Исповедь жены военного строителя
Ещё здесь все оставляли грибы в морозилке на зиму: варили и вместе с водой в пакетах морозили. Некоторые в морозилку кастрюлю эмалированную ставили и отковыривали по чуть – чуть.
В гарнизонный городок я ходила за покупками в магазин. Одежду я практически не покупала. Просто я этим никогда не интересовалась. В мои интересы входили музыка (коллекция пластинок фирмы "Мелодия" приближалась к исчерпывающей) и почему-то хозтовары.
В первую же зиму со мной произошло интереснейшее происшествие. Но оно и могло бы произойти только в первую зиму с человеком, который абсолютно не знал рельефа местности. Я шла по дорожке из магазина к проходной и провалилась сквозь снег очень глубоко. Я помню это чувство ужаса смешанного с удивлением – тебя быстро засасывает трясина. В какой-то момент моё проваливание внезапно прекратилось, и я как-то выбралась. Никто ко мне не подходил и не помогал. Весной я увидела что там вырыта глубокая продольная канава.
Я приехала в армию и не различала ни погон, ни званий. И это была моя «дикость» в военном городке, где все женщины глядя на новую незнакомую шепчутся: «Чья это жена?». То есть это единственный возможный статус для тех мест. Этот процесс занял у меня порядка месяца три, потому что я сначала не работала и была погружена в изучение Москвы и кулинарной книги.
Когда я выходила замуж, то умела отварить сосиски, сделать яичницу и в общем всё. Поэтому совершенствоваться мне было куда. Я завела себе блокнот и первый лист был исписан ценным рецептом «как отварить макароны». И у меня была знаменитая сталинская Кулинарная книга. Вот сама с собой я и развлекалась.
После того как я энный раз попросила Серёгу напомнить мне кто он по званию, он несколько ощетинившись спросил: «Кем я по твоему могу быть после училища?» Как я теперь понимаю моя забывчивость была идиотская, но честное слово не наигранная. Потом мне объясняли кто такие прапорщики, тоже не скажу чтоб один раз. И за одно что прапорщиков называют "кусок". Якобы они зачастую "дуже хозяйновитые". И у моряков прапорщик называется "мичман" и уже не "кусок", а "сундук" по той же причине.
В первую же зиму Серёга заболел воспалением лёгких, и его тут же положили в местный госпиталь. Ещё из тогдашних его болезней можно отметить грибок по ногам, очевидно, от влажности и армейских сапог. Мы его как-то вывели. Я раньше про такое вообще не слышала. Поэтому накупила кучу носков и когда он снимал носки, то я их сразу забирала в грязное. Так на уровне условного рефлекса Серёга научился не искать снятые носки, а идти к пакетику с чистыми.
Каждое утро мимо нас спозаранку проезжала бричка, запряженная одной лошадью. Извозчик был одет в форму матроса и пел песню подводников.
Вообще за окном пели каждый день и не раз, но всегда одно и то же. Так ежедневно мимо окон по утрам несколько раз проходил строй "красначей" и пел: "И ей понравилась шинель солдатская, погоны красные…" и что-то про Марусю. В строю явно выделялся один рослый красавчик, тот самый который "помог" прочистить туалет в нашем бараке. Его не заметить было невозможно, он был ростом на треть головы выше остальных "жгучий брюнет". Вообще "красночи" это взвод, который стерег гауптвахту. И стройбатовцы их боялись на животном уровне. И наверняка было за что.
У нас в посёлочке построили баню. Она была красивая, деревянная с двумя разными парилками, установили один день в неделю женским. Её открыли к осени, а сначала я купалась в комнате в тазу. Но эта баня смогла через две недели сгореть. Потом ещё через пару месяцев её открыли опять и вроде она уже больше при мне не сгорала.
Со временем я начала различать солдат по погонам, узнала что сержантами становятся после полугодовой учебки, численность рот и взводов. Со временем как – то милитаризовалась.
Вообще именно по первому месту своего пребывания в армии я больше всего сталкивалась с окружающими. Или потому что провела там полтора года, а в остальных городках по полгода, или не научилась абстрагироваться от окружающих, или сама шла на контакт из любопытства и в поисках круга знакомств. Но именно в Дуброво я наслушалась и наслышалась об окружающих. А может быть там действительно был самый развеселый паноптикум.
