– Вот оно что…
Я сказал как можно искренне, стараясь смотреть прямо в глаза вожака:
– Мы не вторглись! Мы просто едем в Дронтарию.
– Почему не объехали? – потребовал он.
– Но у вас нет границ, – запротестовал я. – Мы же кочуете вправо-влево!.. Да и нет вам ущерба, мы же не селиться сюда приехали. Просто едем в королевство…
Он прервал:
– Вы нарушили наши законы. Слезайте, наш старейшина решит вашу судьбу.
Фицрой засопел, начал присматриваться к тому, что уже взялся за его стремя, а я спросил невесело:
– А где он?
Вожак пожал плечами.
– Думаю, дня за два отыщем. Покинуть седла!
Голос прозвучал зло и решительно, я глазом не успел моргнуть, как он сделал быстрое движение обеими руками, и острый как бритва кончик копья уперся мне в грудь.
Фицрой выругался, меч блеснул на солнце. Я ощутил в ладони рукоять пистолета, выстрелил прямо в лицо вожака, тут же развернулся и всадил две пули во второго, тот широко замахнулся копьем, как дротиком, успел выпустить из ладони, как его опрокинуло на спину.
Сбоку послышался хрип, Фицрой первым ударом срубил руку своего гуцара, а вторым рассек от плеча и до середины груди. Копье того, которого я завалил вторым, пролетело над Фицроем, он пригнулся, его задело древком по спине.
– Быстрые они, – определил он. – Но одного я успел… А ты чего с ними так долго объяснялся?
– Долго? – переспросил я. – Наоборот… когда в руке молоток, все вокруг кажется гвоздями. Потому и борюсь с собой. Я не должен в любой ситуации применять свой… магический арбалет. Вот только человек такая скотинка…
Он криво ухмыльнулся.
– Понимаю. Ты еще хоть как-то сдерживаешься, но будь у меня такая штука, я бы…
– Плохо сдерживаюсь, – признался я. – А это нехорошо. Нехорошо, когда человек использует силу, когда мог бы убедить. Нехорошо и человеку, и сильной стране принуждать слабых к подчинению…
Он посмотрел с изумлением.
– Ты чего?..
– Я культурный, – огрызнулся я. – Не могу иначе!
– Чего? Поступать?
– Говорить, – сказал я сердито. – Поступаю я все еще как надо и как у нас, питекантропов, принято, но уже говорю о высоких духовых ценностях!.. А это важный шаг к переходу в более цивилизованное общество. С культурными запросами. Ты заметил, я даже убивать не люблю топором по голове, это некрасиво и недуховно, а только издали, чтоб я тут нажал, а там что-то упало.
Он спросил с недоверием:
– А это не выглядит… трусостью?
– Это признак высокой культуры и духовности, – пояснил я. – Это эстетично, когда даже не мараешь руки. При соблюдении этих условий даже высокоодаренные ценители прекрасного готовы воевать, не вставая с дивана…
Он содрогнулся.
– Страшные вещи говоришь. Когда топором по голове – это понятно, убил. А когда вот так издали… то вроде бы и не убил, хотя еще как убил!
– Культура и цивилизация, – высокопарно пояснил я, – в том, что можно убивать издали, к тому же сразу тысячами, и не видеть крови!..
Он сказал серьезно:
– Жуть какая. Я за то, чтобы убивать топором по голове. Или мечом. Тогда видишь, кого убиваешь. И точно не убьешь женщину или ребенка. А из магического арбалета… Пускаешь стрелу здесь, а там далеко что-то едва заметное падает. Подумаешь! Когда нет чувства, что убил человека, можно убивать и убивать.
– Для этого все и сделано, – пояснил я, – чтобы не было вины! Когда вот так издали, то любой трус может убить хоть тысячи. Или, скажем, очень совестливый… Тут спустил тетиву, а там в другом королевстве тысяча человек упали мертвыми! Это же какое счастье для тех, кто любит поговорить о культуре и гуманизме!
Он слушал вполуха, а то и вовсе не слушал, настороженно всматриваясь в лесную чащу.
– Мало открытых мест, – проговорил он зло. – Не люблю.
– Вон там редкий лесок, – сказал я. – Проскочим галопом. В крайнем случае на рысях.
– Иди впереди, – предложил он, – а я займусь конями… Нет-нет, я не жалею, что взяли шестерых!
– Сменим, – сказал я. – Боюсь, понадобятся свежие лошади. Но сойдут и полусвежие.
Он остановил коня, двух с поклажей оставили, а с наших сняли седла и перенесли на запасных, это Фицрой хорошо придумал. Пусть не из стратегического расчета, а из простой человеческой жадности, но все равно хорошо, что нам на пользу, а остальные как хотят.
Старались держаться открытых мест, но иногда все же приходится проскакивать через леса, в этом случае даже я безжалостно подгоняю ничего не понимающих коней, пусть и груженых. Это им все равно, в чьи руки попадут, но я эгоист, а еще жадный, как положено любому нравственному человеку – кони здесь ценность.
Гуцары, как и викинги, почему-то не любят коней и предпочитают сражаться пешими. Вообще-то пешими сражались и знаменитые швейцарские наемники, как и чуть позже германские, но для нас отсутствие у гуцаров конницы хорошо тем, что еще несколько раз пришлось пробиваться через мелкие отряды, загораживающие дорогу, но конной погони за нами не было.
Фицрой, то и дело оглядываясь, проронил с уважением:
– Отважный народ!.. Чужие земли не захватывает, но свою отстаивает.
– Мало их, – ответил я сердито.
– Потому и не захватывают?
– А то! Свою страну не создадут, им все равно придется интегрироваться… ну, вливаться в общую семью народов. Или в тот народ, которого намного больше рядом.
– Не захотят, – ответил он уверенно.
– Чтобы выжить, – заметил я, – нужно быть не только отважным, но и гибким.
– Тогда им придется туго, – сказал он.
– Все зависит от них, – ответил я. – Это геркулановцам было не договориться с Везувием… а люди с людьми всегда могут, да только редко делают.