел на командира полка. «Видать, не в духе. С женой, наверно, опять поссорились…»

– Это ты отдал распоряжение начать расследование по делу Миронова?

– Я. А что?

– Зря. Надо было, Федор Федорович, хотя бы мне доложить…

Вон оно что, самолюбие задето…

Шаронов был уверен, что поступил правильно. И в таких случаях он был непримирим.

– Вчера из политотдела дивизии позвонили…

– Ну и пусть звонят! – раздраженно перебил Канашов. – Пока я командую полком. Нам надо самим разобраться, прежде чем поднимать шум.

– Михаил Алексеевич, я тебя не понимаю. Ты же знаешь, что я сам присутствовал и после лично беседовал с Горобцом. Вчера у них в батальоне прошло совещание командного состава. Некоторые требовали отдать Миронова под суд и исключить из комсомола. Таково мнение большинства. Это было ответственное совещание… Миронов халатно отнесся к такому важному учению, зазнался. Говорят, что он хотел ввести какие-то новые методы подготовки стрельбы. Разве допустимо так глупо рисковать людьми?

– Постой, Федор Федорович! Ты же не участвовал в «репетиции»…

– Как это не участвовал? – возмутился Шаронов.

– Ты же сам сказал, что присутствовал. А присутствуют сторонние наблюдатели. Ты на Горобца не ссылайся. Он испугался, вот и перестраховывается. Не верю я тому большинству, которое само ни черта не разобралось в этом.

– Я чувствую давно, что ты не доверяешь мне, но как можно не верить выступавшим командирам-коммунистам.

– А как можно им верить? Да, я никогда не соглашаюсь с теми, кто хочет отбить инициативу не только у Миронова, но и у остальных командиров.

– Ну, знаешь, Михаил Алексеевич, это уже слишком… Я старший командир и…

– Вот я и говорю с тобой как со старшим командиром и своим заместителем по политчасти. Всякие расследования во взводе Миронова прекратить. Нашим политработникам надо больше практически заниматься боевой подготовкой…

– Не моя забота заниматься военным обучением бойцов.

– Вот ты мне скажи: слыхал ли ты, что в батальоне Белоненко сержант Толокин уже второй год работает над усовершенствованием прицельного станка? Или, к примеру, что тот же самый Миронов предлагал новый способ подготовки данных для ведения огня в ночных условиях?

– Что-то слышал… Но ведь это прямое дело командиров – подхватывать новинки, внедрять их и прочее.

– Не только командиры, но и партийная организация должна оказывать им помощь, товарищ Шаронов. Да и у нас еще нет, как тебе сказать, взаимодействия между мною, как командиром-единоначальником, и тобою – заместителей по политчасти. То же происходит и в подразделениях… Вот Горобец не понимает Бурунова. А по-моему, он сильный политработник. Ведь он-то с делом Миронова разобрался… Случай произошел из-за плохой подготовки расчета минометной батареи полка. С Русачевым спорили чуть ли не до драки. Он запрещал знакомить с устройством мин минометчиков, пока бумажку не получим. Они вели огонь минами, свинчивая колпачки. И мины рвались на поверхности земли. Все у него секретно… Вот и досекретничались.

Шаронов недолюбливал замполита батальона Бурунова за самостоятельность в работе и считал его зазнайкой.

– Есть у нас, если хочешь знать, промахи и в твоей работе… О них уже говорят в печати, – добавил Канашов и, достав из планшета свежий номер окружной газеты, молча протянул Шаронову.

Тот удивленно пробежал глазами начало заметки, подчеркнутое красным карандашом:

«В полку, где заместителем командира полка по политчасти тов. Шаронов, инспекторская поверка показала, что бойцы неплохо разбираются в политических вопросах, в том числе и в вопросах хранения государственной и военной тайны…»

Шаронов прервал чтение и поискал подпись. Автором ее был один из его старых знакомых. Когда-то они вместе служили в одном полку заместителями командиров батальона по политчасти. В прошлом году этот автор окончил курсы военных журналистов и работал теперь корреспондентом окружной газеты. В этом году он вместе с представителями Политуправления округа приезжал на инспекторскую поверку политических занятий. «Ну, Аркаша Крилецкий всегда меня поддержит», – улыбнулся Шаронов. Но тут же улыбка сбежала с лица, как только он прочитал второй абзац:

«Однако бдительность в полку слаба. Есть случаи разглашения военной тайны. В полк свободно, без пропусков, проходят посторонние люди. Расхождение между словами и делом – очень серьезный порок. Политучеба не самоцель, а средство укрепления боевой мощи части. Пустая болтовня здесь крайне нетерпима…»

Шаронов гневно бросил газету на стол. Его полные, румяные щеки побледнели, в обычно спокойных глазах появился холодок негодования.