Прапорщик из соседней части всех известил, что у него на интересном месте шарик вмонтирован и он по этому показателю самый лучший. Но его жена очень сочная девушка Лена, та самая, что до меня жила в нашей комнате, почему – то гуляла напропалую. Может они что-то друг другу доказывали ? Потом она ушла от него к другому – маленькому рыжему, взяла ребенка из детдома и успокоилась. А он жутко возмущался на неё, доказывал интересными фразеологическими оборотами, насколько она была распутна ещё до его на ней женитьбы, а потом этим браком прикрыла все свои похождения. Может и так, но хочется сказать: "На себя бы посмотрел".
У начальника нашей автобазы с уст не сходила блуждающая улыбка, а губы были изъедены спиртом. Он жил в казённом финском домике напротив нас с женой, двумя детьми и тёщей. Когда они гнали самогон, а это было "по мере необходимости", то у смежных соседей напор воды резко падал. В общем все знали когда они гонят самогон. Его жена и тёща тоже всегда были в шикарном настроении. И были людьми без комплексов: его жена могла постучаться к соседке и сказать что что-то ей захотелось сделать оливье, но не всё есть под рукой, и могла бы та ей занять: огурцы, майонез, колбасу и горошек.
Соседка, кстати та самая Лена, возмущалась: «Ни фига себе оливье! Я так и себе бы лучше сделала. У нее же ничего кроме картошки и яиц не было».
Потом этого начальника базы перевели и к нам назначили гражданского из соседнего села по фамилии Балабаев . Он был замечательный организатор, хозяйственный и знал свою работу. А работа была нервная. Солдаты ездили по самым простым маршрутам, возили бетон, песок. Пару машин ездили на кирпичный завод. А вот гражданские возили панели домов на грузовиках с двумя прицепами. И эти панели хорошо "расходились" по дачам. Поговаривали что "панели" пользовались космическим спросом в "Звездном", там народ в свете перестройки засуетился насчет "дачку построить". Так что Балабаеву было о чем понервничать. А учитывая, что он был из громких, то есть крикливых, то вскоре после нашего отъезда его хватил инсульт и он умер. И вывод о том, что жизнь с улыбкой и самогонным аппаратом в тех условиях была более разумна напрашивается сам.
Ещё запомнился достаточно молодой прапорщик, которому его мать присватала жениться на женщине с 2-3 детьми и лет на десять старше его. Мама сказала, что она будет ему прекрасная жена. Эта женщина по утрам кормила его полноценным завтраком, давала с собой на обед увесистый пакет еды и берегла его во всем. Он ходил сытый, довольный и лоснящийся. Потом его отправили на какой-то полигон в длительную командировку, у него там перемкнуло желудок и он скоропостижно умер от онкологии. И у меня остался вопрос: это он свой желудок так изнежил или изначально была проблема? Вот мой муж такие помои пил и нифига его не брало.
========= Историческая синхронизация ===========
В самом начале лета 1988 года шарахнула очередная авария: на этот раз взорвался эшелон со взрывчаткой. В народе вообще говорили что Горбачев с его родимым пятном на голове "меченый" и "не от Бога". Плюс гласность. Раньше аварии замаливали, а теперь вот вам пожалуйста. В общем, возле Арзамаса по каким-то химическим причинам был взрыв и это очень обсуждали. Погибли дети в соседнем поезде.
У меня есть знакомая – уже очень старая женщина- адвокат. И у неё нет одной руки – она однажды в молодости попала в железнодорожную катастрофу вместе с маленькой дочкой. Девочка только испугалась, а мать осталась без руки, которую она искала и не нашла вместе с перстнем. Прошло время и она стала оформлять себе пенсию и с учетом этого случая. И ей ответили, что катастрофы, о которой она говорит, что ей там руку оторвало – её в документах такой нет. Не было по документам такой катастрофы и всё. Вот как раньше было: не то что замалчивали, а и в документах не упоминали.
Мне было любопытно узнавать у окружающих ход мыслей, который приводил в армию. Поэтому я расспрашивала всех кто попадался под руку.
У нас служил 25-летний красаивчик – прапорщика из Кировограда, у него была очень симпатичная и сексуальная жена, тоже из Кировограда, которая явно не была склонна тратить жизнь на эту лесистую местность. Она рассказывала что вышла за него замуж не очень разобрав кем он работает, даже не зная кто такой "прапорщик". И когда он женихался в отпуске, то по его рассказам можно было подумать что он тут генерал. Поэтому теперь она просто ждала когда окончится через полгода его контракт и они уедут домой.
Я с ней поделилась желанием купить видеомагнитафон. Она сказала что со способностями её мужа, у них если бы и был видеомагнитаон, то они бы смотрели всё время ровно одну и туже кассету.
Ещё мы с ней что-то вместе готовили, и она меня раз и навсегда приучила мыть посуду по ходу готовки. То есть когда мы оканчивали печь пирог, то мыли последнюю использованную мыску.
Так же она мне предоставила для чтение новомодную тогда книгу: "Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй", в двух томах. После чего мне сказали что я её заляпала. Про "заляпала" я не очень могла припомнить, но привычка впиваться когтями в голову у меня присутствует. Я в жизни редко брала чужие книги для чтения, у меня была своя домашняя библиотека очень хорошая, а так же штук по десять библиотечных книг, так что читать чужую книгу было для меня делом новым, а по итогам оказалось и хлопотным. С тех пор я вообще сто раз подумаю, чем взять чужую книгу.
Если же в целом коснуться круга чтения в те годы, а именно 1987-88, то мне из части "приплыли" журналы, в которых я читала про "1986" и про Чонкина. И это произвело на меня громадное впечатление, особенно про 1986. Казалось, что вот оно сейчас так и будет. Ну и еще крепко врезался в память "Замок" Кафки, тоже в казенном журнале.
Остальные знакомые мне прапорщики укоренялись основательно. Они почти все были украинцами, и норовили завести себе где-нибудь огород, а то и загончик. Уезжать из Подмосковья они точно не собирались категорически.
Летом мы вместе с моими родителями отправились в Мариуполь, он же Жданов в гости к папиной сестер – тете Асе. Она жила в районе, который назвался «Островок» в частном секторе. Там островок получался по рельефу: с одной стороны речка, с другой канал, а впереди море. Её муж постоянно рыбачил на лодке.
Во дворе был колодец и я первыми же умелыми движениями что-то откуда-то вытащила так что для исправления надо было залезть вниз. Тетя Ася мне рассказала «за жизнь». Я пошла говорить отцу, и папа мне ответил: «Ты бы ей сказала, что у тебя есть отец и он все исправит». Потом я пошла хвастаться Сереге и он ответил: «Ты бы ей сказала, что у тебя есть муж и он все исправит». Я была восхищена этими замечательными словами, которые могла сказать.
.
Мы интересно провели время. Серега воспылал пойти на рыбалку, я тут же легко договорилась с дедом. Утром за Серёгой с удовольствием пришли и он разок съездил. На следующее утро за ним опять с рассветом пришли и он не знал куда спрятаться, пришлось сказать что наш рыбак приболел. С рыбалкой было покончено. Серега возмущался: «Что он ко мне пристал?» К тому же он и с одного раза капитально обгорел. И чтоб его спасать мы его обильно намазали сметаной. И он естественно немного прислонился к стене.
Нас поселили в полу-кухню /полу-сарай. Я так и не поняла статус этой постройки, но на стенах были обои и определенный отпечаток Серёгиной спины в сметане остался. Тетя Ася, хоть и близоруко щурилась, но как-то сразу эту пляму заметила. Мы конечно же сказали, что все так и было, и она пошла вспоминать когда же эти обои в таком случае испачкались.
Тетя Ася классно готовила. Однажды захожу на кухню, а она что-то из муки делает. Я смотрела, смотрела и спрашиваю: "Что это будет?". Она отвечает: "Лапша". Я удивилась, ведь ее можно купить. "Вот я буду еще лапшу у них покупать!" – возмутилась тётя Ася.
Возле нашего двора был ряд городских гаражей для лодок. Некоторые там и жили, и катались на водных лыжах. Я предлагала Серёге тоже прокатиться, но не встретила его одобрения.
Серёга очень переживал что облез, он начал тщательно следить, чтоб я ходила в тени, потому что, оказывается, он хотел загореть сильнее меня. У нас вообще были весёлые отношения, даже лирические. Например, он нашел в кармане конфету и угостил ею меня, я её честно съела. Мне потом сказали, что по его глазам было видно: он так ждал, что я поделю её пополам. Интересная мысль.