– Откуда у него такие сведения? Инспекция высоко оценила политподготовку части. У меня есть документы. Так я этого не оставлю!

– Погоди, погоди, Федор Федорович, не кипятись. Ты же нас, коммунистов, учишь сознательно относиться к критике, а сам, оказывается, ее не терпишь.

– Да какая же это критика? Это ложь! – нетерпеливо перебил Шаронов.

– Но ведь был же случай, когда наш красноармеец отправил домой письмо и написал, чем он занимается, где стоит наша часть и куда мы выходим в лагеря. Разве это не разглашение военной тайны?

– Да, но откуда у Крилецкого сведения, что у нас через проходную ходят, как через постоялый двор? А впрочем… – вспомнил вдруг Шаронов. – Я приказал пропускать инспекторов через контрольный пункт без пропуска, чтобы избавить их от бюрократической волокиты… Вот он и отблагодарил меня. Журналистская братия для красного словца не пожалеет ни матери, ни отца.

– И все-таки, Федор Федорович, этот корреспондент прав. Вовремя он ударил нас, хотя и больно. Клуб у нас захирел. Там только танцы. Бойцам и командирам нечем больше заняться. Ты вспомни, когда у нас в полку был доклад о международном положении? Вчера я присутствовал на занятиях у лейтенанта Миронова, так они меня забросали вопросами: «Сможет ли Англия устоять против Гитлера? Почему Германия прибирает Балканы к рукам?»

– Значит, плохо проводит политзанятия Миронов.

– Плохо, – согласился Канашов. – Но откуда он может все это знать?

– Пусть регулярно читает газеты, слушает радио…

– Для командира этого мало… И вообще нам надо собрать в ближайшее время партбюро и обсудить положение дел в полку. Дальше так работать нельзя…

«Так вот он каков, этот Канашов! – возмущался в душе Шаронов. – В полку неприятности, и он пытается свалить все беды на чужую голову. Придирается… Ничего, поглядим, кто из нас прав, кого поддержат на бюро коммунисты. Может, и действительно, прав начальник штаба дивизии. Многие неполадки у нас происходят из-за семейных неурядиц Канашова. Говорят, он разводится с женой. От многих слышал я, что бывает он грубым с подчиненными, к политработникам придирается. Не понимает, что их задача вести партийно-политическую работу, а не военному делу учить. Да и на партактиве дивизии говорили, что переоценивает он себя, за славой гонится».

Раздался телефонный звонок. Канашов взял трубку, говорил комдив.

– Есть, товарищ полковник, – сказал Канашов. – Выезжаю немедленно.

2

Дождь только что кончился. В клочковатых тучах уже кое-где проглядывали голубые просветы неба. В открытую форточку доносился шлепающий звон больших прозрачных капель.

На столе Русачева лежало личное дело Канашова и несколько рапортов о чрезвычайных происшествиях в его полку за последние полгода.

Русачев задумчиво теребил подстриженные усы еще темные, но уже посеребренные сединой. Прошлый год на осенних смотровых учениях и инспекторской поверке дивизия могла завоевать переходящее Красное знамя, если бы полк Муцынова не подкачал со стрельбой. Тогда половина отличных оценок по всем видам боевой подготовки в дивизии приходилась на полк Канашова. «А получи дивизия переходящее Красное знамя, мне непременно дали бы генерала…»

Комдив с тревогой думал о том, сможет ли он сдержать слово перед командующим и на осенних смотровых учениях 1941 года завоевать переходящее Красное знамя. Не было ли это хвастовством? Набрать десять недостающих процентов отличных оценок по всем видам боевой подготовки – уж не такая трудная задача. А вот теперь он с каждым днем все больше убеждается, что надежда эта несбыточна. И с дисциплиной и с боевой подготовкой дело обстоит куда хуже, чем в прошлом году. Вчера у Канашова в полку опять чрезвычайное происшествие: на тактических учениях ранило двух бойцов. Русачев долго колебался, какое же ему принять решение…

Он встал и, заложив руки в карманы, прошелся по кабинету, потом сел за стол и начал писать рапорт командующему с просьбой ходатайствовать перед наркомом обороны о снятии Канашова с полка. Мысли Русачева прервал звонок начальника штаба. Вскоре он сам вошел в кабинет комдива.

– Прочти, Зарницкий… – Русачев протянул ему рапорт и, закурив, стал молча наблюдать за выражением лица подполковника.

Тот, беззвучно шевеля губами, то и дело кивал головой.