Жданов это вовсе не курорт, а город с гигантским металлургическим комбинатом, отравлявшим всё вокруг. Море было возле берега цветным. А вешать бельё после стирки надо было тоже с огромной оглядкой, в чем мы лично сами смогли убедиться – только развесили вещи, и вдруг подул странный цветной ветер. Пришлось всё со страшной скоростью на этом ветру снимать. Я такой цветной кошмар наблюдала ещё в 1980 году в Запорожье – там Днепр по субботам был крашеный, и в Алчевске, он же Коммунарск.
Цапаться с Серёгой мы начали уже потом после первого отпуска – осенью. В отпуске мы добили свои денежные запасы, плюс купили все эти телевизор, диван, холодильник и по моему огромному желанию магнитолу стоимостью в полторы Серёгиных зарплаты и навороченные наушники к ней.
Классный магнитофон был в то время пределом моих мечтаний, но тот который я хотела мы все равно не купили: такие продавали только в "Берёзке" по чекам. По итогам мы купили из того что было за четыреста двадцать рублей. Иногда такие вещи запоминаешь (сама в шоке). Но кассет к нему было буквально пару штук. Вот на всех шашлыках у нас и играли "Веселые ребята" про "Автомобили, всю землю заполонили", "Не волнуйтесь, тетя. Муж ваш на работе" и вконец замызганная от чрезмерного употребления дискотека Сергея Минаева, где он пел: «Ты мой хлеб, моя соль». И было не понятно всерьез он, или пародирует "Модерн токинг".
== 1987. Дуброво, но уже второй этап ==
И начался второй этап нашей совместной жизни – после отпуска. По осени я записалась на курсы вязания спицами. Моя мать вязать не умела, её процесс вязания выводил в раздраженное состояние, а бабушка вязала, но меня не учила и я абсолютно не умела держать спицы в руках. Я вообще мало что умела, даже ближе к ничего, но меня это совершенно не беспокоило пока я училась в институте. Я занималась шахматами, ездила по турнирам, питалась там по спортивным талонам в кафе и ресторанах, читала книги, смотрела кино и все было прекрасно.
Но стоило мне окончить институт, то стало как-то не по себе. Я тут же записалась в Луганске на курсы кройки и шитья, чем крайне удивила свою мать. И очень хотела пойти на курсы водителей. И еще заходила на почту узнать как тут можно подрабатывать, потому что зарплата экономиста мне показалась маленькой. Вот такие порывы обнаружились у меня на выходе из института. И выходя замуж за Серегу я прикидывала, что оказавшись наконец самостоятельной экономической единицей общества, устроюсь работать где-нибудь в Москве и буду ездить на электричке на работу каждый день из пригорода.
Моя свекровь мне постоянно хвалила Серёгину старшую сестру – Татьяну, что она кудесница и прекрасно вяжет. Вот я и записалась на вязание нейтрализовать свои недостатки. Мне на этих курсах понравилось, не сразу, но тем не менее вязать я научилась и впоследствии, уже в Луганске, связала кучу разноцветных и узорных свитеров, преимущественно себе, отцу – джемпер и безрукавку, которые он стал постоянно носить. Сергею вязать было не интересно – он все равно ничего кроме формы не носил. Поэтому я ограничилась безрукавкой. Но все это было потом.
Еще мы по мере того, что реже стали ездить в Москву, начали ходить в кинотеатр в городке. Я помню мы ходили на «Том и Джери», и когда на выходе спускались по лестнице, то наткнулись на горько плачущую маленькую девочку: она запуталась со своим шарфом. Я ей помогла, а Сергей сказал, что думал, что я вообще не умею общаться с детьми. Я не знаю умею я или нет, но шарф распутать ребенку в состоянии.
На вязание я ходила по субботам. Субботы у Сереги числились "частичным выходным", то есть он был на службе до двух. По субботам в роте полагалось проводить политзанятия. Серёга попробовал меня заставить вести его тетрадь – конспект. Меня при виде какого-то очередного конспекта, да еще по любимому мною"коммунизму" чуть не стошнило. Нет, нет и нет! Я теперь – только по кулинарной книге. Серёгин бесценный конспект продолжили вести солдаты, которые пишут более – менее разборчиво.
Однажды Серёга был на сутках в пятницу и соответственно в субботу утром ушел домой спать. Замполит роты, Сергей Колько пришел проводить занятия со своей группой, а группа Серёги шумно гужевалась без офицера. Чтоб создать тишину и чем-то занять солдат, пока мой муж отсыпался, замполит пригласил и их присоединиться к беседе. Провел он занятия, а в это время какой-то очередной проверяющий из Москвы что-то очередное проверял в роте. Некоторые полковники даже заставляли солдат разуться и проверяли пострижены ли ногти на "сынах".
Так вот, проверяющий – более партийный работник, чем наш замполит, пояснил ему, что в инструкции написано, что "группы объединять категорически запрещено, потому что это приводит к снижению усвояемости". Лейтенанту по такому случаю за эту "провинность" вкатили выговор и следующего звания он дождался на год позже. Вообще же труд замполитов поддавался исчерпывающей формулировке: "Закрыл рот – убрал своё рабочее место".
Серёга периодически приходил встречать меня с занятий по вязанию. Я радовалась неожиданной встрече, до меня даже не доходило, что это он контролировал своё имущество. Он, кстати, был очень ревнив. Например, мне не полагалось радоваться когда по телику показывали Валерия Леонтьева, он мог возмутиться и стать перед телевизором или выключить вообще. За то "Модерн токинг" можно было слушать до бесконечности, или Минаева с теми же мелодиями, но уже на русском "Ты мой хлеб, моя соль".
Наш телевизор принимал Ленинградский канал и там начались "600 секунд" Невзорова, которые потом все обсуждали. Там действительно был дикий треш, как например, мужик "по скорой" с откушенным любимой овчаркой любимым местом. "Не смог уговорить", называется. Я стала Лене по телефону про "600 секунд" рассказывать, но она тоже видела их и сказала мне: "Разве ты не видишь, что Невзоров …" точно не помню, но его благородные качества Лена отрицала категорически.
Ещё мне предстояло быть в состоянии научиться покупать элементарные вещи. Дома я покупала по материным спискам хлеб, колбасу, молоко. Не больше. Теперь же я несколько пообносилась и надо было хоть что-то себе купить. Вот одной из первых моих покупок (кстати, привет, кооперативы) стали сапоги "казаки всмятку". Они были полностью без намека на утеплённость и немного большие. Я их пару сезонов обожала. Поскольку в Подмосковье лето не очень понятно когда, а в лесу и подавно, то есть ветровка из употребления не выходит, и ходить надо было по лесу, то я в них спокойненько и ходила сначала осенью, а потом на огромный носок зимой, а потом без носка… ну, вы понимаете.
К весне 1988 мы стали ссориться более отчетливо. Я запомнила (не могла не запомнить), как я купила билеты в первые ряды на первое апреля на концерт «Виртуозы Москвы», который традиционно вели Ширвиндт с Державиным, и по дороге на автобус Серёга раскапризничался и отказался ехать. Я могла бы и сама проехаться, но тоже осталась. Я даже примерно не знаю что нас поссорило, очевидно что-то было сказано не так и конечно же мною, иначе чего же он расхотел ехать.
Однажды мой муж притащил резиновую грелку с чачей. Они шманали солдатские посылки и обнаружили её. Резина спиртом несколько разъедается и воняло это всё неподобно. Я думала что он принес её просто показать мне, но нифига, выпил, и с ним ничего не случилось.
Ещё добрые друзья и родные присылали нашим среднеазиатским солдатам цитрусовые начиненные какими – то наркотиками, но вот мой муж их не ел, то есть он становился чистым алкоголиком в свои двадцать четыре года.
Сразу после отпуска я пошла работать нормировщиком роты, в которой Серёга был зампотехом. Для этого с нормировщиков убрали солдата – срочника, который им числился до меня, но ему до дембеля оставалось пару месяцев. Это был прибалт, последний прибалт в армии, больше их уже не оставалось и не призывалось к осени 1987 года.
У нас был огромный «плюс» – под ногами целый автопарк и как Серёга говорил, то он сначала воспринимал всяких полковников и майоров снизу вверх, а потом попривык к ним и понял, что самое главное это должность. И если ты ко мне приходишь что- то просить, то мне пофик какое у тебя звание. Тем более это была Москва, тут и генералов уже стало как собак нерезаных, а у нас бульдозеры, краны, трактора и самосвалы. И кто тут главный, если у тебя есть только стул, стол и кабинет с двумя майорами? В армии даже был сленговый термин «трамвайный генерал», то есть у него ничего кроме погон нет и ездит он в трамвае.
В диспетчерской нас было трое: я и две местные женщины, одна из которых Нина – жена водителя – бывшего прапорщика, которого выгнали за пьянку, другая – Вера из местной деревни, получившая квартиру в военном городке – у неё муж был сантехник Ваня из ЖЕКа, и они ещё по очереди с мужем ходили спозаранку подрабатывали на одну ставку дворником.
Меня хорошо приняли и стали рассказывать про то, как Серёга однажды простудился, и они ходили его проведать. Приходят, а у него на столе стоит кастрюля, в которой что-то типа каши и туда воткнута вертикально ложка, и всё закаменело. Оказывается, Сергей так сам себе готовил: накупил пакетики разных каш и супов и смешал, оно так и загустело.
Что входило в мои обязанности на работе можно было с блеском делать максимум за часа полтора. Остальное время я со скуки помогала диспетчерам. Я должна была обсчитывать путевые листы солдат, а они гражданских. Я ещё должна была вести табель и вроде всё. По факту я обсчитывала путевые листы всех, кроме мужа старшей диспетчерши – Нины. Она его путевки считала лично. Но и всех этих путевок хватало едва ли на четыре часа в день. Так что основным моим занятием было слушать, что рассказывают эти добрые женщины.
Вера в основном рассказывала о своих сексуальных приключениях, муже и любовнике – водителе Вове, с которым она периодически уезжала. Когда в кабинете не было Нины, то Вера рассказывала о юношеских похождениях этой достойной матери семейства, там присутствовал групповой секс в лесу с привязыванием. Я не могла сопоставить эти рассказы с персоной возрастной матери семейства Нины, авторитетного диспетчера в очках, и только удивлялась: "Откуда Вы это знаете?".
Сама я сидела тихо и ничего интересного им не смогла рассказать, из чего Вера заключила: "Одни только рассказывают, а другие молча только этим и занимаются".
Еще Вера любила смотреть в окно, там просматривался весь автопарк и зная, можно было высмотреть многое. Например: стоящие в углу отцепленные прицепы, которые согласно путевым листам продолжали числиться катающимися по дорогам, прицепленными к КАМАЗам некоторых наших наиболее успешных водителей.
Еще она с интересом наблюдала за моим мужем, как он целый день с семечками ходил по автопарку вслед за солдатами в пяти шагах сзади и после каждого слова добавлял "бля". Я даже сначала не поверила. Дома он не матерился так усилено, а по началу вообще. Первый раз я услышала от него дикие трехэтажные маты, когда он с кем-то разговаривал в коридоре. Я даже подумала что это не его голос.
Среди сотрудниц, которые работали в войсковых частях попадались очень отвязанные. Я не знаю какими они пришли на эту работу, но на момент моего знакомства с ними: диспетчерами, заправщицами, кладовщицами, буфетчицами… лучше было не вступать в конфликт. От них можно было послушать таких опусов, как: "Твой муж тут со всеми", "С кем со всеми?" "Ну, например, со мной!". Мне такого не говорили, но про других нарвавшихся рассказывали.
Это на штабных женщин, или служащих автобаз не распространялось, там общих тенденций я не наблюдала, а в диспетчерской все даже думали матом. И мужики –водители были тихие и вежливые, разве что кто-то говорил: «Что ж вы женщины так ругаетесь?» Но я думаю, что если кого угодно посадить выдавать путевые листы хотя бы на сотню водителей, и чтоб слушать недовольства и желания каждого куда конкретно он хочет ехать, а куда ему не нравится, то изменение сознания произойдет.
Весной на базе лужи и глубина грязи стали просто невероятными и я прибарахлилась резиновыми сапогами, у меня раньше таких не было. Я понятия не имела, что обувь может быть до такой степени скользкой, я в них тут же навернулась на остатках льда раз пять, и отставила эту покупку: "Никогда больше". Только благодаря молодости я в тех сапогах не убилась.
